Невозможное и nichts Хайдеггера, neant Сартра и real Лакана.

Гений Хайдеггера состоит в его раскрытии бытия как шара, того, что всюду и везде. Несмотря на дихотомию сущего и бытия, бытие даже в таком урезанном и малом смысле как сакральная реальность, скрытая забвением нигилизма, тотально. Хайдеггеровское бытие есть лишь часть Бытия как всеобъемлющей метафизической наличности, как принципа присутствия. Однако и оно, есть все. Присутствуя в нем, перемещаясь по его экзистенциальным модусам, мы экзистируем в Хайдеггеровской системе, выискивая разломы, откуда доносится гул иного.

По Хайдеггеру столкновение с «ничто» возможно только в том случае, когда вопрошающее о себе самом сущее задумывается над истоком своего присутственного пребывания в мире. – Что есть не я, если я есть я? – Что есть отсутствие, если я есть присутствие? Именно через сознание «бытия самости» вопрошающий из позиции дорефлексивного присутствия переходит в позицию трансцендентного «со-бытия», то есть сознает всю полноту и Абсолютность своего истинного местопребывания в «бытии». «Ничто» является определенной «дырой в бытии», неким фактором отсутствия, который создает возможность сущему вопрошать о своей самости. Тем не менее, «ни-что» является лишь атрибутивной стороной «что», его теневым инвариантом. Для Хайдеггера истинность бытия тотальна и всеобъемлюща. Ничто является лишь атрибутивной стороной бытия, бесконечно малым отрицательным указанием на позитивную тотальную присутственность.

Однако если Хайдеггер, несмотря на мысль мимо предела – гений, то Сартр и экзистенциализм такого рода - лишь низкопробная профанация. Бытие (?tre), «бытие-в-себе» (?tre-en-soi), «бытие-для-себя» (?tre-pour-soi) и «бытие-для-других» (?tre-pour-autrui), есть категории, не восходящие даже к подлинно онтологическому уровню. Свобода от ничто, тошнота, вещь как ее отсутствие, все это не восходит даже к подлинно метафизической высоте, оставаясь лишь оправданием для социального конструктивизма. Экзистенциализм как философия существования – остается именно прозябанием в сущем, зацикленном на эмоционально аффектированном маркировании себя в социальной действительности.

Забвение метафизики и торжество нигилизма в отрыве от Хайдеггеровской малой истины есть лишь перевернутый мир и нисхождение.

Но все еще мир.

Наука, рационализм, классический позитивизм, атеизм и рациональное сознание, весь тот здравый смысл, к которому часто тянет как к, казалось бы, единственно верному, и в тоже время, которым часто брезгуют как вульгарным искажением сакрального – не более чем замена небесных блужданий на земные, а ангельских поцелуев на металлические тиски. Здравый смысл научного мышления, казалось бы, не утверждает ничего, лишь показывая механику явлений. Не то чтобы ничего нет, но нечто как мир, есть просто, потому что оно есть. Космология, высшая математика, физика и химия в этом смысле с похожей на буддизм пронзительностью сохраняют благородное молчание. Мир дан, как он есть. Смерть – это конец. Завтра не будет. Вчера не было.

Холодный рационализм позитивистского сознания с одной стороны вычеркивает всякую излишне тонкую метафизику, отсекая все помыслы о горизонте невидимого, с другой стороны, своей холодной безразличностью факта он бросает сознание в холодный космос нуклонов и гамма-частиц. Открывает ли самый черствый рационализм и атеистическое постулирование всеобщей бессмысленности вход к содроганию о том, что все пусто?

Нигилизм современности не в состоянии указать на настоящее ничто как Невозможное. Он лишь подобен черствому выскочке, который расталкивает седых и бородатых мудрецов и указывает им на то, что их споры и домыслы о том, где верх и где низ, громок ли цвет и каков вкус времени – все это не более чем фантом и культурный конструкт. Мир есть то – что он есть. Он доступен для понимания и преобразования, однако, как голый факт присутствия. Даже иллюзорность, ошибочность, относительность мира как симуляции не отменяет того, что он есть в наличии, как данность. А наличная данность – есть Бытие.

Самые авангардные и прозорливые квазинаучные способы мыслить способны продвинуть нас к пределу артикуляции вне-мира. Однако, лишь через указание на то, что мир есть бытие-ничем, бытие-никак, зачеркнутый ноль. Не просто тишина и молчание, но и, в целом, глухота.

Содрогание при вопрошании о Невозможном никто не услышит.

Здесь уместно вспомнить Жака Лакана и его real в контексте нашего разговора. Понятие реального (r?el) у Лакана является наиболее поздним, сложным и интересным. Реальное, третий регистр, является сухим остатком, ускользающей немой пустотой, тем, что всегда не может быть схвачено, выражено и артикулировано ни в символическом порядке языка и структурной организации, ни в воображаемой эссенции наличной жизни. Лакан приходит к «реальному» в поздний период своего творчества. Поэтапно двигаясь от «воображаемого», как самого наличного и наглядного примера психического существования, и «символического», как скрытой системообразующей субстанциональности, Лакан доходит до третьей сферы. «Реальное» у Лакана есть самое потаенное, прозрачное, немое, беззвучное, фоновый шум и остаток всех вещей, ускользающая пустота, которая и формирует вещи (субъекта) как таковые.

Лакановский субъект не просто конституирует сам себя в аутореферентном и автономном цикле, но имеет онтологическое значение. Субъект образуется, поскольку он есть прорыв в плотной консистенции не схватываемого «реального», травма и случайная ошибка.

Если произвести экстраполяцию Лакановского реального как ускользающей от схватывания и артикуляции конституирующей неполноты и нехватки в сферу онтологии, то пустота реального является глубокой интуицией, указывающей в сторону предела. Есть ли реальное – ничто, небытие, брешь в Бытии? Если реальное не просто ничто, поскольку оно ускользает, является змеиным и чешуйчато-скользким, находится в центре, но абсолютно незаметно, всеначальное и Абсолютно немое, является ли реальное аналогом Шеллинговской мистической бездны (Ungrand), пустотой нетождественности, из которой творит Бог?

При дифференциальном анализе Сартровского понимания ничто и Лакановского реального, перенесенного в сферу онтологии, можно увидеть определенное сходство, однако очевидны куда более глубокие различия. Ничто у Сартра – это возможность, которую допускает бытие – это допущение бытия стать частично не-бытием, а, значит, создать брешь внутри своей густой консистентности. Именно этот разрез в плотном теле бытия и дает возможность бытию-в-себе увидеть, что оно есть не только бытие, но и свое отсутствие.

Экзистенция, таким образом, сводится к свободе от ничто. Сознающее свободно в своем выборе и может быть-здесь только потому, что ничто как разрез в плотном теле дает ему шанс вырваться из него и взглянуть на себя. Сартровское «бытие сознания есть сознание бытия» здесь означает именно возможность, которая дается благодаря червоточине ничто, Абсолютному бытию-в-себе взглянуть на себя через дыру в себе.

Ничто является принципиальным дифференциалом, тем разделением, благодаря которому и возможно бытийствование или бытие как таковое, а не только тотальное, Абсолютное и беспросветное (густое) бытие-здесь.

Лакановское реальное, в свою очередь, является скорее неполнотой бытия, его внутренней «не-наполненностью» и брешью, которая, однако, не дает бытию взглянуть на себя, а есть сама конструирующая и конституирующая потенция в бытии. Реальное не может быть схвачено, от него невозможно оттолкнуться, как от Сартровского ничто, однако именно своим прозрачным молчанием оно обеспечивает громкость всякого звука. Онтологическое реальное – это отсутствие, обуславливающее всякое присутствие.

Является ли это «онтологическое реальное» совершенно иным, тем, что находится вне классификационной парадигмы в имеющемся метафизическом дискурсе? Для того, чтобы продолжить эту мысль, необходимо зафиксироваться на том, что реальное есть не ничто и не небытиё, а является скорее «не-бытием», внутренней ускользающей прозрачностью, тишиной и молчанием, призрачной тенью, которую невозможно догнать, но сама гонка за которой обуславливает структурность регистров бытия. Таким образом, реализуя процедуру «онтологизации» психоаналитического реального, мы снова сталкиваемся с древней эзотерической семиотикой циклического ускользающего.

Гностический змей.

Комментарии: