Virtual self

Чем дальше мы продвигаемся на пути развития технологий, тем чаще в интересе смотрим на мечты прошлого о будущем.

Мы приходим к фантазиям киберпанка и стимпанка, получая такие игры как Cyberpunk и Halo, насыщенные голограммами и фантомами с человеческим сознанием внутри. В искусстве и массовой культуре наблюдаем визуализацию логики наших двойников: от тех же голограмм в «Blade Runner 2049» (2017) до персонализированных смайликов в IOS. Хоть идея раздвоения или даже дисперсии образа субъекта не нова и имеет завидную историю: можно вспомнить как Чарльза Кули с его теорией зеркального Я, так и Эмиля Бенвениста с «Общей лингвистикой», но с развитием технологий эти отражения нас получают себе собственный мир, в котором могут конкурировать за жизнь с реальным. В терминах Жижека, они получают реальность фантазии, которая во многом материализирована и теперь представляет собой интернет, где уже настоящий человек за монитором играет роль разрушителя фантазии, вторгаясь в происходящие события.

В своём же эссе я хочу рассмотреть несколько моделей которые могут описать репрезентацию нас в сети – это проекция, фантом и доппельгангер. Как можно заметить основополагающим различием между тремя терминами является степень автоматизации и свободы воли у конструируемого онлайн субъекта.

Проекция в этом случае исходит из логики практически полного контроля над нашей онлайн-персоной – это или мы настоящие, или маска, которая надевается нами сознательно. В пике социальной активности и с наличием знания о тотальной прозрачности – это приводит нас чуть ли ни к виртуальному эксгибиционизму, когда мы зная, что наши данные и информация утекают в другие устройства и демонстрируются при нашем попустительстве всему социуму, продолжаем потребление и перфоманс собственной жизни. При подобном восприятии, виртуальное превращается в орудие и одновременно колонизированную нами реальность, где операционализируется метафорика виртуального пространства: мы закладываем в дизайн интерфейса «офис», понятный нам рабочий стол, «корзину», тем самым помогая своей ассимиляции (ассимиляции колонизатора) и ставя фантазию в зависимость от метафор к реальному миру. Но подобная логика исходит из множества допущений и делает взгляд на виртуальный мир катастрофически темпоральным (укоренённым в конкретном моменте, слепке реальности), не учитывая других акторов в сети: так показателен крах логики самотоваризации, которая ставится под удар развитием deepfakes, и не покрывается этой описательной моделью, ведь мы изначально воспринимаем себя не как объект, который можно украсть и девальвировать (постоянным возникновением фейков, низвести оригинал до фейка), а субъект, который в состоянии защищать свою аутентичность. Мы не верим, что «булыжник как орудие пролетариата», может потом сам стать пролетариатом и ослушаться.

Проблему взгляда в перспективе и других агентов отчасти ликвидирует фантом: он говорит нам, что находясь в сети мы создаём и потом начинаем бороться не с алгоритмами и машинами, находясь в пространстве-рабе реальности, а встречаемся с материализованным следом себя: это можете быть вы из прошлого (фотографии вас 5-летнего, которые выложили родственники; это может быть неожиданно всплывший ответ на ваш комментарий к видео на YouTube, который вы написали 5 лет назад и уже возможно не согласны с тем, что в нём написано), а могут быть и ваши знакомые транслирующие информацию о вас. Мы начинаем постоянно сталкиваться с этим следом, претендующим на репрезентацию нас, и конкурирующим с объективной реальностью за экраном. А этот концепт получает и более философский смысл, в контексте Жака Деррида, след ведёт нас от одного означающего к другому и так снова и снова, не доходя до реального означаемого, ведь вы находитесь вне этой реальности (это воплощает один из страхов, что, сняв все наслоения и маски, в которых мы предстаём перед обществом мы обнаружим пустоту и уже не найдём себя). Это очень хорошо переносит на киноэкран Сатоси Кон своим фильмом «Perfect Blue» (1998), в котором главная героиня борется с спроектированной своими галлюцинациями образом себя прошлой, и под конец мы уже теряемся, где настоящая главная героиня. Так фантом ставит в центр важный вопрос аутентичности, который в проекции не проблематизируется и берётся за предпосылку. Но у этого концепта возникают даже чисто технические проблемы, допустим австралийский исследователь Пол Артур пишет в своей статье Coda: Data Generation, что с постоянным экспонентным ростом количества данных о нас, мы вступаем в эру рассеянной субъектности и чем сильнее это рассеивание, тем слабее наш контроль над собственным я.

И границы аутентичности начинают размываться от постоянной бесконтрольной экспансии. Ещё осложняет ситуацию и постоянная континуальность сети (когда мы уходим в оффлайн, то онлайн не останавливается, даже если мы ушли навсегда). В этом случае актуальным снова становится Бодрийяр, в контексте которого Я – это ещё один большой нарратив, работающий только при существовании смерти, которая фактически является тем единственным, что не имеет потребительской стоимости и закладывает основание в реальность. В сети же смерть ставится под вопрос и очень редко даже беря во внимание создаваемые сейчас digital-кладбища может быть финализирована и воплощена в виртуальном пространстве. В случае отсутствия смерти возможно следует обратиться к другому механизму фиксации своей самости, это допустим к одниму изглавных оснований субъектности – к нашим воспоминаниям, так Джон Локк именно на идиосинкратической истории человека строил мостик к его идентичности. В мире сети же наша автобиография превращается уже в авто/биографию: история поиска и алгоритмы, которые строятся на её основании превращаются уже в автоматизированную биографию фантома, который начинает конкуренцию с тобой за твою собственную субъектность. Так этот концепт тоже становится испещрённым проблемами и требует дальнейшего исследования.

Абсолютизацией логики свободы воли виртуального двойника служит концепт доппельгангера, где создание своего сетевого аватара становится процессом отчуждения себя, не зря в сам термин вкроен романтизированный страх перед другим, где всегда есть конфликт и репрессированная сторона. Ведь виртуальный Другой существует, даже по базовому алгоритму Декарта: картезианское когито имеет место, ведь со временем машина начинает мыслить, опираясь на алгоритмы предыдущего поведения пользователя и платформ, а следовательно существует. Но и как в литературе романтизма – концепт доппельгангера это очень часто антиутопия со страхом тёмной стороны личности, которая представляется как нарциссическое отражение субъекта (подобная интерпретация также свойственна допустим «Стадии зеркала» в психоанализе идентичности Лакана). Именно с подобным нарциссическим и агрессивным воплощением сети воюет героиня фильма Даниэля Голдхабера «Веб-камера» (2018): её трансляции захватывает версия её самой и только через убийство фетишизированной версии себя, то есть через удаление она может вернуть себе контроль над своей идентичностью, однако в конце фильма героиня создаёт новый аккаунт, что показывает нам цикличность и фактическую невозможность полного уничтожения присутствия в сети, ведь в этой реальности мы практически никогда не включаемся в борьбу чтобы убежать, а боремся только ради того, чтобы восстановить контроль и в большинстве случаев просто не готовы к полному истреблению даже подконтрольной нам личной истории сети. Однако сейчас настолько огромная роль виртуального не может быть достигнута из-за даже отсутствия возможности квалиа для пользователя в современной сети, но возможно с постепенным технологическим развитием, этот отчасти технофобский концепт станет более основательным.

В будущем только предстоит понять какая из рамок покажет себя самой правдоподобной. В этой теме ещё множество различных аспектов, которые могут как облегчить, так и значительно усложнить анализ: от разграничения собственного я и виртуального (Extended self), до особенностей вертикальности и горизонтальности среды, сдерживающий субъекта (можем ли мы воспринимать её как экосферу?). И скорее всего вопросы будут актуализироваться всё сильнее с ростом вовлечения человека и его сращиванием с медиумом передачи информации. Так возможно уже через пару десятилетий фраза Маклюена сократится и будет звучать уже иначе: “Me is the message”. Но именно сейчас попытка разобраться в ролях и связях между реальностью и нашими виртуальными копиями может дать нам шанс повлиять на их конструирование.

Автор — Смирнов Филипп

Источник: m.vk.com

Комментарии: