О роли практики в теории познания

Маркс и Энгельс о роли практики в связи с критикой Гегеля и Фейербаха

Колоссальная критическая работа, проделанная Марксом над Гегелем, Фейербахом и всей современной ему философией, нашла свое отражение в его недавно опубликованных «Подготовительных работах для «Святого семейства» и в «Немецкой идеологии». В свете этих работ становится совершенно ясным действительный путь, пройденный Марксом от Гегеля до самого себя, путь революционного преодоления и абсолютного идеализма Гегеля и созерцательного материализма Фейербаха.

Марксизм не есть синтез гегелевской диалектики и материализма Фейербаха (здесь и далее курсив — РП), как утверждает Деборин. Говорить так, — значит не понимать всей глубины различий между материализмом и идеализмом, значит стать на оппортунистическую точку зрения примирения противоречий. Именно Гегеля критиковал Маркс за объединение существенных крайностей, действительных противоположностей. Маркс раскрыл за этим логическим приемом стремление Гегеля скрыть реальные противоречия немецкой действительности, примирить их, опосредствовать, дополнить друг другом. Ошибка состоит в том, говорит Маркс, «что 1) резкость действительных противоположностей считается чем-то вредным или что считают нужным по возможности помешать превращению этих противоположностей в крайности, между тем как это превращение означает не что иное как, с одной стороны, их самопознание, так, с другой стороны, их воодушевление к решительной взаимной борьбе; 2) что пытаются их опосредствовать»[1].

Характеризовать отношения между идеализмом, хотя бы и диалектическим идеализмом Гегеля, и материализмом Маркса отношением синтеза — значит скрыть взаимную борьбу между ними, затушевать (все различие гносеологических и социальных корней этих двух мировоззрений. В этой оценке сказалось все некритическое отношение деборинской группы к Гегелю и все ее непонимание марксизма, как революционного мировоззрения. Марксизм как идеология пролетариата есть результат борьбы с идеализмом, с поповщиной, со всякой метафизикой, а не беспартийный созерцательный логический синтез, в котором растворяется весь революционный смысл марксизма, его особенности, происхождение, его связь с революционной борьбой пролетариата.

Но было бы неправильным утверждать, что марксизм только отрицает все прошлое философское развитие. Марксизм не отбрасывает всех предшествующих достижений мысли, не начинает истории и диалектики только с момента своей собственной истории и собственной диалектики. Диалектический материализм достаточно объективен, чтобы вскрыть истинное содержание в самых искаженных идеологических формах и показать реальную связь, существующую между действительностью и ее ложными отражениями. Гегелевская философия — лишь момент в развитии исторического познания, и рациональное зерно этого момента можно обнаружить лишь через дальнейшую ступень, через борьбу нового со старым, через отрицание этой пройденной ступени.

Теория Деборина не понимает отрицательного революционного отношения марксизма к гегелевской диалектике. В этом сказалось непонимание революционного духа марксизма. Механисты огульно отрицают Гегеля, метафизически подходят к развитию познания, не видят его истории, его переходов, его живой жизни. Ложность же позиции деборинщины привела к тому же самому вульгарному пониманию, сглаживающему противоречия, скользящему по поверхности, не вскрывающему внутренней противоречивости всякого развития. Требования диалектической критики прекрасно выразил Ленин в следующих словах: «Не голое отрицание, не зряшное отрицание, не скептическое отрицание, колебание, сомнение характерно и существенно в диалектике, которая несомненно содержит в себе элемент отрицания и при том как важнейший свой элемент,— нет, а отрицание, как момент связи, как момент развития, с удержанием положительного, т.-е. без всяких колебаний, без всякой эклектики»[2]. Механисты «зряшно» отрицают Гегеля. Деборинцы сбиваются на апологетику Гегеля, понимая развитие, переход от Гегеля к Марксу без борьбы. И те и другие извращают марксизм.

Маркс в своих первоначальных работах дал образцы такой диалектической критики в отношении Гегеля. По существу в этих работах отражена подлинная история возникновения марксизма, история его отдифференцирования от немецкой идеологии в процессе борьбы против этой идеологии — борьбы и теоретической и политической. Вместе с критикой немецкой идеологии Марксом дана также и критика немецкой действительности. Проследить связь между ними — чрезвычайно благодарная задача. Она вскрывает социальные корни марксизма, его органическую связь у самых истоков с революционной борьбой рабочего класса. На предшествующем этапе философии у нас эта задача не была поставлена, тем более необходимо поставить ее сейчас. Только в свете выяснения этого вопроса можно понять историческое значение марксизма и его роль на современном этапе классовой борьбы пролетариата, в период развернутого социалистического строительства. Только тогда можно будет понять, что отрыв теории от практики революционной борьбы является не только академизмом, не только недостатком в теоретической работе, а таким колоссальным изъяном теории, который марксиста превращает в антимарксиста, диалектического материалиста — в идеалиста, революционера-большевика — в меньшевиствующего теоретика. Мы хотим проследить ход Марксовой критики категории практики у Гегеля и Фейербаха в связи с развитием социально-политических взглядов Маркса, насколько эта связь выявляется в его первоначальных работах.

«Феноменология духа» Гегеля — произведение, заключающее в идеалистической форме много моментов исторического порядка. Сам Гегель nocтaвил перед собой задачу дать в нем историю донаучного сознания. Этот процесс состоит в том, что самосознание порождает свой предмет, потом преодолевает его, и различные формы взаимоотношений сознания с предметом и формы преодоления последнего со стороны субъекта и образуют этапы в истории развития сознания. Историческое значение Гегеля — в том, что он, несмотря на свой идеализм и мистику, сумел отразить, хотя бы в искаженном виде или, как выражается Маркс, в отчужденной форме, действительные стороны общественной истории. Маркс прямо говорит, что «Феноменология духа» содержит в себе критические моменты целых областей жизни. Маркс указывает на отделы о «нечестном сознании», о «честной сознании», о борьбе «благородного и низкого сознания». В критике этих форм сознания дана характеристика различных сторон действительного исторического сознания, а поскольку это историческое сознание дано в движении противоположностей, в нем нашел свое выражение противоречивый процесс общественного развития. Вот, например, что говорит Гегель об отношении между «благородным» и «низким» сознанием.

«В общественной власти оно («благородное» сознание. — А. В.) усматривает нечто равное себе в том смысле, что сознание имеет в ней свою простую сущность и ее реализацию, и его служение государственной власти проявляется в действительном послушании и внутреннем уважении.

Сознание отношения к государственной власти, как к неравным себе, напротив, есть низкое сознание; в господствующей власти оно видит только цепи и угнетение бытия для себя, а потому ненавидит господина, повинуется только со скрытой злобой и всегда оказывается готовым к мятежу»[3].

Правда, действительный источник противоречивости исторического сознания и пути изживания этих противоречий в действительности и в сознании представлялись Гегелю в извращенном виде, тем не менее со стороны характеристики разнообразнейших форм исторического сознания «Феноменология духа»» дает богатейший материал и представляет интерес еще и теперь.

Гегель был убежден, что сознанию доступно лишь духовное, лишь то, что само не выходит за рамки мышления и потому предметом сознания может быть порожденное им самим. Но он также знал, что знание невозможно, если оно всегда остается равным себе — в таком случае оно формально и бессодержательно, и потому субъект активен, деятелен, переходит во внешность, порождает предмет, развивает собственные силы и начинает блестеть всеми красками бытия (Энгельс). И дальше. Эта деятельность порождает предметы, противоположные самосознанию. В предметности и вещественности находит оно себе противоположность, свое отрицание, и вместе с тем необходимое условие для выявления всего богатства своего содержания, для развития своих скрытых сил.

Эту положительную сторону гегелевской «Феноменологии» Маркс оценивает следующим образом: «Величие гегелевской «Феноменологии духа» и ее конечных результатов — диалектики отрицания, как движущего и порождающего принципа — заключается в том, что Гегель рассматривает самопорождение человека, как процесс, рассматривает опредмечение, как распредмечивание, как отрешение и снятие этого отрешения, в том, что oн значит усматривает сущность труда и понимает предметного человека, истинного действительного человека, как результат его собственного труда. Истинное деятельное отношение человека к себе, как родовому существу, или осуществление себя, как действительного родового существа, т. е. как человеческого существа, возможно только потому, что человек действительно создает все свои родовые силы — а это опять-таки возможно лишь благодаря коллективной деятельности человечества, возможно лишь как результат истории — и относится к ним, как к предметам, что опять-таки возможно сперва лишь в форме отчуждения[4]. Необходимо отметить, что в своих «Подготовительных работах» Маркс еще в значительной степени стоит на позициях Фейербаха. Этим объясняется, что он здесь больше напирает на деятельность человечества, а не на общественный характер этой деятельности, больше говорит о человеческой природе, а не об общественной природе человека. Но уже и в этой работе Маркс пошел значительно дальше Фейербаха. Он признал уже значение труда для общественной жизни, но не доразвил это признание до материалистического понимания истории, Это было осуществлено в позднейшем произведении — в «Немецкой идеологии», написанной Марксом совместно с Энгельсом, и там же была показана вся несовместимость их взглядов с фейербаховскими.

Итак, за борьбой между самосознанием и абстрактным сознанием, между знанием и его предметом, между человеком и его собственным отчуждением и отрешением в «Феноменологии духа» скрыта характеристика действительного отношения общественной жизни, а именно, что историческое развитие общественного человека совершается через труд, через практику. В области науки о человеке и его отношении к природе это было настоящим открытием, обусловленным историческим взглядом на сознание, объективным направлением гегелевского идеализма, открытием, подготовленным самым ходом общественного развития. Это философское открытие труда в истории сознания и человека сопровождалось водворением этой категории в политической экономии и появлением ее на арене политической жизни. Но так же, как в политической экономии, труд выступает вначале лишь в своей особенной форме, связанной с деятельностью определенного вида (труд земледельческий в теории физиократов), а своей всеобщей конкретности как исторической категории он достигает по существу лишь в марксистской политической экономии, так и в философии труд выступает вначале в своей особенной форме, как только теоретический, абстрактный труд. В «Феноменологии духа» труд, практика не приобретают всеобщего значения, они ограничены лишь сферой мышления, хотя сам Гегель не понимает этой ограниченности и действительного места теоретической деятельности в системе общественного труда и, как идеалист, возводит во всеобщее, возводит в принцип эту особенную и, в этой своей особенности, абстрактную деятельность.

Критикуя в данном вопросе Гегеля, Маркс вместе с тем развивает свою положительную теорию; отрицает гегелевскую постановку вопроса и вместе с тем дает рациональное истолкование ее, отбрасывает универсализм теоретической практики Гегеля, ее абсолютный характер, ее обожествленность, и в то же время устанавливает ее действительную связь с реальным процессом жизни человека и его деятельности. Деятельность мышления — также действительный труд, но лишь при условии, что оно свою основу имеет не в самом себе, а вне себя, что теоретическая деятельность является лишь стороной, лишь моментом предметно-чувственной деятельности людей, т. е. общественного материального производства. Для Гегеля знание возможно лишь потому, что действительность — собственность сознания, что предмет сознания, несмотря на свою внешность, предметность и вещественность находится внутри сознания. Верно наоборот. Знание возможно лишь потому, что сознание — собственность действительности. Для Гегеля знание как деятельность приводит к познанию потому, что эта деятельность есть собственное делание самого субъекта, самого абсолютного. Верно наоборот. Знание может привести и приводит к познанию потому, что деятельность мышления есть лишь часть, сторона преобразующей материальной деятельности самой действительности — людей, общества, как части природы. «Только люди, развивающие свое материальное производство и свои материальные сношения[5] изменяют в этой своей деятельности также свое мышление и продукты своего мышления»[6].

Только практика, деятельность, как общественное материальное производство, обладает всеобщим характером. Лишь в нем имеет место не только отношение человека к самому себе, и потому лишь идеальное отношение, но и отношение к внешнему миру, ко всей природе и к другим людям, т. е. общественное отношение. Деятельность мышления ограничена, если не выходит за свои собственные пределы; деятельность, направленная на предметы природы, так же безгранична, как безгранично разнообразие природы, как бесконечно ее существование во времени и пространстве. Естествознание и промышленность, как теоретическое и практическое отношение человека к природе, вскрывает материальное происхождение мышления. История возникновения человека показывает, что человек стал мыслить тогда же, когда начал производить и на почве этого производства вступил с другими людьми в общественные отношения. «Сознание есть изначально исторический продукт и остается им, пока существуют люди» (Маркс).

История материального производства человеческого общества обнаруживает тот объективный источник, из которого мышление черпает свое содержание. Она показывает, что мышление является лишь отражением условий этого производства и даже измышления мышления о самом себе, обожествление себя находят свое объяснение лишь в самой материальной жизни общества. «Если сознательное выражение реальных отношений этих индивидов иллюзорно, если в своих представлениях они ставят свою действительность на голову, то это в свою очередь является следствием их ограниченного материального способа деятельности и вытекающих отсюда ограниченных общественных отношений»[7].

Лишь производственная деятельность людей обнаруживает перед человеком существенную связь его с природой, раскрывает материальную — природную и общественную, так как общественные отношения материальны лишь как производственные отношения, — основу всякого сознания. В выяснении этой материальной основы мышления и роли практической деятельности общества в деле революционного преобразования этой основы и соответствующего ей мышления и заключаются самые глубокие гносеологические корни диалектического материализма. Вот почему идеалистична деборинская постановка вопроса о соотношении теории и практики, поскольку она игнорирует эту материальную основу, констатируя лишь единство этих категорий. «Самопознание надо рассматривать, как выражение человеческой практики», а с другой стороны и практика является определенной формой познания», говорит Деборин в предисловии к IX Ленинскому сборнику. Говорить о связи теории и практики и не выяснять характера этой связи, говорить о единстве этих двух моментов и упускать материальную основу этого единства, игнорировать определяющую роль практики в этом единстве, — значит стать на формальную, абстрактную, а потому идеалистическую точку зрения. Категория единства еще не обеспечивает материалистического решения проблемы теории и практики, ибо это единство может быть единством в мысли, единством на идеальной основе. Гегель также стоял на точке зрения единства. Критическое преодоление Марксом Гегеля в этом вопросе состояло в установлении, что труд, материальная деятельность людей является основой теоретической деятельности их и как исторически исходный пункт для мышления, как источник всего содержания теории и как действительный и постоянный критерий для нее. Действительную силу теории, ее роль в отношении к практике можно понять, лишь выяснив материальную основу этого единства. Только та теория становится действительной силой и достигает истинного единства с практикой, которая наиболее полно и революционно отражает и охватывает содержание исторически определенной общественной практики, которая находится на службе у революции и отвечает на вопросы, выдвинутые революционной практикой. Лишь тогда практика становится определенной формой познания, а теория — выражением человеческой практики.

Гегель хотел возвеличить мышление, объявив теоретическую деятельность универсальной формой деятельности, но результат получился обратный. Деятельность мышления, исходя из своей внутренней основы, не имеет выхода за свои пределы, она бессильна и в своих конечных результатах бесплодна. Теологическая схоластика немецких гегелианцев была выражением того тупика теоретической мысли, в который эта последняя попала благодаря гегелевскому ложному исходному пункту. Деборинский отрыв теории от практики, культивирование самодовлеющего значения теории, которая находится как будто бы в единстве с практикой, но не определяется последней, не служит ее задачам, не отвечает ее запросам, продолжали ту же идеалистическую тенденцию, загоняли нашу теоретическую мысль в тупик t абстрактного методологизирования. Теория бессильна, если она не опирается на практику, — вот почему борьба за связь теории с практикой, за поворот к задачам социалистического строительства есть борьба за действительно революционную теорию, борьба за ее развитие. Теория, оторванная от практики, теория, не раскрывающая материальной основы теоретической деятельности, ищет и находит эту основу в самой себе, т. е. в идеальном, и потому отрыв теории от практики неизбежно приводит в лагерь идеализма.

Деборин мог бы сослаться на десятки мест из своих работ, где говорится о материальности мира, о производстве, как основе общественного развития, но это еще не решает вопроса. В этой связи интересны следующие слова Маркса, направленные против гегелевской «Феноменологии духа»: «Ясно, что самосознание… может полагать только вещественность, т. е. опять-таки только абстрактную вещь, вещь абстракции, а не действительную вещь. Ясно, поэтому, далее, что вещественность не представляет ничего самостоятельного, существенного по отношению к самосознанию, а является только его созданием, чем-то полагаемым им, и что это полагаемое не утверждает самого себя, а есть только утверждение акта полагания, закрепляющего на мгновение свою энергию в виде продукта и сообщающего ему для видимости, но опять-таки только на мгновение — роль самостоятельного действительного существа»[8]. И дальше там же «…самосознание находит соблазнительную сторону отчуждения не в определенном характере предмета, а в его предметном характере. Поэтому предмет есть нечто отрицательное, само себя снимающее, есть ничтожность».

Таким образом ясно, что признание категорий предметности, вещественности еще не есть материализм, ибо материя вообще, предметность вообще, вещественность вообще — только абстракция, формальные пустышки, только идеи, если материя не рассматривается как определенная материя, вещи и предметы как конкретные вещи и предметы. Абстрактно-теоретический подход к вопросам у Деборина и состоял именно в том, что определенный характер вещи и предмета появился у него в исследовании лишь на мгновение, лишь повидимости, так как тут же весь центр внимания переносился им на анализ категорий, как таковых, а не на анализ реальных переходов определенных вещей, предметов, процессов в обществе и природе. Так, в вопросе о возможности и действительности построения социализма через НЭП Деборин не останавливается на выяснении и характеристике пути и основных условий перехода возможности в действительность, не ищет движущих сил этого процесса, не обнаруживает реальных противоречий в этом переходе, — для него главное — подчеркнуть единство и различие этих категорий, как таковых. Значит НЭП и социализм как конкретные явления для него только повод, который через минуту остается позади, и предметом анализа становится дело логики, а не логика дела. Но это и есть идеализм, так как налицо имеется только видимость изучения действительности, только видимость изучения практической деятельности людей, их производства, их борьба, а на самом деле исследуются лишь понятия, а по существу дело идет лишь о деятельности вообще, а потому о деятельности абстрактной, о деятельности только в мысли. Примеры играют роль бледных иллюстраций для логических категорий, вместо того, чтобы через развертывание живого материального процесса показать объективный характер диалектических категорий, раскрыть конкретные богатства их, в которых, если они материалистически поняты и объяснены, должна быть отражена пульсация, движение самого предмета.

Абстрактный материалист всегда сбивается на идеализм, так как анализ природы и человека в силу абстрагирования от предметной деятельности общества и ее результатов подменяется анализом понятий. Только через практику природа выступает перед человеком во всем разнообразии свойств, во всей ее материальной, чувственной и качественной определенности. Только в практике природа выступает перед человеком как определенная материальность, как вещи, как предметы, хотя сама по себе природа существует во всей определенности и вне человеческой практики. «…только в обществе природа является основой его собственного человеческого бытия… таким образом, общество есть законченное существенное единство человека с природой»[9]. Сам человек является продуктом природы, общественное производство — есть материальная, предметная деятельность, и, наконец, материал для своего производства общество черпает исключительно из природы. Тем не менее природа вне практической деятельности общества материалистически понята быть не может.

Труд есть основа человеческой жизни, основа, определяющая отношение человека к природе, природы к человеку — и человека к человеку, т. е. общественные отношения. Отсюда совершенно ясно фундаментальное значение труда, практической деятельности людей для материалистической теории познания. Природа через труд создала человека со всеми его предметами, чувствами и отношениями, природа через труд сама поднялась на высшую ступень своего развития, ибо человек есть часть природы. Поэтому человек, только опираясь на историю общественного производства, может понять и историю природы и свою собственную историю и природу. В труде человек выступает как последовательный материалист, потому и в познании он может сохранить материалистические позиции, лишь опираясь на эту проверенную, надежную, единственно-устойчивую почву труда, и при том не только в исходном пункте, но в каждый данный момент, т. е. опираясь на исторически определенные формы общественной практики.

В процессе критики гегелевского понимания практики Маркс не только определил характер практической деятельности людей, как материальной и предметной, не только исследовал значение практики для познания. Он дальше установил, что практическая деятельность людей протекает в исторически определенных общественных формах, и смена этих форм общественного производства составляет действительную историю общества и является истинной основой развития общественного сознания. Критикуя в «Подготовительных работах» Гегеля и в «Немецкой идеологии» всю современную ему немецкую философию, Mapкс вскрыл реальную связь этой определенной идеологии с исторически определенной формой общественного производства, а именно с буржуазным способом производства. К выяснению этой стороны вопроса мы и переходим.

* * *

В «Феноменологии» теоретическая деятельность есть необходимое условие познания, так как только благодаря ей знание получает свой предмет, самосознание — свой объект. Но деятельность сознания имеет отрицательную сторону. Этот отрицательный момент — в предметном характере деятельности самосознания. Самосознание абстрактно, но его деятельность порождает такие определенные исторические явления, как богатство, государственная власть, рабство, благородство, честь и т. д. И, хотя все эти общественные явления в «Феноменологии духа» проходят лишь как исторические формы и виды сознания, Гегель характеризует их, как внешние и враждебные в отношении к абстрактному самосознанию. Гегель — идеалист, и потому предмет знания не дается извне этому сознанию. Чтобы получить этот предмет, самосознание опредмечивает и овеществляет самого себя, но тем самым вступает в противоречие со своей собственной абстрактной природой.

Благодаря ложному идеалистическому исходному пункту у Гегеля вещи, предметы, конкретные исторические факты действительно противоположны сознанию, враждебны и чужды ему, и потому опредмечивание самосознания есть действительное отчуждение своей собственной сущности. Для того, чтобы преодолеть эту внешность и отчужденность, необходимо дальнейшее усилие самосознания для распредмечивания, для дематериализации результатов его деятельности.

Этот обратный процесс распредмечивания самосознания, как и процесс опредмечения, носит характер абстрактно-теоретической деятельности. Отвлеченный акт снятия отчуждения состоит в том, что вещи, предметы утрачивают свой материальный характер, общественные явления теряют свою историческую определенность и возводятся в идею, становятся лишь идеальной формой этих вещей и явлений. Преодоление отчужденности человеческой сущности в государственной власти, в религии, в морали заключается в отбрасывании всех их конкретных сторон, как исторически определенных общественных явлений, в игнорировании способов воздействия каждого из них на общественную жизнь, условий их возникновения, их истории, их значения и т. д. Преодолеть отчужденность — значит откинуть все действительные определения как внешние и несущественные, а самые вещи и явления превратить в логические идеи. Распредметить государство, богатство, религию, — значит возвести их в логический принцип, представить их — государство как таковое, богатство как таковое, религию как таковую. Маркс в «Критике фил. права Гегеля» так характеризует этот процесс:

«Конкретное содержание, действительное определение выступает как формальный момент, совершенно абстрактное же определение форм выступает как конкретное содержание. Сущность определений государства состоит не в том, что они являются определениями государства, а в том, что они в своей наиболее абстрактной форме могут быть рассматриваемы как логико- метафизические определения. Центр тяжести интереса лежит не в сфере интереса философии права, а в сфере логики»[10]. Таким образом, распредметить нечто, снять отчуждение человеческой сущности — значит превратить предмет в мысль, возвести человеческую сущность в идею, самосознание — в мертвое, законченное, абсолютное знание. Таков конечный результат «Феноменологии духа», итог беспокойной деятельности самосознания, которое в своем развитии вплотную подходит к изображению исторических явлений, чтобы потом снова нарушить эту реальную связь с миром, с природой, с человеком, отрицать ее и возвратиться к своему абстрактному исходному пункту. Мысль была первым делом «Феноменологии», мысль осталась и ее последним делом.

Первым, кто обнаружил никчемность результатов гегелевской «Феноменологии», был Фейербах. Он показал, что философия Гегеля есть продукт абстрагирования сущности и свойств не абсолютного самосознания, а действительного живого чувственного человека. Религия обожествляет сущность человека, философия идеалиста абстрагирует и превращает в мысль ту же самую человеческую сущность. Философия — та же религия, лишь выраженная в мыслях и логически систематизированная, и потому также достойна осуждения. Реальной основой той и другой является сам человек и его природа. Тайны святого семейства нужно искать в земной семье, природа человека раскрывает все фантазии мышления и самосознания о самом себе. Человек — истинный принцип реальной науки. Человек — истинная почва, с которой только можно и понять и объяснить все отвлеченности и религии, и философии.

Маркс и Энгельс высоко ценили фейербаховскую критику Гегеля. Эту работу Фейербаха Маркс называл великим подвигом. «Только у Фейербаха мы наблюдаем серьезное критическое отношение к гегелевской диалектике, только он сделал подлинное открытие в этой области и вообще по настоящему преодолел старую философию», — говорит Маркс в «Подготовительных работах». Правда, эти слова относятся к фейербахианскому периоду развития Маркса. Но и позднее, в «Немецкой идеологии», направленной против Фейербаха, Маркс называет его единственным вышедшим из школы «левых гегельянцев», «который, по крайней мере, сделал шаг вперед».

Энгельс в кн. «Л. Фейербах» пишет по поводу выхода «Сущности христианства»: «Заклятие было снято; «система» была пробита и отброшена в сторону, противоречие разрешено простым обнаружением того обстоятельства, что оно существует только в воображении».

Действительно Маркс и Энгельс стали последователями Фейербаха, но только временными. Они очень скоро поняли его основной недостаток, состоявший в том, что сущность человеческий природы им усматривалась не в совокупности производственных отношений, вырастающих в процессе активного практического воздействия человека на природу и развивающихся вместе с ним, а в чисто естественных свойствах человека, в его способности мыслить, любить, верить и т. д. Человек Фейербаха был абстрактным индивидуумом, который не живет в исторически определенном обществе, который не представляет взглядов и интересов определенного класса этого общества — словом, человек у него не является общественно-историческим существом, каким он в действительности только и, существует. Весь мистический характер человеческой сущности антропологического принципа со всей ясностью обнаруживался, как только с точки зрения этой теории хотели объяснить действительные исторические явления.

Фейербах вскрыл в религии ее земное происхождение, вскрыл, что в религии человек отчуждает свои собственные свойства. Человек создал религию и бога, а не бог человека, но Фейербах не показал материального процесса возникновения этого отчуждения в действительной истории общества, не показал движущих сил этого процесса, а потому и не мог указать истинного пути уничтожения этого отчуждения. «Фейербах исходит из факта религиозного самоотчуждения, из удвоения мира в религиозный и светский. Его задача состоит в том, чтобы свести религиозный мир к его светской основе. Но то, что светская основа отделяет себя от самой себя и как самостоятельное царство водворяется в облаках, может быть объяснено только саморазорванностью и самопротиворечивостью этой светской основы. Следовательно, последняя сама должна быть понята из самой себя со всеми ее противоречиями, с одной стороны, практически революционизирована— с другой» (Маркс, «Тезисы о Фейербахе»). Конкретный процесс возникновения этой саморазорванноста в общественной истории человека не раскрывается Фейербахом, и потому и возникновение отчуждения и снятие его остаются снова лишь мысленным процессом. Фейербаховский человек подобно гегелевскому самосознанию способен лишь на теоретическую деятельность. Все противоречия общественной жизни есть результат неправильно понятой сущности человека, и потому вся задача борьбы против этих извращений, против этой отчужденности заключается лишь в теоретическом осознании этого мысленного раздвоения человеческой сущности, в теоретическом разоблачении его, в том, чтобы показать человека как единственную основу всяких идеальных измышлений, а также и реальных отношений в обществе, которые опять-таки состояли лишь да идеальных отношений любви, дружбы и т. д. «Он хочет… как и прочие теоретики, добиться только правильного сознания чего-то существующего, некоего факта, между тем как для действительного коммуниста дело идет о том, чтобы низвергнуть это существующее», — говорит Маркс по поводу Фейербаха в «Немецкой идеологии».

И все же Фейербах и исторически и логически — необходимый этап в развитии теоретической мысли от Гегеля до Маркса. На место абстрактного самосознания Гегеля Фейербах, поставил человека, и это было целым переворотом. Этот принцип стал для Маркса исходным пунктом окончательного преодоления спекуляций Гегеля. После проделанной Фейербахом работы задача Маркса состояла в том, чтобы открыть — в чем заключается сущность человеческой природы, вскрыть законы ее развития и пути ее изменения. Эта задача всемирно-исторического значения была выполнена Марксом и Энгельсом. В борьбе за нее основоположники марксизма далеко оставили позади себя Фейербаха, но путь их шел через него. Эту задачу Маркс и Энгельс могли выполнить лишь потому, что они научно открыли пролетариат и стали на его точку зрения. Мера критического преодоления основоположниками марксизма и Гегеля и Фейербаха определялась мерою осознания ими роли пролетариата в современном обществе.

В отчужденности сознания Гегель угадал противоречивость, раздвоенность, извращенность общественной жизни всего предшествующего периода, достигших своей высшей стадии в буржуазном обществе, — и в этом историческое значение гегелевской «Феноменологии». Но Гегель не понял действительных основ этого отчуждения, не вскрыл материальных причин, порождающих противоречия и антагонизмы в общественной истории, не указал путей преодоления уродливых отношений, к которым привела общество его собственная практическая деятельность. Наоборот, гегелевская философия возвела это уродство в принцип, обобщила его, провозгласила отчуждение сущностью человека, а действительного исторического человека подчинила стоящему над ним враждебному ему существу — абсолютной идее. В этом проявился весь классовый буржуазный смысл гегелевской философии, которая все противоречия общественной жизни переносила в мысль, предполагала лишь мысленное преодоление их и тем самым оставляла их неприкосновенными в действительности, затушевывала необходимость борьбы против них. Об этой консервативной стороне гегелевской философии говорит Маркс еще в своих «Подготовительных работах».

Маркс начал искать причины этой отчужденности общественной жизни не в противоположности мысли и предмета, а в противоречиях самого общественного производства. Для Гегеля отчужденность богатства в отношении самосознания, т. е. человека, состоит в предметности этого богатства в противоположность духовной сущности человека. Для Маркса вся извращенность этого общественного явления состоит в том, что до сих пор оно являлось продуктом эксплуатации одного класса другим и было достоянием лишь господствующих классов. Рабский труд — основа богатства древних государств; ужасающая нищета средневековых крестьян сопровождала роскошь феодальных замков, а современные дворцы построены руками неимущих пролетариев. Характеризуя антагонистическую основу происхождения богатства буржуазии, Маркс говорит, что этот процесс отличается тем, «что при тех же самых отношениях, при которых производится богатство, производится также нищета; что при тех же самых отношениях, при которых совершается развитие производительных сил, развивается также и сила угнетения; что эти отношения создают буржуазное богатство, т.-е. богатство буржуазного класса, лишь при условии… образования постоянно растущего пролетариата» («Нищета философии»).

Эксплуатация пролетариата, нищета трудящихся масс, политическое и духовное угнетение их как условия буржуазного богатства,— вот в чем отчужденность современного богатства.

Современное капиталистическое государство есть орудие господства буржуазии над пролетариатом и могущественное средство отчуждения всех достижений материального и духовного развития общества в интересах этого господствующего класса. В этом — отчужденность всякого государства, которое является спутником исключительно классового общества и отомрет лишь вместе с уничтожением классов. Лишь диктатура пролетариата есть государство, которое, будучи орудием подавления и ликвидации эксплуататорских классов, ставит перед собой задачу построения бесклассового общества. Для Гегеля эта отчужденность в том, что «зависимость», «произвол» и другие конкретные определения государства противоречат всеобщей идее государства.

В морали, искусстве, религии и философии отчуждение общественной жизни проявляется в извращенных мыслях и представлениях, так как все назначение, весь смысл этих общественных явлений в классовом обществе — в извращении действительности, в оправдании эксплуатации и классового неравенства.

В развитии форм частной собственности и разделении труда получают свою основу и исходный пункт, а вместе, с тем и свое действительное рациональное объяснение, и все другие формы отчужденности общественной жизни человека. Развитие производительных сил обусловило переход первобытно-коммунистического общества к общественному разделению труда, а «вместе с разделением труда дается изначально уже и разделение условий труда, орудий и материалов, а значит и раздробление между капиталом и трудом, и различные формы собственности»[11]. (Необходимо снова отметить марксистскую незрелость «Подготовительных работ» Маркса. Здесь еще не выступает классовый характер разделения труда. Вместо исторически определенных классовых антагонизмов Маркс говорит вообще о противоречии между трудом и частной собственностью.)

В «Немецкой идеологии» в разделе о Фейербахе Маркс и Энгельс дают картину и теоретический анализ развития разделения труда и форм частной собственности, вскрывают их внутренние противоречия, дают классовую характеристику этим противоречиям, прослеживая этот процесс до капитализма. Вместе с анализом капиталистических производственных отношений и их противоречий Маркс выясняет всемирно-историческое значение капитализма — для всего дальнейшего общественного развития и то исключительное значение, которое имеет эта стадия общественной практики для мышления, для теории познания. В разрезе поставленной перед нами задачи приобретает особенный интерес освещение взглядов Марко по этим вопросам именно в первоначальных его работах, отражающих процесс формирования и становления марксизма.

Всемирно-историческое значение капитализма состоит в том, что противоречия между орудиями производства и частной собственностью, как выражался Маркс в первоначальных работах, между производительными силами и производственными отношениями, между общественным характером производства и частным присвоением, как формулировал Маркс позже, достигли особенной глубины и широты. Глубина этих противоречий в том, что труд, как труд рабочего, становясь уделом основных масс человечества, исключает всякую частную собственность. И наоборот, частная собственность как капитал, представляя из себя невиданное до сих пор богатство, исключает всякий труд. Труд и частная собственность при капитализме теряют все элементы непосредственной связи между собой, они начинают существовать лишь в форме противоположности. «Капитал предполагает наемный труд, наемный труд предполагает капитал. Они обусловливают и создают друг друга» (Маркс). Маркс в «Подготовительных работах» характеризует глубину этих противоречий, отдавая определенную дань влиянию Фейербаха. Все противоречия капитализма находят свое выражение в создании нечеловеческих условий для человека. И там же социалистическое общество характеризуется им как такое, в котором человек будет вести настоящее человеческое существование. Тем не менее термин «человеческое» не имеет у Маркса исключительно натуралистического значения. Человеческое при социализме есть высшее развитие общественных свойств «человека. Приведем лишь отдельные места.

«Даже потребность в чистом вольном воздухе перестает быть у рабочего потребностью. Человек поселяется снова в пещерах, которые, однако, отравлены чумным дыханием цивилизации, и по отношению к которым он чувствует себя неуверенно, как по отношению к чужой силе…»

«Грязь, этот признак падения и деградации человека, нечистоты (это надо понимать буквально) цивилизации становятся элементом его жизни».

«Человек лишается не только человеческих потребностей, но он утрачивает животные потребности. Ирландец знает лишь потребность еды, и притом только картофельной еды, и вдобавок только худшего сорта картофеля»[12].

Только капитализм разрывает национальные рамки общественной жизни, общество впервые развивается в мировом масштабе и широта противоречий человеческой жизни достигает предельной величины.

Таким образом, всемирно-историческое значение капитализма в том, что он обострил противоречия всех предшествующих общественных форм до их невозможности, до их конечного предела, и вместе с тем в том, что он, как наиболее развитая форма противоречий, порождает свой отрицательный момент, создает все реальные предпосылки для уничтожения не только капиталистической формы противоречий, но и всяких классовых противоречий, не только капиталистической частной собственности, но и всякой частной «собственности, эксплуатации, угнетения.

Активным носителем этих реальных предпосылок явился пролетариат. Именно потому, что пролетариат не связан ни с какой формой частной собственности, а наоборот, существует как ее противоположность, он — единственный класс, который может решительно и до конца бороться против всяких форм частной собственности, против всяких форм отчуждения общественной жизни, неизбежно сопутствующих частной собственности. Пролетариат как класс не ограничен связью лишь с определенным видом труда, а овладевает всеми его видами и поэтому всем ходом развития капиталистического производства он подготовляется, как организатор нового общества, построенного на отрицании всякой собственности, всяких классов. Только пролетариат, прошедший уже при капитализме школу крупного машинного производства, обладает всеми данными для борьбы не вообще против труда для себя, что было идеалом всех прежних угнетенных классов, не только для борьбы против форм труда, отчуждающих его результаты, но и за новую, за социалистическую организацию труда, за всеобщее торжество его, за новое отношение человека к труду.

В этом — всемирно-историческое значение освободительной борьбы пролетариата, его революции и его диктатуры. Вот почему наш ЦК, организатор и руководитель социалистического строительства, намечая задачу для 3-го года пятилетки — завершение построения фундамента социалистической экономики в нашей стране, — говорит о всемирно-историческом значении этого факта. Это будет означать не только победу социализма над капитализмом внутри нашей страны, но и завоевание крупнейших позиций мирового пролетариата в его борьбе против мирового капитализма. Все до сих пор существовавшие формы общественной жизни, несмотря на различия между ними, были построены на эксплуатации, на угнетении, зависимости, и потому социализм — не только новая форма общества по сравнению с капитализмом, но и начало новой эры в развитии человеческого общества, начало новой истории, действительной истории человечества, по сравнению с которой все предшествующее развитие было лишь предисторией, лишь подготовкой.

Появление на арену общественной жизни пролетариата и развитие его классовой борьбы явились исходным пунктам создания нового учения о познании, создания новой последовательно-материалистической и диалектической теории познания. Не случайно, что выработка материалистической теории познания у Маркса сопровождалась анализом основных противоречий капитализма, выяснением роли рабочего класса в деле революционной переделки капитализма и характеристикой основных черт социалистической организации общества. Не случайно, что действительная роль практической деятельности человека в деле развития общества, роль практики в образовании и развитии мышления, а вместе с тем раскрытие материального происхождения и материального содержания самого познания, не случайно все это впервые в истории развития человеческой мысли было понято и формулировано идеологами пролетариата. Материалистическое понимание истории, а вместе с ним последовательно проведенная материалистическая теория познания есть исключительно детище пролетариата, так как только пролетариат, как единственный представитель многообразного труда, как единственный творец всех материальных и культурных ценностей современного общества, может понять материальное единство природы, общества и сознания всеобщее значение труда для общества. Общественное положение пролетариата в условиях капитализма исключает для него всякие иллюзии — это дает возможность его идеологам и из теории познания изгнать всякий фетишизм. Если буржуазия в период своей революционности и становилась сторонницей материалистической теории в философии, даже в области исторического объяснения в лице историков своей революции — Гизо, Тьери и др. — приоткрывала завесу материалистического понимания истории, тем не менее материализм буржуазии не был доведен до конца, он всегда касался их прошлого, а не настоящего и ни в коем случае будущего. Буржуа не был бы буржуа, если бы он не боролся против материализма, если бы он не пытался оправдать свое эксплуататорское существование всякой идеалистической мишурой. Свои социальные корни последовательный материализм имеет только в пролетариате.

Эту связь материализма с социальной основой Маркс выражает в своих «Подготовительных работах» следующим образом: «Но поскольку для социалистического человека вся история есть не что иное, как образование человека человеческим трудом, как становление природы для человека, постольку он обладает наглядным, неопровержимым доказательством своего рождения самим собой процесса своего возникновения»[13]. Благодаря общественному характеру производства пролетариат еще в рамках капитализма является эмбрионом социалистического общества и потому он обладает неопровержимым доказательством исключительного значения его собственного труда для капиталистического общества и значения труда вообще в истории. Еще резче эту связь материализма с пролетариатом и его движением Маркс подчеркнул в своей марксистски более зрелой работе — «Немецкой идеологии», когда он материализм назвал теоретическим коммунизмом, а коммунизм — практическим материализмом. Диалектика как теория только тогда выступает во всей своей последовательности и революционности, когда ее социальной базой является пролетариат, когда она является теоретическим отражением той ступени общественного развития, при котором выводит на сцену единственный последовательно революционный класс — пролетариат.

«Но противоположность между собственностью и отсутствием собственности не есть еще противоречие, если она не рассматривается, как противоположность между трудом и капиталом»[14]. Таким образом, только капитализм все противоположности прошлой истории довел до степени противоречия[15], только капитализм дает все объективные условия для теоретического раскрытия основного закона диалектики — единства и борьбы противоположностей. Интересно, что раскрытие диалектики природы и открытие естественно-научных основных законов, отражающих развитие, исторически совпадают с приходом капитализма. Но если на диалектическое понимание природы оказалось способным и буржуазное естествознание, хотя и здесь остались следы буржуазного извращения теории развития, хотя и здесь пролетариату предстоит очищать «авгиевы конюшни», то понять диалектику общественного процесса, понять диалектику во всей ее всеобщности, как основной закон всех без исключения областей жизни природы и человека, способен лишь пролетариат.

Деборин критикует Лукача за его ограничение диалектики лишь сферою исторического процесса. Он доказывает, что и Маркс и Энгельс (Лукач противопоставлял взгляды Маркса и Энгельса, считая Маркса сторонником лишь общественной диалектики, Энгельса — лишь диалектики природы) распространяли диалектику и на общество и на природу. Деборин дальше вскрывает идеалистический характер диалектики Лукача, так как последним взаимоотношение субъекта и объекта не выясняется, как материальный процесс общественного производства, а сводится к познавательному процессу. Тем не менее критика Лукача со стороны Деборина абсолютно недостаточна, ибо эта критика не доведена до обнаружения социальных корней идеалистического извращения марксизма со стороны Лукача и ограничена лишь философской критикой. Недостаточна также и эта философская критика.

Марксизм действительно признает всеобщее значение диалектики, как объективного закона природы, общества и мышления. Но эта материалистическая всеобщность диалектики заключается, во-первых, в том, что развитие природы само порождает человека, как материальное и деятельное существо — конкретный ход этого-процесса был исследован Дарвином со стороны естественнонаучной, Марксом и Энгельсом — с общественной стороны. Во-вторых, она состоит в том, что в процессе именно материальной деятельности человеческого общества, в процессе общественного производства возник новый род деятельности —человеческое сознание. Труд есть связывающее звено между природой и сознанием, так как труд — материальный процесс, в нем материален и объект и субъект этой деятельности, материален также результат ее, материальны те отношения, в которые люди вступают между собой в процессе производства, но труд есть в то же время сознательная деятельность. Только в процессе труда рождается сознание человека, развитие форм трудовой деятельности общества, развитие форм общественного производства определяет содержание и формы общественного сознания. Природа лишь через труд определяет человеческое сознание, а никакого другого сознания нет, и потому сознание только через труд и на основе изучения человеком всей совокупности условий трудовой деятельности общества становится познанием и природы и человеческой природы, т. е. общества, и своей собственной природы — природы сознания. В этом — единство логики диалектики и теории познания. Ниже в связи с анализом ленинской критики гегелевского понимания практики в «Логике» мы подробнее остановимся на этом вопросе. Здесь же необходимо отметить, что совершенно недостаточно говорить о всеобщности диалектики и для природы и для общества и не выяснять той необходимой связи, которая существует помимо нашего сознания между диалектикой природы и общества, и игнорировать те переходы, то развитие, которые объединяют диалектику природы с диалектикой общества и которые впервые во всей их конкретности были вскрыты марксизмом. Вне этого вопрос о всеобщности диалектики природы, общества и мышления материалистически не может быть разрешен.

В связи с этим у Деборина имеется другая ошибка в критике Лукача, характерная для всякой его критики,— это игнорирование связи диалектики как теории с ее социальными корнями, с пролетариатом, его политикой, его борьбой. Идеализм Лукача не получил политической характеристики и разоблачения, кроме общей фразы о буржуазности вообще идеализма, потому, что сама диалектика у Деборина не доведена до социальной базы, до пролетариата, хотя Деборин неоднократно говорил о революционности диалектики. Этим же объясняется неумение деборинской группы разоблачить до конца механистов. Механисты были разбиты партией в ее решениях, в выступлениях тов. Сталина против идеологии правых и «левых» оппортунистов. Здесь, были вскрыты и методологические корни и социальная база механистов. Все революционное содержание диалектики, весь ее революционный смысл и на практике и в теории проявляется лишь тогда, когда она превращается в орудие классовой борьбы пролетариата. Диалектика как теория революционна, когда она является теоретическим отражением той ступени воздействия общества на природу и той ступени развития общественных противоречий, при которых возникает пролетариат. Диалектика как теория революционна, когда с ее помощью была выяснена историческая роль пролетариата и намечены реальные пути его победы и строительства нового общества, и именно социалистического общества, и когда она служит орудием в повседневной борьбе пролетариата за его окончательную победу.

Материалистическая диалектика есть исключительная принадлежность, пролетариата. Вот почему буржуазия в лице лучших своих идеологов (Гегель) способна лишь на идеалистическую диалектику, которая требует революционности лишь в мысли и потому таит в себе глубоко консервативную сторону, приводит к примирению с действительностью, а не к ее революционизированию.

«Мы видим, что решение теоретических противоположностей возможно только практическим путем, только благодаря практической энергии человека, и что поэтому решения их отнюдь не являются задачей только познания, а действительно жизненной задачей, которой философия не могла решить именно потому, что видела в ней только теоретическую задачу», — писал Маркс в «Подготовительных работах». Ни один из господствующих до пролетариата классов не видел в разрешении теоретических противоположностей практической задачи, подобно тому, как практическое разрешение основной противоположности в действительной истории человека — частной собственности и труда — ни одним классом до пролетариата не ставилось в порядок дня. Это вовсе не значит, что теоретическая работа до Маркса не служила практическим задачам господствующих классов, а их практика не преследовала цели известного изменения действительности. Но подобно тому, как практическая революционность всех предшествующих классов ограничивалась узким классовым интересом и подымалась лишь до замены одной формы частной собственности другой, подобно этому практический смысл всех предшествующих философских теорий состоял в извращении общественных законов в интересах господствующих классов, в отрыве теории от практики, в возведении теоретической деятельности во всеобщий принцип всякой деятельности вообще.

Марксизм есть первая теория, в которой связь с практикой осуществляется не в извращенной форме, а непосредственно, прямо. Реальной основой этой действительной связи теории с практикой является революционная деятельность пролетариата, направленная на революционную переделку, исключительную по своей глубине и всеобщности, всех сторон общественной жизни, вплоть до организации и закрепления нового социалистического общества. Этот неограниченный размах практической революционности пролетариата является предпосылкой невиданного размаха теоретической мысли. Философия впервые становится положительной наукой, и ее предмет — не в извращении действительности, а в реальном ее познании. В лице пролетариата теория приобретает впервые реальную силу, лишь будучи орудием пролетариата теория становится действительностью. С другой стороны, лишь пролетариат способен обеспечить действительное развитие человеческой мысли. «Подобно тому, как философия находит в пролетариате свое материальное оружие, так пролетариат в философии — свое духовное оружие» (Маркс).

Только с выступлением пролетариата массы приобщаются к теории, только с победой пролетариата массы овладевают ею. Только пролетариат пробивает брешь в уродливом разделении труда на физический и умственный, в этой неотъемлемой принадлежности всякого классового общества, и отчужденные раньше от масс теоретические свойства становятся действительными свойствами действительного человека. Борьба пролетариата против капитализма и процесс строительства социализма есть в то же время процесс борьбы с отчужденными формами теоретического мышления и процесс овладевания массами теорией, процесс становления масс теоретиками. Уже одно это количественное увеличение теоретически мыслящих людей неизмеримо увеличивает возможности теории.

Но дело не только в этом. Пролетариат ставит перед собой задачу изменения мира, революционной его перестройки и для осуществления этой задачи он несет в себе все объективные и субъективные возможности, — поэтому развитие революционной деятельности пролетариата выдвигает перед теорией принципиально новью вопросы и совершенно по-новому ставит их.

Пролетариат делает теорию достоянием масс и там самым устанавливает новое отношение самой теории к действительности. «Оружие критики не может заменить, конечно, критики оружия, материальная сила должна быть опрокинута материальной же силой, но и теория становится материальной силой, как только она овладевает массами»[16]. Теория становится итогом опыта революционного движения, сама практическая деятельность становится непосредственно теоретической. «Чувства становятся непосредственно в своей практике теоретиками», — говорит Маркс в «Подготовительных работах», характеризуя социалистическое общество. Опыт нашего социалистического строительства дает мною материала для обобщения того нового отношения между теорией и практикой, которое несет нам с собой социалистическое общество. К сожалению, наша теория, руководимая на прошлом этапе философии Дебориным, не ставила перед собой этой задачи. В последующей части своей работы мы постараемся поставить этот вопрос.

* * *

Маркс очень рано связался с революционным движением пролетариата и очень рано в политике стал защитником его точки зрения. Так, уже в 1843 г., находясь в Париже, Маркс усердно посещает собрания немецких рабочих и изучает французское и немецкое рабочее движение. Так, в конце 1843 — 44 года Маркс писал в «Немецко-французских летописях»: «Возвещая разложение прежнего миропорядка, пролетариат высказывает лишь тайну своего собственною бытия, ибо он — фактическое разложение этого миропорядка. Требуя отрицания частной собственности, пролетариат лишь возводит в принцип общества то, что общество возвело в его принцип, что овеществлено в нем уже помимо его содействия, как отрицательный результат общества»[17]. Там же он говорил, что пролетариат есть сердце в предстоящей немцам эмансипации. В «Немецкой идеологии» (1845 г.) Маркс говорит уже о коммунизме, как о реальном движении, направленном против существующего порядка. Там же уже со всей резкостью поставлен вопрос о коммунистической революции и ее предпосылках. Маркс вплотную подходит к вопросу о диктатуре пролетариата.

Тем не менее своей окончательной зрелости марксизм достигает лишь накануне революции 1848 года, когда Маркс со всей точностью и определенностью сформулировал сущность диктатуры пролетариата и ее необходимость. Он сделал это в своих непосредственно предреволюционных работах — в «Нищете философии» и в «Коммунистическом манифесте».

Диктатура пролетариата — основное в марксизме. Это положение установил Маркс, выясняя свое отношение к буржуазным идеологам в области теории исторического процесса. Наличие классов и классовой борьбы признали и теоретически осветили буржуазные историки и экономисты. То, что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата и что сама эта диктатура есть лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов — это принадлежит целиком Марксу. Это положение со всей резкостью было подчеркнуто Лениным в «Государстве и революции». «Кто признает только борьбу классов, тот еще не марксист, тот еще может просто не выйти из рамок буржуазного мышления и буржуазной политики». «Марксист лишь тот, кто распространяет признание борьбы классов до признания диктатуры пролетариата. В этом — самое глубокое отличие марксиста от дюжинного мелкого (да и крупного) буржуа. На этом оселке надо испытывать действительное понимание и признание марксизма». И, наконец, правильность этого положения подтверждена опытом борьбы нашей партии с правым и «левым» оппортунизмом, опытом, теоретически подытоженным в известном положении т. Сталина, что диктатура пролетариата есть основной вопрос ленинизма.

Опыт нашей революции, успехи социалистического строительства практически показали всемирно-историческое значение этого величайшего открытия Маркса. Путь к социализму лежит лишь через диктатуру пролетариата — это проверено и подтверждено практикой миллионных масс в нашей стране. Это теперь совершенно ясно. Здесь мы считаем необходимым остановиться на значении, которое имело открытие необходимости диктатуры пролетариата для развития материалистической теории познания.

Если для установления того, что «капитализм неизбежно придет к гибели, что лишь развитие классовой борьбы пролетариата через его диктатуру приведет общество к социализму, Марксу необходим был метод революционной диалектики, то, с другой стороны, свою революционную зрелость материалистическая диалектика как теория познания приобрела лишь с открытием неизбежности пролетарской диктатуры. Исторически учение о диктатуре пролетариата явилось завершающим пунктом процесса формирования марксизма, за которым начиналось продолжающееся до наших дней его развитие, но это учение должно стать исходным пунктом в понимании всего марксизма и в частности его теории познания. Только с введением в учение Маркса идеи диктатуры пролетариата марксизм становится революционной теорией, способной дать пролетариату революционную перспективу, способной стать действительным орудием пролетариата в его классовой борьбе. Лишь опираясь на учение о необходимости диктатуры пролетариата, которое само явилось результатом анализа экономических законов капитализма, положения рабочего класса в нем и всей истории классовой борьбы, пролетариат получает твердую основу для последовательного применения материалистической диалектики как теории познания и для дальнейшего ее развития. Все политические или экономические события и отношения к ним различных классов, каждая ступень развития классовой борьбы, могут быть поняты во всей их всесторонности, конкретности, во всем их развитии лишь в связи с конечным пунктом, в связи с исходом классовой борьбы пролетариата, а именно — с завоеванием им диктатуры и уничтожением классов. Без этой революционной ориентировки на конечную цель движения не может быть революционной партии и действительно революционной борьбы рабочего класса; точно так же без этого условия не может быть ни понята, ни применена материалистическая диалектика, как теория познания. Вне этого не может быть революционного единства теории и практики.

Вся практическая и теоретическая работа Ленина, как организатора и непосредственного руководителя нашей партии в деле подготовки и проведения пролетарской революции, является образцом такой действительной связи теории и практики. Основой этого единства явилось руководство со стороны нашей партии революционной борьбой рабочего класса — борьбой, рассчитанной всегда и при всяких условиях, даже самых тяжелых, на подготовку сил и условий для решительной битвы, для социалистической революции. Только на этой основе диалектика как теория стала таким могущественным орудием в руках Ленина. Лишь на этой основе диалектика обеспечивала действительно всесторонний охват вопроса, вскрытие всех действительных противоречий классовой борьбы, их развитие, движение. Вся революционность категорий материалистической диалектики могла быть выявлена и доведена до конца только на почве революционной борьбы пролетариата. Этим объясняется вся глубина ленинского понимания материалистической диалектики, всесторонний охват ее и то дальнейшее развитие теории материалистической диалектики, которое было осуществлено Лениным.

И, наоборот, отход Плеханова от практики революционной борьбы пролетариата, отход, который к моменту непосредственного кануна пролетарской революции довел его до прямой измены делу рабочего класса, привел его к теоретической ревизии марксизма и к оппортунистическому извращению материалистической диалектики. Здесь нужно искать корень ошибок Плеханова даже в самых «тонких» вопросах философии. Учение о революционной борьбе пролетариата, о ее задачах и путях — это такая важная составная часть марксизма, что всякое непонимание этого учения неизбежно отомстит за себя теоретику, который захотел бы остаться марксистом в экономической либо в философской области. Вся история политической измены вождей II Интернационала есть в то же время история идеалистического и механистического искажения материалистической диалектики и политической экономии Маркса. И, наконец, идеалистические извращения теории со стороны деборинской группы также коренятся в отрыве от революционной борьбы рабочего класса, а у некоторых из членов этой группы — в прямом отходе от генеральной линии партии.

Ленинский принцип партийности философии как раз и заключается в требовании, чтобы философия была связана с практикой революционной борьбы пролетариата, служила ее задачам, была бы действительным ее орудием. Вот почему отрыв теории от практики не есть просто непонимание партийности в философии, в науке, это — защита антипартийной философии, враждебной пролетариату. Тов. Сталин, называя деборинокое извращение марксизма меньшевиствующим идеализмом, дал яркую характеристику политического смысла отрыва теории от практики. Философия, оторванная от практики революции, не просто удалена от нее, — она служит орудием враждебным классам в их политической борьбе против революции, против ее завоеваний, ее успехов. Опасность этого отрыва особенно велика в условиях жестокой классовой борьбы, которая происходит в нашей стране в связи с ликвидацией кулачества как класса. Нельзя было лучше выразить единства теоретического и политического смысла целого направления в ряде областей теории в период социалистического строительства (деборинщина в философии, рубинщина в политэкономии), чем это сделано в определении такого направления как меньшевиствующий идеализм. Это определение является действительным образцом революционного понимания и применения принципа единства теории и практики.

Принцип партийности философии был выдвинут Марксом еще в 1843 году. В письме к Руге Маркс говорил, что необходимо «связать нашу критику с критикой политики, с интересами определенной политической партии, а, стало быть, связать и отождествить нашу критику с действительной борьбой». Но революционное содержание в этот принцип партийности философии можно было вложить лишь тогда, когда стала ясной вся непримиримость классовых интересов пролетариата и буржуазии, когда стало ясным, что путь к окончательной победе пролетариата лежит через его диктатуру. «Новейшая философия так же партийна, как и две тысячи лет тому назад»,— говорил Ленин, — и потому совершенно еще недостаточно признать лишь партийность философии.

Задача заключается в том, чтобы всю теоретическую работу насытить революционным содержанием, чтобы сделать ее действительным спутником пролетариата в его повседневной борьбе за социализм. Задача заключается в том, чтобы помогать партии подытоживать опыт революционной борьбы масс и намечать перспективы; в том, чтобы помогать партии разоблачать теоретическую сущность и классовое лицо всякого оппортунизма; в том, наконец, чтобы вести повседневную непримиримую борьбу с идеологией буржуазии и доводить эту критику до обнаружения классовой заинтересованности буржуазии, и именно современной буржуазии, и именно в данной философии. Вне этих задач не может быть партийно-коммунистической, ленинской философии. Вне этого философия останется партийной, но ее партийность будет враждебна пролетариату.

Принцип коммунистической партийности философии и ее революционной действенности имеет свою логическую предпосылку в выводах Маркса относительно экономической природы капитализма, его объективных тенденций, места пролетариата в нем, свою действительную основу — в развитии основных противоречий капитализма и классовой борьбы пролетариата за диктатуру, за победу социализма. Вот почему Маркс уже в своих первоначальных работах принцип партийности философии выдвигал в связи с критикой экономической действительности капитализма и соответствующих ей отчужденных форм идеологии, в связи с развитием своих социально-политических взглядов, в связи с анализом основных черт соотношения теории и практики в будущем социалистическом обществе.

Таким образом, критика отчужденности экономических форм общества, на основе которых вырастает отчуждение всех сторон общественной жизни (государство, религия, нации) и в частности отчужденные формы мышления, нахождение реальных движущих сил, которые способны освободить общество от этого всеобщего отчуждения, опирающегося на экономическое угнетение одного класса другим, — научный анализ Маркса нашел эту силу в лице пролетариата, — и, наконец, выяснение необходимости диктатуры пролетариата для победы над старым обществом — все это необходимые предпосылки материалистической теории познания Маркса. Экономическое учение Маркса и его теория научного коммунизма, формулированная в «Коммунистическом манифесте», не являются лишь составными частями марксизма, и их отношение к философии марксизма не исчерпывается тем, что последняя дала им метод материалистической диалектики. Сама материалистическая диалектика как теория познания имеет свое обоснование в экономическом и социально-политическом учении Маркса. Диалектико-материалистическая теория познания невозможна, если она не опирается на революционную практику пролетариата. Значение практической деятельности для теории познания могло быть выяснено и рационально понято лишь в связи с выяснением значения революционно-критической деятельности пролетариата в современном обществе.

История возникновения марксизма, поскольку она находит свое отражение в первоначальных работах Маркса, со всей ясностью вскрывает эту связь развития теории познания Маркса с развитием его экономических и социально-политических взглядов. Процесс отхода Маркса от Фейербаха, история критического преодоления им последнего есть в то же время процесс осознания Марксом революционной роли пролетариата и все большего углубления непосредственных связей Маркса с практикой классовой борьбы пролетариата.

Антимарксизм Деборина в вопросах теории познания имеет свой источник именно в игнорировании этой социальной базы. Для Деборина марксистская теория познания есть сумма философских утверждений, которые лишь применяются в политической экономии, в других науках и в практике революционного движения. Если так, то понятно, что материалистическая диалектика Маркса есть синтез гегелевской диалектики и фейербаховского материализма. На самом же деле теория познания Маркса является отражением той ступени общественного развития, когда появляется пролетариат, и теоретическим обобщением того опыта, который человечество приобрело к этому моменту в деле борьбы с природой, в познании ее в процессе производства, а также в деле осмысливания отношений друг к другу — общественных отношений, — фетишизм которых теоретически может быть вскрыт и путь практического уничтожения его мог быть найден лишь с появлением пролетариата. Это есть центральное положение материалистической теории познания. Отказ от него не только закрывает всякий путь к пониманию философии марксизма, но и является самой прямой дорогой в лагерь идеализма и политической измены делу рабочего класса.

Материалистическая диалектика как теория является философией пролетариата, его идеологией, и потому она — его методология. Эта теория является субъективным отражением объективного положения пролетариата в капиталистическом обществе, основных тенденций развития этого общества и его классовой борьбы, отражением общих законов движения и развития природы, общества и мышления, раскрытых в связи с развитием капитализма и его промышленности, в связи с изучением всей истории человеческой мысли,— и потому эта теория может служить могущественным орудием в руках пролетариата в его борьбе против капитализма, в его борьбе за социализм, за развитие техники, за развитие науки. Вот краеугольный камень в марксо-ленинском учении о единстве теории и практики.

Только исходя из этого принципа Маркс и мог создать действительно революционную теорию, которая стала знаменем борьбы мирового пролетариата. Исходя из этого принципа, Ленин мог развивать дальше и действительно двинул вперед эту теорию, подытожив в ней колоссальный и совершенно новый опыт борьбы рабочего класса эпохи империализма и пролетарских революций. Вот почему теория ленинизма явилась таким могучим орудием в руках пролетариата, которое обеспечило победу пролетарской революции в России, — революции, являющейся прологом к мировой революции. К разбору ленинского учения о значении практики в теории познания на основе анализа отдельных этапов борьбы Ленина за революционную теорию и анализа всего его философского наследства мы и переходим в следующей статье.

А. Васильева

[1] Архив К. Маркса и Энгельса, т. III, стр 214. [2] Лен. сб., IX, стр. 285. [3] Феноменология духа, стр. 229. [4] Архив К. Маркса и Энгельса, т. III, стр. 263. [5] Термин «материальные сношения» позднее был заменен Марксом термином «производственные отношения», четко отражающим общественно-экономический характер этих отношений. [6] Архив, т. I, стр. 216. [7] Там же, стр. 215. [8] Архив, т. III, стр. 266. [9] Архив, т. III, стр. 253. [10] Архив, т. III, стр. 153. [11] Архив, т. I, стр. 249. [12] Архив, «т. III, стр. 276. [13] Архив, т. III, стр. 259. [14] Архив, т. III, стр. 250. [15] Здесь ред. РП исправила описку, о которой было сообщено в приложении к последующим номерам ПЗМ. [16] Собр. соч., т I, стр. 406. [17] Там же, стр. 412.

«Под знаменем марксизма», 1931 г., № 3, стр. 112-132

Оригинал статьи

Источник: work-way.com

Комментарии: