Подруга парадокса из цикла Современная философия науки

Слова, которые мы вырезаем… «Животные делятся на: а) принадлежащих Императору б) бальзамированных в) прирученных г) свиней-сосунков д) сирен е) мифических ж) бездомных собак з) включенных в настоящую классификацию и) бешеных к) бесчисленных л) нарисованных тонкой кисточкой из верблюжьего волоса м) прочих н) тех, что недавно разбили кувшин с водой о) тех, что издалека кажутся похожими на мушек». Этот замечательный пассаж некогда обнаружил в Поднебесной «в какой-то энциклопедии» Хорхе Луис Борхес. Ну, а на Елисейские поля философского дискурса его отфутболил знаменитый французский мыслитель Мишель Фуко. Сей хрестоматийный образец «китайщины» как нельзя лучше иллюстрирует сложность задачи разбития данных нам в ощущениях явлений на удобные в последующей эксплуатации модельные кубики. Для того, чтобы возвести ментальные здания современной высоты, настоятельно необходимы высококачественные стройматериалы – прочные первичные абстракции. Этими же кирпичиками мы мостим те дороги, по которым потом ищем путь к светлому будущему в бескрайнем бы-пространстве. Мы обнаруживаем потребность в создании новых понятий в тот момент, когда пристально вглядываемся в ландшафт тех феноменов, которые нас сильно интересуют. Напротив, мы кладем модельные ножницы на дальнюю полку тогда, когда не желаем тратить силы на раскройку того куска мира, который нам безразличен. Парадигматический (и излюбленный мной) пример последнего - т.н. «любовь». Под сим гигантским куполом проживают самые разнообразные ментальные существа. Среди них есть и совершенно возвышенно-сакральные, и несовершенные приземленно-похабные экземпляры. Осмелюсь неортодоксально высказаться, что истинная любовь к Слову - не в прекраснословии, а в развитии его.

Названия, которые мы назначаем… Всякий раз, когда мы выделяем нечто особенное в окружающей среде и наклеиваем на него тот или иной ярлык, нам невольно приходится что-то делать с тем, что осталось. Пусть мы отобрали некоторых счастливчиков в определенном множестве-доме для новоселья. Как тогда обращаться к неудачникам, которым придется удовлетвориться почетным званием старожилов? Нередко мы сохраняем то или иное первоначальное название, всего лишь изменив его семантику. Положим, Восточное христианство стало «православным» в современном понимании этого слова только после знаменитого разрыва с Западным в 11-м веке от Рождества Христова. «Католичество» же с подачи Лютера и прочих деятелей Реформации стало для протестантов ругательным термином. Схожим образом изменилось значение «астрологии» после отпочкования от нее «астрономии» или «алхимии» при образовании отдельной «химии». А вот выделение «психологии» в отдельную эмпирическую дисциплину добавило полупрезрительную приставку «пара» тем ненаучным моделям, которые продолжили жить по-старому. Схожий процесс произошел и в теории познания. До появления описанной нами в предыдущей статье модельной мутации «экстернализма» философы-эпистемологи представляли собой более-менее дружную команду, нисколько не подозревая о том, что все поголовно являлись «интерналистами». Ибо именно так, он английского internal (внутренний), стали их величать вновь образовавшиеся нечестивые раскольники (или все же бесстрашные революционеры?)

Аргументы, которым мы доверяем… Обзываться они стали не просто так, а даже с некоторой издевкой. Какие же претензии были выдвинуты к материнской модели? Так говорил американский философ Лерер: «Каким бы образом человек не пытался оправдать свои верования, … он всегда должен опираться на определенное другое верование… Из этого круга нет выхода». И ты, Кейс! – должно быть, сказал перед кончиной его учитель, в то время еще живой классик Родерик Чисхолм. А вот как сформулировал кредо новоиспеченных «интерналистов» другой видный заокеанский эпистемолог Джон Поллок: «Решая во что верить, мы можем опереться только на другие наши собственные верования. Если мы находим в них поддержку для пропозиции P, то было бы иррационально не верить в P и, следовательно, вера в P оправдана». Обратим внимание на то, что критика Лерера по своей форме сильно напоминает хорошо известный нам парадоксально-скептический аргумент трилеммы Агриппы-Мюнхгаузена. Она и в самом деле поражает модель насмерть, но с одной оговоркой - если принять формулировку Поллока. Предположив, что мы «оправданы» в обладании истинным мнением (т.е. оно становится знанием) тогда и только тогда, когда при этом опирается на наши другие верования, выхода из этого логического круга действительно не видно. Почем мы знаем, что у попа была собака? Потому, что видели это собственными глазами. А почем мы знаем, что видели это собственными глазами? Потому, что извлекаем эту информацию из памяти. А почем… и так далее - до конца эту настырную зверюгу никак не убить.

Имена, которые мы выбираем… К вышеупомянутому аргументу стоит добавить соображение о том, что те же вышеупомянутые собачки (равно как и котики, малые дети или впавшие в маразм старики) в нашем интуитивном понимании обладают какими-то познаниями. Например, четко себе представляют, что именно следует делать с обнаруженным бесхозным хозяйским куском мяса. При этом они абсолютно точно не в состоянии объяснить, на основании каких именно верований они совершили сей важный для их дальнейшей жизни или смерти логический вывод. Неужели они не оправданы в наличии знаний - в данном случае о съедобности краденого?! Подобные жестокие удары трудно отразить – вот и модель сего униженья не снесла и к концу столетья умерла. К счастью, у несчастной осталась та самая дочь, которая под жаркими лучами солнца русской поэзии росла, росла и расцвела. А звали ее… Сейчас я буду вынужден напрячь Вас, друзья мои, очередным неологизмом. Причем, несмотря на то, что я глубоко сочувствую своему родному языку, мне снова придется сделать инъекцию в его не самые здоровые телеса моделью не славянских, а чистых греческих кровей. В свое оправдание могу сообщить лишь то, что корень этого слова уже давно посеян на наших ментальных полях, причем многократно. Речь идет о «докса», известной каждому, например, из «парадокса». В переводе это означает в нашем контексте мнение, суждение или верование. Так вот, назовем «доксическим допущением» (doxastic assumption) ту самую опору одних верований на другие, которая привела нас к порочному существованию в круге бесконечного регресса. А теперь еще обратим внимание на то, что «интернализм», понимаемый в самом общем случае как постулат «царство оправдания - внутри нас» и призывы к вере в меру вовсе не обязан на него подписываться в пакетном режиме. Логически непротиворечиво и непорочно его отрицать. Получившаяся в результате подруга парадокса «Эпидоксия» (расположенная «над мнением-верованием») и станет у нас именем молодой прекрасной царевны…

Модели, которые мы порождаем… В современной философской природе первой зарегистрированной особью вида Эпидоксия можно считать т.н. модель прямого (в некоторых источниках называемого «наивным») эпистемологического реализма, которая многим обязана упомянутому выше Джону Поллоку. Основная идея заключается в том, что искомое «оправдание» становится функцией перцептуальных состояний, а не наших верований о них. Ненаучно говоря и популярно выражаясь, если мы видим кошку на окошке, значит, так оно и есть, и все тут. Иными словами, нам не надо морочить себе голову и изыскивать какое-то «оправдание» для модели, возникшей в ней самопроизвольным образом в результате того или иного распознавания образов. Ведь оное приключилось полностью автоматически благодаря машине нашего тела. Полученное знание вовсе не является, как это некогда предполагалось, результатом логического вывода из хранящихся где-то внутри посылок. Мы не выдвигаем и не рассматриваем гипотезу «кошка на окошке» перед вынесением решения – истинна она или ложна. Она просто сначала появляется перед судом нашего сознания в результате неконтролируемого нами каузального процесса. Ее эвентуальный логический анализ происходит уже потом. На этом следующем этапе мы можем, скажем, обнаружить, что данная пропозиция конфликтует с другими нашими верованиями – например, предполагаемым отсутствием Мурки дома. И уже тогда одна из наших опций – не поверить глазам своим…

Поэты, которых мы восславляем… За последние пару статей нам удалось бегло проследить за тем, как на древе безвременно засохшей модели JTB («оправданного истинного мнения»), некогда пораженной в самый корень метким выстрелом безжалостного Геттиера, появились две новых зеленых ветки - экстернализма и интернализма. В благодатном для первой ментальном климате материалистического натурализма она быстро набрала силу и, оккупировав модельный трон, взяла на себя опекунские функции по отношению ко второй. Черные помыслы не в меру ортодоксальной мачехи чуть не полностью заслонили собой солнце финансирования от ребенка. Эта совсем еще девчонка-царевна, которой мы в помощь Александру Сергеевичу поименовали Эпидоксией, несмотря на неблагоприятные погодные условия, неортодоксально взрослела и хорошела, не в меру доверчиво относясь к миру взрослых. Оправдывала ее поведение детская прямая непосредственность и наивность. Когда фальшивые румяные плоды злой царицы почти окончательно отравили ее существование, насовсем она не умерла, а всего лишь заснула, оберегаемая доброй сказкой. Воскресить ее и поселить в подобающем ее модельной внутренней красоте храме науки на философских Елисейских полях – наша богатырская задача…

Мы посвятили уже несколько статей обжигу краеугольных камней для построения величественных зданий знаний, так и не определившись с самой правдоподобной технологией производства «оправдания». Мир несовершенен, с ним поведешься, придется использовать то, что есть в наличии - всякую гадость. Пора нам приступить к собственно строительству. Что будем возводить - пирамиду или пазл?! Пофантазируем на архитектурные темы – с Блогом Георгия Борского.

Источник: m.vk.com

Комментарии: