Какова природа романтической любви?

Мало существует на свете тем, над которыми бы люди бились так лихорадочно, так отчаянно и так безуспешно, как над любовью. Вот уже несколько тысячелетий философы, поэты, учёные и все, кто испытал это чувство, пробуют распутать её тайны. Нужно признать, результаты сих размышлений скудны, и сколь бы ни были мы умудрены, сколь бы глубоко не проникли умственным взором, этого оказывается недостаточно. По ту сторону всех наших знаний прощупывается некое двойное и тройное дно, потайные ходы и лазы, чьё присутствие несомненно, но подступиться к которым мы пока не в состоянии.

В попытке суммировать коллективный опыт человечества и по возможности пролить на него новый свет в первую очередь нам потребуется рассмотреть феноменологию любви – то, как она показывает и проявляет себя, её самые несомненные и характерные симптомы. Затем мы попробуем разобраться в движущих ей силах на двух фундаментальных уровнях – сперва нейрофизиологическом, в опоре на данные современной науки о мозге, а затем на психическом, основываясь на психолого-философском анализе.

Прежде, впрочем, нельзя не предостеречь от повсеместной ошибки, будто любовь, причём именно тот её образ, что сложился за последние два века, является неотъемлемой и в сущности неизменной частью существования, стоящей над обществами и эпохами. Минимальная историческая осведомлённость показывает, что статус и объём данного чувства в обществе подвержены кардинальным переменам. И хотя мы можем выделить ряд общих свойств, что и будет сделано далее, внешние формы любви, как и её сила и частота зарождения между людьми, также очень сильно зависят от историко-культурных координат. Мы, к примеру, с трудом отыщем у аборигенных народов Африки, Новой Гвинеи и Амазонки привычные нам формы романтической привязанности и совсем не в привычных сегодня количествах. Отношения между мужчиной и женщиной выглядят в этих местах несколько иначе. У народов древности вспышки сильного чувства были, судя по всему, намного реже, чем ныне, и им придавали безмерно меньшее значение. Красноречив уже тот факт, что до XX века свыше 95% браков в мире были договорными и не основывались даже на малейшем эмоциональном контакте. В Индии и ряде других стран доля договорных браков до сих пор превышает, по разным оценкам, 73-90%. Даже в европейских странах до XIX века и эпохи романтизма любовь играла очень скромную роль и – опять же – никто и не думал рассматривать её всерьез как важную часть отношений между полами.

I. Любовь есть травматическое столкновение

От Египта и Вавилона до наших дней одно в сильной любви бесспорно – она выбивает почву из-под ног и представляет собой подрывную, революционную стихию. Любовь суть травма, но травма в сугубо техническом смысле – не потому что непременно обречена быть несчастной, ибо это вовсе не так, а поскольку образует глубокий и резкий разрыв в ткани нашего привычного существования. Этот инсайт запечатлён не только в памяти тысячелетий и личном опыте всякого, но и во множестве языков мира (например, французском и английском), где влюбиться дословно значить «упасть в любовь», «провалиться в любовь». Падение по своей внутренней сути внезапно, стремительно и травматично; оно представляет собой утрату контроля над собственной волей, над жизнью и очень часто действительно заканчивается дурно.

Вообразите себе хорошо устроившегося в жизни человека. У него есть дело, которое он любит, друзья, с которыми с большим удовольствием проводит время, увлечения, планы и перспективы; всё у него гладко, славно и движется вперёд. Последнее, что ему нужно, это по-настоящему влюбиться. Тотчас же произойдет следующее – самые основания его бытия начнут сотрясаться и ходить ходуном, будут поставлены под угрозу ворвавшейся стихией хаоса и могут быть ей напрочь сметены. Он перестаёт ощущать себя хозяином своей воли, своих чувств, своего разума – всё это будто захвачено некоей внешней силой. Работа, друзья, все былые занятия отступают на второй план, будущее становится совсем непредсказуемым, и если любовные отношения развиваются трагически или чрезмерно бурно, вся его жизнь может быть целиком демонтирована. История и отражающая её великая литература пестрят примерами фатальных травм – особенно блестяще это описано у Достоевского, характерна также история тургеневского персонажа Павла Кирсанова из романа «Отцы и дети». Хотя трагизм не принадлежит к непременному существу любви, несомая последней резкая утрата контроля, революция и переворот очень часто оказываются разрушительны, поэтому в мировом искусстве именно её роковая ипостась выступает так рельефно.

II. Любовь не имеет разумной и прагматической мотивации

В отношениях почти неизбежно наступает момент, когда звучит вопрос, исходящий обыкновенно от женщины: «За что ты меня любишь?» Разумеется, ответа на него не существует, но мы отказываемся в это верить и потому начинаем судорожно искать и предлагать правдоподобные варианты. Красота, ум, чувство юмора, улыбка, вкус – свойства и отличительные черты перебираются одно за другим. Однако быстро становится ясно, что их присутствие или отсутствие в человеке ничего не объясняет. Если бы основой любви являлся некий набор свойств, это должно было бы означать, что как только попадается человек, наделённый ими в большей мере, ему должно тотчас отдать предпочтение. Но мы знаем, что это не так и как часто самые красивые и умные оставляют безразличными, а учащенное биение сердца вызывает кто-то, казалось бы, вовсе этими светлыми благами не одарённый. Сколько в истории было казусов, сколько раз люди недоуменно качали головами и не могли взять в толк, как и за что можно было полюбить того или другого. В том и состоит одна из великих причуд любви, что она, как гласит народная мудрость, «слепа», то есть не имеет рациональной основы и не зиждется на действительных качествах любимого человека.

В тех случаях, когда мы можем объяснить, за что мы любим другого человека, любви просто нет. Он может быть всесторонне прекрасен и обладать самыми замечательными чертами и может потому казаться, будто именно в них дело, но это заблуждение, явно идущее вразрез с опытом. Любовь является чем-то «сверх». Без этого таинственного компонента, без этого «сверх» данный набор свойств не вызовет у нас ничего, кроме уважения и симпатии, не породит этого волшебного отклика.

Сильная любовь лишена и прагматических резонов, иными словами, люди не обязательно любят тех, с кем им хорошо или полезно быть вместе. Напротив, я полагаю, что вернейшим пробным камнем такой любви является желание человека быть с другим вопреки тому, что он делает его несчастным. Счастье и несчастье, выгоды и убытки – эти различия становятся безразличны и не имеют никакого касательства к подлинному чувству. Это обстоятельство отражено в двух любимых мною и стилистически безупречных высказываниях. Первое принадлежит Эмилю Чорану: «Великая и единственная оригинальная черта любви в том, что она делает счастье неотличимым от несчастья». Второе – за авторством Лиона Фейхтвангера: «Любовь – это слизывание мёда с шипов». Во все эпохи люди любили невзирая на свои интересы, невзирая на своё благополучие и счастье – зачастую в отчетливо сознаваемый ущерб им.

III. Любовь имеет нейрофизиологическую основу

Наука последних десятилетий получила в своё распоряжение инструменты, позволяющие понять, какие именно процессы в мозге опосредуют зарождение романтической привязанности. Поскольку, однако, многие эксперименты на людях проводить не представляется возможным, требовалось найти вид животных, максимально близкий генетически к человеку и демонстрирующий ярче всего формы поведения, которые можно было бы назвать протоформой любви, то есть вид моногамный с прочной долговременной связью между особями. Это оказалось весьма непросто, так как моногамия является невероятно редкой и в большинстве случаев эволюционно проигрышной стратегией. В основном она возникает в крайне тяжелых для выживания условиях, где пребывание обоих родителей с потомством в течение длительного срока жизненно важно для его выживания. Лишь 5% млекопитающих свойственно то, что называется серийной моногамией – когда самец остаётся с самкой на продолжительный срок, после чего партнёры меняются. Действительно же моногамными являются примерно 12 видов на земле из 10 миллионов (приблизительно 0,0001%), большинство из коих, правда, птицы.

Учитывая узость выбора, главными кандидатами для исследований были и остаются желтобрюхие полёвки (Prairie vole), симпатичные грызуны, живущие в Северной Америке. Эти создания формируют моногамную связь, длящуюся всю жизнь, справедливо делят между собой обязанности по заботе о потомстве и уходу за чистотой гнезда и проявляют разные формы нежности. Первым делом в ходе исследований было обнаружено, что в момент образования связи между животными в их мозге происходит усиленная выработка дофамина – нейротрансмиттера, отвечающего, грубо говоря, за положительные эмоции от ожидаемого вознаграждения. В этом наблюдении нет ничего нового – да и кроме того, хорошо известно, что дофаминовый отклик возникает в сотнях ситуаций, от употребления сладкого до общения с друзьями и потому не является специфическим для любви и её протоформ.

Намного интереснее резкое повышение у самок уровня окситоцина – гормона, который порой неверно называют «гормоном любви», хотя корректнее было бы назвать его гормоном положительных социальных связей. Максимальные значения по количеству окситоцина – у рожающей женщины, которой он обеспечивает сильную связь с ребёнком после его рождения. Следующий пик наблюдается во время полового акта и особенно оргазма, но окситоцин усиленно выделяется и во время касаний, объятий, танца, поцелуя, при зрительном контакте и просто дружеском общении с представителями того же пола. У самцов образование связи опосредуется другим похожим гормоном, вазопрессином, однако её поддержание также зависит от окситоцина. Подавление этих гормонов во время образования связи у полёвок приводит к тому, что связь вообще не возникает. Напротив, если искусственно повысить их уровень, то любая полёвка образует связь с любой другой противоположного пола в течение шести часов.

Биохимия человеческого мозга и мозга полёвок в этих деталях практически идентичны, поэтому представленные данные по изменению гормонального профиля были подтверждены и на людях. Современная нейрофизиология, таким образом, даёт более ясное видение механизма зарождения романтической любви, но в практическом плане она не столько сообщает нечто действительно новое, сколько подтверждает многие хорошо известные издревле вещи. Во-первых, этому событию способствуют факторы повышения дофамина – всё, что провоцирует положительные эмоции и положительные ожидания. Во-вторых, ключевую роль играют факторы выработки окситоцина: ощущение родства, доверие, касания, объятия, поцелуи, зрительный контакт, интимная близость.

IV. Любовь есть объективация архетипа идеального партнера

Несмотря на успехи естественных наук, они не вносят никакой ясности в тот коренной вопрос, почему пресловутый гормональный отклик происходит в одном случае, но не происходит в другом? Что лежит в основании стихийного взаимопритяжения двух людей? Пробуя хотя бы подобраться к решению названной проблемы, нам требуется вступить во владения глубинной психологии и в первую очередь опереться на концепцию, которой положил начало Карл Густав Юнг. Юнг полагал, что наряду с инстинктами, побуждениями, потребностями в психике человека существуют врождённые информационные блоки, некие типические образцы самых значимых для человеческого опыта ситуаций и персонажей. Он дал им название «архетип», что с древнегреческого переводится как перво-образ, перво-модель (arkhe-tupos). К таковым архетипам относятся определённые человеческие роли – герой, мудрец, воин, искатель, шут, злой правитель, добрый правитель, отец, мать. Среди них есть и воображаемые исторические эпохи – например, золотой век (образ идиллического прошлого или будущего) и конец света, а также многое другое. Список архетипов, иерархические отношения между ними, как и их природа остаются открытым вопросом. Одни, как сам Юнг, Джозеф Кэмпбелл и Мирча Элиаде тяготели к убеждённости в их полностью или частично врождённом характере. Другие, к примеру, создатель теории мемов Ричард Докинз и большинство современных учёных, видят в них сугубо культурное явление без биологической основы.

Современная наука, впрочем, не оставляет сомнений, что в процессе смены людских поколений и эволюции некоторые обстоятельства столь часто повторялись в нашей жизни и вместе с тем имели такую принципиальную важность, что мозг выработал специальные нейронные сети для взаимодействия с ними. Так, недавно была обнаружена врождённая нейронная сеть, отвечающая за реакцию на змей и их обнаружение. Как известно, змеи вызывают инстинктивный страх у большинства людей и других приматов, даже если они никогда раньше не видели их и не представляют, что это такое.

Подобного рода информационные блоки рассредоточены по всему нашему мозгу, и каждый год наука находит всё новые. Вполне разумно предположить, что некоторые ключевые архетипы могут иметь указанную нейрофизиологическую основу. Среди первых кандидатов на такой базовый архетип я бы назвал образ идеального партнёра. Мы, homo sapiens, являемся наследниками половой репродуктивной системы, возраст которой насчитывает сотни миллионов лет. В нашем мозге потому существует огромное количество датчиков, задачей которых является определение наиболее подходящего партнера. Они оперируют в опоре на сложный, скрытый пока от наших взоров и подчас причудливо иррациональный набор критериев, часть коих являются биологическими, а часть зависят от нашего социокультурного и личного опыта. Я полагаю, то, что происходит во время «падения в любовь», так это активация названного глубинного архетипа. Наши датчики по тем или иным причинам срабатывают, и мы видим в человеке более или менее совершенное воплощение сокрытого в недрах психики божественного образа «идеальной женщины» или «идеального мужчины».

Судя по всему, срабатывание архетипа идеального партнёра может иметь две основные формы. В первом случае любовь захватывает полностью, подчиняет волю и приковывает к другому невзирая на всякие различия между людьми, сколь бы они ни были глубоки. Она хаотична, чужда всяких соображений и нередко заканчивается трагически, являясь травмой в самом прямом значении слова. Во втором и – пожалуй, к счастью – более распространённом случае, чувство это начинается мягче, постепенно нарастает и основывается на действительном родстве – её перспективы и само течение куда благостнее. Люди часто мечтают о воспеваемой любви с первого взгляда, о роковом ударе молнии, то есть именно любви первого типа. Не ведают они, что творят, и это как раз тот случай, где уместно припомнить древнее наставление бояться своих желаний.

Источник: m.vk.com

Комментарии: