Статья «Барон и дракон» из цикла «Современная история науки»

МЕНЮ


Искусственный интеллект
Поиск
Регистрация на сайте
Помощь проекту

ТЕМЫ


Новости ИИРазработка ИИВнедрение ИИРабота разума и сознаниеМодель мозгаРобототехника, БПЛАТрансгуманизмОбработка текстаТеория эволюцииДополненная реальностьЖелезоКиберугрозыНаучный мирИТ индустрияРазработка ПОТеория информацииМатематикаЦифровая экономика

Авторизация



RSS


RSS новости


2019-04-04 13:35

наука

Предположим, Вы скептически относитесь к покупке нового автомобиля или упаковки попкорна. В переводе на менталистский это может означать готовый результат сведения финансового или диетически-этического баланса у Вас в голове. А еще пускай Вы скептически настроены насчет перспектив Вашей любимой футбольной команды в текущем сезоне. А вот это может символизировать низкую оценку некоторой модели будущего. А теперь давайте Вы скептически вопросите: «А существует ли Бог?» В этом последнем случае Вы, скорее всего, ставите под сомнение претензии определенной пропозиции на статус «знаний». В наших терминах каждое из этих высказываний-решений представляет собой психическое движение (возможно, ошибочное), но не об этом сегодня пойдет речь. Скепсис скепсису рознь. Типичный случай с естественными языками - мы просто в различных ситуациях используем одно и то же слово с различной семантикой. Возможно, что-то их всех объединяет – скажем, общая позиция «не верю». В контексте же эпистемологии, к изучению которой мы приступили предыдущей статьей, философы называют скептицизмом такую позицию, которая отрицает саму теоретическую возможность приобретения знаний. Не только определенного сорта и в определенном домене (как в приведенном выше примере - теологическом), а в самом общем смысле. Как правило, она проповедует не только пессимизм по поводу нашего печального состояния хронического неведения, а в целом категорический радикальный отказ даже от попыток познания – людям ничего не можно знать.

Зараженная бациллами православной самоизбранности Россия должно быть нынче принимает подобные модели на аминь. Уже по ветхим Писаниям древних иудеев были щедро рассыпаны скептические однострочники. Что было, то и будет – заунывно вещал Екклезиаст (1:9). Агур притчей Соломоновых (30:6) советовал ничего не прибавлять к словам Божиим, дабы не оказаться лжецом. Псалтирь (72) нещадно бичевал тех, кто поднимает к небесам уста свои. Книга Иова «решала» проблему существования зла непредсказуемостью Провидения Всевышнего. Вскормленный в этой среде молодой апостол Павел подмешал в общий модельный котел неисповедимость путей Господних (Рим. 11:33) и мудрость мира сего, понимаемую как безумие (1 Кор. 3:19). Дальше было хуже. Автор послания к Евреям запустил в обращение крылатую фразу «верою познаем» (11:3), которая символически определила теистический способ познания мира посредством использования праведников - молитвой и постом. Тертуллиан красиво высказался в пользу выбора абсурдности в качестве критерия истинности. Слоган Бл. Августина «crede, ut intelligas» объявил веру лучшим способом для обретения знаний. Философия на долгие века стала служанкой теологии. Позицию триумфальной ортодоксии в принципе даже трудно классифицировать как скептическую. Просто люди тогда были настолько уверены в том, что уже обладают полным и исчерпывающим набором истин, что любая деятельность по его пополнению казалась им совершенно бессмысленной. Модель просто приняла тактику выжженной эпистемологической земли, втаптывая в нее конкурентов. Устами Малыша говорила истина, когда он указал своей маме на невозможность разрешения некоторых споров словами. Для того чтобы в них она (истина) могла родиться, участники этой игры должны следовать определенным правилам. Приемы кулачного боя к ней не относятся. Костры для еретиков тоже. Напротив, критика, поддержанная корректной вербальной аргументацией (в контрасте с вышеописанной религиозной стратегией), очень даже способствует развитию моделей. Именно поэтому если из многочисленных факторов, послуживших оформлению эпистемологии в отдельную философскую дисциплину, выделить один основной, то, как ни странно, я отдаю свой голос именно за скептицизм, но несколько другого сорта - конструктивного.

Термин «эпистемология» ввел в употребление шотландский метафизик Джеймс Феррьер в девятнадцатом веке. Отсюда, конечно же, не следует, что философы не обсуждали природу «знаний» до этого. В самом начале был, вероятно, Платоновский «Теэтет», где было дано определение знаний, ставшее классическим (подробнее о нем в будущих сериях). Знаменитого мыслителя древности интересовала граница, которая проходит между обычными «мнениями» домохозяйки и прочными знаниями («эпистемой») мудреца. В другой своей работе «Менон» он высказался в пользу небесного происхождения последних посредством их воспоминания. Традицию рассуждений на эпистемологические темы подхватил его ученик Аристотель. Результаты, которые он обнародовал во «Второй аналитике», поражают воображение самобытностью. Оказывается, научное знание представляет собой пропозиции, универсальные и истинные с необходимостью, демонстративно выведенные на основании первой силлогистической фигуры (из посылок, которые с необходимостью объясняют полученное заключение). Позвольте, но откуда берутся посылки посылок?! Примерно так рассуждали скептики т.н. Пирроновской школы. Практически все течения античной мысли происходили из одного жизнетворного родника – Сократа. Скорее всего, Пиррон всего лишь довел до логического абсурда его знаменитое «я знаю только то, что ничего не знаю». Однако по данным, дошедшим до нас в изложении Диогена Лаэртского, он разработал свою систему агностицизма не без влияния индийских мудрецов и персидских магов. Если верить другим анекдотам из его биографии, то он на практике осуществлял «воздержание от суждения» в полном соответствии с проповедуемой им доктриной. Например, решительно отказывался обращать внимание на любые жизненные обстоятельства – типа транспортных средств на траектории своего пути. Сказывают, что несмотря на столь драконовские меры по достижению атараксии (невозмутимого спокойствия), он дотянул до патриархального возраста девяноста лет, хоть и не без помощи друзей, оберегавших его от опасностей. Вам это не кажется забавным? Нет, это серьезно смешно! Представьте себе - его предупреждают о том, что впереди стена. Он – не верю! Приходится помогать переставлять ему конечности. А еще представьте, что ему говорят о косточках внутри оливок – можно ведь поперхнуться. Он опять – не верю! Приходится помогать ему прожевать их в тапенаду. Предоставлю Вашей фантазии, друзья мои, продолжить этот модельный ряд в пикантном направлении оборотной стороны нашей жизни. Не забудьте про обязательное «не верю!»

До нас его собственные модели (и идеи его последователей) дошли в изложении Секста Эмпирика. По профессии это был врач, а по эпохе человек конца второго - начала третьего века христианской эры. Его философские сочинения не претендовали на оригинальность, но содержали изложение взглядов его предшественников. Они были весьма синхронично обнаружены в шестнадцатом веке в самый разгар Лютеранского кризиса и сыграли немалую роль в размытии дамб догм - как протестантских, так и католических. Вот как он говорил: «Те, кто утверждают, что могут выносить суждения об истине, обязаны иметь критерий истинности. Этот критерий тогда либо не имеет одобрения, либо одобрен. Но в первом случае – откуда мы знаем, что ему можно доверять? … А если он был одобрен, то тот критерий, посредством которого это было сделано, в свою очередь, либо был одобрен, либо нет, и так далее ad infinitum». Другими словами, произвольное объяснение можно встретить вековечным вопросом «а почем ты знаешь?» Эту модель можно также именовать «трилеммой Агриппы» по вероятному имени их настоящего изобретателя (Агриппы-скептика). Иногда ее еще связывают с именем барона Мюнхгаузена, который как известно прославился вытаскиванием себя за волосы из болота, что в данном случае как раз и требуется. Ну а трилкой ее величают в связи с той формулировкой, в которой постулируются ровно три опции ответа на вышеприведенный вопрос:

1. Бесконечный регресс объяснений

2. Отказ от дальнейших обоснований (догматическое принятие положения на веру).

3. Попытка опереться на ранее сказанное – круговая логика.

Из этих рассуждений скептик делает свой излюбленный вывод – обоснование любого высказывания невозможно, а вместе с ним и любое знание. Иными словами - никто не имеет ни малейшего основания предпочесть одну пропозицию другой. Уверен, что искушенной в политических дебатах части нашей аудитории хорошо знаком этот феномен – отсутствия всякой твердой почвы под ногами в попытках достичь хоть какого-то консенсуса.

Вся дальнейшая история эпистемологии четко просматривается через призму попыток сразить дракона Пиррона. Дело в том, что с первого взгляда этот логический вывод совершенно бесспорен. Однако его результат резко расходится с нашей интуицией. Так говорил Дэвид Юм: эти аргументы не опровергаемы, но мы ими не убеждаемы. А так говорил Бертран Рассел: человек, который верит в то, что он – вареное яйцо, отличается от остальных только тем, что находится в меньшинстве. И так говорил Родерик Чисхолм: мы должны показать, как строится знание, исходя из того, что знание возможно. Отказ от борьбы был все же далеко не единственной стратегией - многие пытались победить чудище на его собственной логической территории. Философское направление фундаментализм атаковало постулат номер раз. С этой точки зрения прочный фундамент, на котором покоятся все остальные знания, существует – им являются, например, наши ощущения. Фидеизм не боялся опереться на авторитет Божественных Откровений (то есть выбрал второй пункт). Когерентизм посчитал, что в определенных условиях круговая порука не беда – отдельные элементы знаний в общей мозаике поддерживают друг друга (то есть они пытались сшибить третью драконью голову). Наконец, можно было согласиться с логикой скептиков, но отрицать то, что из нее следует эпистемологическая капитуляция. Для этого оказалось всего лишь достаточным пожертвовать абсолютистскими претензиями на непоколебимо твердый статус знаний. По этой дороге пошел т.н. фаллибилизм – представление о том, что любые наши модели не вакцинированы от ошибок и требуют развития. Да, наши знания не удается намертво подпереть ни трансцендентными небесами Платоновских идей, ни неподвижной Землей Аристотелевских силлогизмов. Это живой организм, который развивается из кромешной пустоты.

Подведем предварительные итоги сражения. Пусть до сих пор никто так и не победил дракона Пиррона. Тем не менее именно желание помериться с ним молодецкими силами позволило эпистемологическим баронам Мюнхгаузенам вытащить себя за волосы из болота неведения…

В той трясине верований помимо дракона Пиррона водится много другой живности. Сказывают, что снизу воду баламутят настоящие исчадия ада - демоны. Смогут ли люди добрые с ними справиться? Достаточно ли они для этого вооружены? Насколько быстры их руки и остро зрение? Можно ли им доверять? Скептические вопросы размножаются на глазах – в Блоге Георгия Борского.


Источник: m.vk.com

Комментарии: