Джеймс Уотсон, Эндрю Берри, Кевин Дэвис: «ДНК. История генетической революции». Рецензия

Для тех, кто находится «в теме», не надо объяснять, что Джеймс Уотсон уже несколько десятилетий (больше половины жизни), не работает в науке, о чём он ясно сказал на своей лекции в Институте Молекулярной Биологии им. Энгельгардта РАН ещё в 2008 году.

Однако для широкого круга читателей он — учёный, и продолжает оставаться в первую очередь учёным, «открывшим ДНК». Точнее будет сказать, что он вместе с Френсисом Криком предложил модель трёхмерной структуры молекулы ДНК — знаменитую «двойную спираль». И этот бренд сохраняется за ним всю жизнь. Модель эта предложена была на основании данных из разнообразных источников, в том числе и полученных не самым корректным образом — о чём он с чудесной откровенностью рассказал в своей книге «Двойная спираль», которая представляет собой научный детектив. Эта книга произвела в своё время фурор, она и по сей день читается с большим интересом.

Историю открытия структуры ДНК Уотсон пересказал и в начале новой книги, но более осторожно, не столь живо и откровенно. Однако же «слово — не воробей, вылетит — не поймаешь». Уотсон более полувека проработал в науке на должности администратора; последние годы он был директором и почётным консулом лаборатории Колд Спринг Харбор. Стиль книги «История генетической революции» впечатляет: кратко и доступным языком излагается суть каждого из важнейших открытий молекулярной биологии и генетики — и заодно рассказывается биография человека, который сделал это открытие. Я бы назвал это «личностным подходом» — вот, к примеру, что написано про открытие механизма «переключения генов» и про его авторов:

Первые важные результаты на пути к пониманию процесса включения и выключения генов были получены в 1960-е годы в процессе экспериментов, выполненных Франсуа Жакобом и Жаком Моно в Институте Пастера в Париже. Научная карьера Моно начиналась медленно, поскольку он был настолько разносторонне одарен, что не мог сосредоточиться на чем-то конкретном. В 1930-е годы он работал на биологическом факультете Калифорнийского технологического института под руководством Моргана, родоначальника генетики дрозофил, но даже круглосуточное пребывание в кругу уже не столь юных учеников Моргана не превратило Моно в адепта науки о плодовых мушках. Он предпочитал дирижировать в университете концертами Баха (ему даже предложили подработку — преподавать студентам музыкальную грамоту) либо пропадал в роскошных домах местных миллионеров. К 1940 году он так и не закончил работу над диссертацией в Сорбонне, поскольку принимал активное участие в деятельности французского Сопротивления. Жак Моно — редчайший человек, сумевший совместить шпионаж с биологией. Он ухитрялся прятать важнейшие секретные документы в полых костях скелета жирафа, выставленного у всех на виду у него в лаборатории. Война разгоралась, поэтому ценность деятельности Моно для Сопротивления все более возрастала (как и риск попасть к нацистам). К моменту высадки союзников в Нормандии Моно уже играл в Сопротивлении ключевую роль, содействуя наступлению союзных частей, которые теснили немцев.

Франсуа Жакоб также успел повоевать, поскольку перебрался в Великобританию и вступил в Свободную армию генерала де Голля. Он служил в Северной Африке и участвовал в высадке союзников в Нормандии. Вскоре после этого он едва не погиб при бомбежке — из него вытащили двадцать осколков шрапнели, а еще восемьдесят он так и носил в себе до самой смерти в 2013 году. Из-за ранения в руку Жакобу пришлось расстаться с планами на карьеру хирурга, и он, подобно многим представителям нашего поколения, вдохновился книгой Шрёдингера «Что такое жизнь?» и занялся биологией. Он неоднократно пытался присоединиться к исследовательской группе Моно, но получал отказ. Однако на шестой или седьмой раз (по подсчетам самого Жакоба) руководитель Моно микробиолог Андре Львофф наконец уступил — это произошло в июне 1950 года.

Из этой пространной цитаты видно, с каким вниманием относится Уотсон к людям науки, с каким восторгом пишет о них! Кстати, Андре Львов, лауреат Нобелевской премии за открытие переключения генов (вместе с Франсуа Жакобом и Жаком Моно) — сын выходцев из России, матушка его — Мария Симонович, двоюродная сестра художника Серова, изображена на картине «Девушка, освещенная солнцем».

В книге детально и ясно прописаны почти все важнейшие открытия в генетике и молекулярной биологии, так что читателям можно только позавидовать — они узнают очень много нового. Однако есть и то, что Уотсон по каким-то причинам не упомянул. Речь идёт об истории идей, а именно — об идее матричного синтеза белков, до которой первым додумался русский ученый Николай Кольцов. От него она перешла к его ученику Тимофееву-Ресовскому, и далее уже к Дельбрюку и, наконец, — к Уотсону. По крайней мере так утверждает историк российской науки Симон Шноль: «Уотсон и Крик целиком использовали идею, которую Уотсону передал Дельбрюк (Уотсон был его аспирантом), для своей структуры ДНК и не сослались на предшественников. Я задавал этот вопрос Уотсону, он говорит, что никого до них не было».

Возможно, история идей — не самое сильное место американских учёных. В этом отношении лекции и статьи Симона Эльевича Шноля хорошо дополняют книгу Уотсона и соавторов. Вообще же в «Истории генетической революции» есть только пара упоминаний российских учёных — как «талантливый химик» охарактеризован Андрей Мирзабеков и есть рассказ об идентификации останков царской семьи, где упоминается Павел Иванов. Так получается, что все основные открытия молекулярной генетики ХХ века миновали Россию. Отчасти это обусловлено системой Нобелевских премий, в которых не замечены российские ученые-генетики, отчасти — «гонениями» на генетику в середине ХХ века в СССР. Однако есть и другие причины — даже в тех случаях, когда наши учёные обнаруживали действительно новые вещи, система организации науки с её иерархией мешала осмыслению и публикации результатов, как это было в случае с открытием мобильных генов. Нечто похожее случилось и публикацией наших результатов, доказывающих существование «параллельной ДНК».

Одним из открытий книги лично для меня было то, что в США и Великобритании наука тоже была так забюрократизирована, что в любой момент учёным могли объявить, что их тема уже неактуальна — и что работы пора сдавать в архив...

Последние две главы книги написал Кевин Девис. Вот что об это сообщают сами авторы в предисловии: «В главе 8 „Время первых“ рассматриваются успехи в технологии секвенирования ДНК, благодаря которым развились такие отрасли, как потребительская генетика и клиническое значение секвенирования геномов. В заключительной главе „Рак: война без конца?“ мы рассмотрим, какой прогресс достигнут в исследовании и лечении рака, и задумаемся, какой ценой мы могли бы одержать победу в этой, казалось бы, безнадежной войне».

Самая сильная сторона книги, на мой взгляд — описание бизнеса, который на глазах Уотсона начался «на генах». Здесь много забавных примеров, вплоть до того, что первые гены, последовательности которых были получены в частной фирме, начали было патентовать! Любопытно, что Уотсон, будучи какое-то время главой проекта «Геном человека», старался тратить какой-то значимый процент финансирования на этические вопросы науки. Интересны и его описания борьбы с теми господами, которые считали учёных способными штамповать новых Франкенштейнов уже в конце ХХ века и старались поднять волну в СМИ, чтобы запретить научные исследования в области генетики.

Надо сказать, что сам Уотсон надеется со временем обнаружить и гены души. Нечто подобное я писал лет двадцать назад в рассказе «Вера и карьера», не без шуток. Генетик видит всё сквозь призму профессии, причину всего видит в генах, в той самой ДНК, открытие структуры которой принесло ему мировую славу.