«Мы никогда не придем к идеальной строгости»: Борис Долгин о философии

Во время последнего сбора средств на деятельность Просветительского фонда «Эволюция» был лот — пост члена Совета Фонда на заданную тему. Я, как это иногда бывает, несколько затянул с написанием поста, но вот и он.

Текст заявки: «Занимаясь вопросами мышления и практической философии, я достаточно часто обсуждаю и обсуждал извечные темы, в том числе и с учёными мужами, кои из которых являлись и философами. За последние годы я всё больше и больше убеждаюсь в том, что к сожалению философия в том числе современная, несмотря на очередные модные витки развития в виде аналитической философии не имеет того социального, практического уровня развития и значимости, который имеют „точные“ науки физика, генетика, математика и подобные. Я считаю, что философы (особенного нового времени), начиная с того, что не могут единым образом определить, чем же является всё-таки их предмет, создают фактически сектантские учения, которые и являются тормозом развития этой неопределённой сущности, которая именуется ими философией. И мой вопрос. Почему философы — люди, претендующие на наличие у них мышления высокого уровня, до сих пор не смогли прийти к единой трактовке, определению и пониманию нижеперечисленных сущностей (понятий): форма, содержание, смысл и не создали единой системы определения слов и понятий?»

Перед тем, как перейти непосредственно к ответу на вопрос, позволю себе ряд предварительных замечаний.

Философия не является и не может являться единой сразу в нескольких аспектах: внутри неё есть свои субдисциплины и есть свои методологические направления (одно может быть связано с другим, но обычно не жестко). Среди традиционных дисциплин — этика, эстетика, онтология, логика, гносеология (или/и эпистемология) и др. Возможны и немного иные способы группировки (условно — по предмету рассмотрения) — скажем, социальная философия, философия науки, философия права… Анализ деятельности разнообразных философских школ — традиционный предмет истории философии, а различие в их подходах к субдисциплинам — её же, а также собственно этих субдисциплин.

В какой степени можно говорить о философии (а не об истории философии, как и любой другой человеческой деятельности) как о науке — достаточно спорный вопрос. Мне ближе представление о философии как о второй (и выше) рефлексии поверх научного знания, творчества и иной человеческой деятельности. Среди оснований для этого — в первую очередь, вопрос о методе.

Мне трудно сказать, что имеется в виду под мышлением высокого уровня — если нередко стоящая задача рефлексии по поводу рефлексии — да, вероятно. Впрочем, границы между философией и внутринаучными концептуальными схемами очень зыбки, если их вообще имеет смысл проводить.

При этом, наличие как субдисциплин, так и разных методологических школ не специфично для философии. Когда человека называют физиком, мы почти ничего ещё не можем сказать о том, чем он занимается — и сможет ли понять другого физика, если тот занимается совсем другой частью формально той же дисциплины. О более чем прохладном отношении друг у другу последователей разных психологий или даже социологий можно, вероятно, не напоминать.

В этом смысле никакого единства в рамках формально обозначенной дисциплины добиваться невозможно и не нужно. Можно добиваться каких-то осмысленных условий горизонтальной коммуникации (площадки, некоторая степень переводимости языков, какое-то сотрудничество в исследованиях, их представлении и обсуждении), можно добиваться понятных принципов организации научной деятельности (которые будут «локализовываться» под специфику дисциплины, субдисциплины — и даже некоторого методологического направления), понимания ситуации с репутациями (ученых, институций) в рамках субдисциплины или направления, но не думаю, что существенно более того.

Отдельная проблемная зона, как мы уже намекнули выше, — язык.

У нас есть живой повседневный язык в его разнообразии, есть институт нормы, фиксирующий на данный момент предпочтения по поводу литературной речи тех или иных институций или исследователей.

Есть попытка добиться унификации языка в части некоторых специальных его единиц — терминов — используемых в той или иной предметной области. Мы здесь пытаемся отсечь часть разнообразия повседневных значений, ужесточить различения и т. д. Есть специальная дисциплина, занимающаяся изучением этой сферы и помогающая выстроить нормы в ней — терминоведение.

Никакое терминоведение, однако, не справится с тем, что один и тот же термин в разных дисциплинах (а то и субдисциплинах и направлениях) будет значить разное.

Поверх собственно терминоведения идет дисциплинарная и междисциплинарная работа с понятиями, обозначаемыми терминами. На следующем уровне с этими понятиями может работать уже философия — в своих субдисциплинах и направлениях.

«Форма» и «содержание» — да, значимые категории эстетики (а также — теории литературы, искусствоведения и т. д.). Но не только. Самое очевидное — вспомнить о форме в математике и физике. Но форма и содержание суждения могут быть ещё и в логике и т. д. Задача свести все эти «формы» в одну более или менее бессмысленно. Не говоря уже о том, что внутри эстетики (а также теории литературы и т. д.) в рамках разных направлений форма и содержание будут иметь разные границы, представления о принципах взаимодействия — а порой вообще будут использоваться иные категории.

Приключения «смысла» будут не менее увлекательны. Здесь обязательно появится лингвистическая дисциплина семантика. А, может, ещё и прагматика. А ещё направление в рамках разных дисциплин — семиотика. Это наряду со все теми же эстетикой, литературоведением, искусствоведением. А ещё заставьте преподавателя физики отказаться от выяснения у учеников физического смысла процесса. Некоторых биологов — от попытки увидеть смысл тех или иных эволюционных изменений.

Идея о том, что все проблемы происходят от нечеткости языка, которым мы пользуемся не нова. В заявке прямо упомянута аналитическая философия — интересное направление, которое, однако, не способно стать универсальной отмычкой. Как и любое другое.

Значит ли это, что не надо ученым следить за своим языком, не надо добиваться строгости, не надо вводить понятия при их первом употреблении в тексте, когда их значение не очевидно из традиции их употребления в данной субдисциплине / направлении? Конечно, не значит. Все это надо. Но мы никогда не придем к идеальной строгости. Мы всегда будем вынуждены обращаться не к единой унифицированной и жестко формализованной системе — или не только к ней.

Уровень развития и значимости — иногда небесполезная метафора, но она всегда очень неточна. И мы редко можем выступить с по-настоящему обоснованным суждением по этому поводу (есть известная эвристика — степень математизации, но всегда остается вопрос, понимают ли считающие, что именно они считают и как это соотносится с вопросами, на которые они пытаются ответить).

Сергей Юрьевич Неклюдов — замечательный фольклорист и антрополог — любит напоминать в таких случаях сказку о репке. Мы знаем, что решить задачу удалось после присоединения к процессу мышки. Значит ли это, что только её усилия стали фактором вытягивания репки? Уверены ли мы, что та или иная часть творческой деятельности общества настолько изолирована от других, что мы можем легко одну пригасить, другую развить? Стоит ли отнять финансирование у недостаточно «значимых» философов, вложить его в развитие биотехнологий — и все будет в порядке? Думаю, что не будет (если в вопросе имелось в виду и что-то в этом роде).

Из очевидного: человеку нужны разные навыки работы с информацией. Но и то, как взаимодействуют в обществе разные сферы человеческой деятельности является более чем сложным вопросом. Он, как и все остальное, может быть предметом аккуратного, кропотливого изучения.

Отдельный вопрос — релевантность измерения разных сфер человеческой деятельности по критерию практической значимости.

Что касается учений, которые могут тормозить развитие, то думаю, что таковых не бывает. Бывают социальные практики, которые могут что-то тормозить. Эти социальные практики могут опираться на то или иное учение — развивавшееся самостоятельно или созданное по случаю для обоснования практики. Вопрос об ответственности авторов учений — вполне обсуждаемый. Но торможение выработки тех или иных идей, потому что они могут затормозить другие идеи — это одна из самых сомнительных социальных практик. Тем более, что она будет опираться опять-таки на волюнтаристки выбранные чьи-то учения как наименее «тормозящие».

Это не значит невозможности влияния. Можно, скажем, создать частный фонд для финансирования только тех исследований, которые кажутся создателю этого фонда наиболее интересными. Впрочем, для наращивания авторитета этому фонду, скорее всего, придется приглашать кого-то в некий научный совет и учитывать уже мнение этих людей. Можно попытаться повлиять на состав или мнения экспертов действующего фонда путем разворачивания общественной дискуссии и т. д.

Впрочем, если не слишком ценить место философии, стоит ли обращать такое внимание на динамику борьбы в ней различных концепций? Обращать же на неё внимание — значит, признавать хотя бы потенциально значимый статус за работой в этой сфере. И тогда, может быть, просто стоит подключиться к этой работе.

Источник: m.vk.com

Комментарии: