Бывший офицер КГБ о современных спецслужбах: «Возможность садиться за руль пьяным благодаря ксиве ФСБ — сомнительная радость»

Он окончил элитную высшую школу КГБ СССР, работал в Восьмом главном управлении КГБ, которое отвечало за шифрование и защиту правительственной связи. В начале 90-х герой нашего текста перешел на работу в Федеральное агентство правительственной связи (ФАПСИ), созданное на базе Восьмого главка в рамках разделения империи КГБ на более мелкие ведомства. Сейчас этот экс-офицер КГБ и ФАПСИ — вполне успешный москвич, работающий в крупной корпорации, много ездит по миру, наслаждается жизнью, придерживается оппозиционных политических взглядов. Но, беседуя с «МБХ медиа» о давно перевернутой странице жизни, все же просит не раскрывать своей фамилии в интервью. ФАПСИ уже давно опять вернулась в лоно органов госбезопасности, а ФСБ теперь считает себя новым дворянством. В 101-ю годовщину основания органов ВЧК мы публикует рассказ человека, помнящего времена, когда служба на Лубянке не была ни почетной, ни выгодной.

— Почему вы решили пойти работать в КГБ?

Сперва я пошел учиться в Высшую школу КГБ СССР. Это была середина 80-х. Главным мотивом, конечно, были идеологические устремления. Желание служить Родине, защищать ее. Да, вроде бы гарантировался житейский достаток. Но это как бы прицепом шло. Идеология была первична.

Мой отец, полковник Советской армии посоветовал мне пойти именно в Высшую школу КГБ — вроде как и не армия, и нужно было изучать математику, которая мне нравилась. На том факультете, где я учился, было одно из лучших в стране математических образований. В конце 80-х, после пяти лет обучения я окончил Высшую школу и пошел работать в Восьмое главное управление КГБ СССР — оно занималось защитой связи, шифрованием.

Потом этот ореол романтизма быстро ушел. На меня очень сильно повлияло предательство генералов. В конце 80-х -начале 90-х для нужд КГБ приходилось доставать персональные компьютеры на Западе. В Союзе ведь персональных компьютеров было очень мало. Помню, нас водили в специальное помещение, показывали персональный компьютер 286-й с таким красным тумблером. Его включали, и минут пять он крутился и заводился. Все эти компьютеры завозились в СССР через третьи страны. Эти поставки, конечно же, были «серыми», почти «черными», не облагались налогами. Люди, руководившие этим процессом, наварили очень большие деньги. Тогда один компьютер стоил около 1000 долларов. Однокомнатная квартира стоила 10 000 долларов. 10 компьютеров — и у тебя квартира.

— То есть под предательством вы имеете в виду коррупцию?

— Ну мы тогда не знали слова «коррупция». Для нас это было предательство. Мы-то, простые сотрудники, получали копейки — 150?160 долларов в месяц. При этом у нас же работали математики высочайшего уровня. Люди, изучавшие многомерные пространства, поля Галуа, то есть запредельные вещи. В Союзе была сильная математическая школа, но в основном это секретные разработки, в том числе касающиеся защиты связи.

— Вы говорите об очень высоком уровне советской науки, научной теории. С другой стороны была колоссальная техническая отсталость от Запада, в том числе и в вашей очень наукоемкой сфере, требовавшей высоких технологий.

— Да, у нас были машины ЕС ЭВМ, и это считалось верхом прогресса. Сейчас вспоминаю эти машины, и это, конечно, гроб гробом. Мы еще перфокартыиспользовали, дырки пробивали.

— Вас не угнетало то, что мы все больше отставали технически от наиболее вероятного противника?

— Существовал же железный занавес. Я в первую очередь благодарен сейчас судьбе за то, что у меня есть свободный выезд по всему миру. Тогда очень редко кто мог выехать за границу, даже в социалистические страны. У нас только с середины 90-х годов люди начали ездить по курортам и с круглыми глазами оттуда возвращаться. А в 80-е про Америку вообще ничего не знали. Очень редко в командировки ездили наши специалисты, и опять же, под легендами.

Однажды наши сотрудники приехали, генералы им говорят: «Ну, рассказывайте, как там?» И самым шокирующим для генералов было то, что наши ребята видели целый зал с компьютерами, и эти компьютеры никто не выключает. «Как же, а пожарная безопасность?!» У нас же насаждалась паранойя по пожарной безопасности: запрещали, например, оставлять на подоконниках и столах банки и стаканы с водой, потому что кто-то придумал, будто лучи света могут преломиться через воду в стекле, банка сработает как линза, загорится какой-нибудь лист бумаги так далее.

Конечно, мы начали понимать, что отстаем от Запада. И задавали вопросы об этом руководству. Ответ был один всегда: «У них нет уверенности в завтрашнем дне».

Ну у нас уверенность действительно была. До определенного момента. Я понимал, что будут десятилетиями работать на эту систему, у меня будет квартира и дача, дослужусь по подполковника или полковника и выйду на пенсию. Жизнь будет на общем фоне жизни людей в СССР чуть выше среднего. А чего еще надо? Но после 1991 года эта уверенность начала улетучиваться. А когда уже понимаешь, что нечего терять, приходилось принимать важные решения.

— И вы решили уволится из органов госбезопасности?

— Да. После 1991 года многие начали увольняться. Помню, после «первого путча» (август 1991 года) генерал проводил совещание, на котором говорил о состоянии дел: мол спецслужбы будут нужны любому правительству, правительственную связь всегда нужно будет защищать. И мой коллега задает ему вопрос: «У нас служба накладывает серьезные ограничения на личную жизнь, как это будет компенсироваться теперь?». Ему генерал отвечает, что у вас и так есть надбавка десятипроцентная. После совещания этот мой коллега покурил на лестнице, поднялся в кабинет и написал рапорт, уволился.

В 1993 году, после «второго путча» я понял тоже, что ловить уже нефиг. Помню, с товарищем, бизнесменом, моим бывшим сослуживцем, уволившемся за год или два до того, едем в машине по Садовому кольцу. Проезжаем площадь Маяковского, там обменный пункт. Товарищ мне говорит: «Это наш обменный пункт, кассир Ленка получает 50 долларов в день». А я получал 150 долларов в месяц. Приходилось даже подрабатывать по ночам в казино.

В итоге я сказал этому моему товарищу, что больше уже работать в этой системе не могу. Он говорит: «Приходи, откроем тебе обменный пункт или парочку, будешь нормально сидеть. Ну так примерно и получилось. Договаривались с банками, банк дает официальную «крышу», деньги для оборота, а все остальное — кассирши, счетные машинки, аренда помещения, реклама — это мы все брали на себя. И доходы в то время были большие.

— Насколько в те годы выходцу из спецслужб проще было организовать свой бизнес, давало ли спецслужбистское прошлое серьезные конкурентные преимущества?

— В те годы преимущество было лишь в том, что у нас было хорошее образование и дисциплина. Я и детям своим говорю сейчас: «Математика заставляет мозги ворочаться. Будете разбираться в математике — будете разбираться во всем».

Преимущество было у людей со связями в широком смысле слова. Но все равно приходилось подниматься с самых низов. Один из моих сослуживцев дорос до начальника департамента маркетинга Роснефти. Но только за счет своего ума.

— В популярном в 2000-е годы сериале «Бригада» есть эпизод. Совещание на Лубянке, оперативник делает доклад о том, что необходимо взять в разработку преступного авторитета Сашу Белого, рэкитирующего фирму, «входящую в орбиту нашего влияния». Действие происходит в начале 90-х. Насколько в 1990—1991 годах были распространенных явлением фирмы, входившие в орбиту влияния органов госбезопасности?

— Конечно, это было распространено. Наш генерал из Восьмого управления все эти махинации со ввозом компьютеров осуществлял ведь при помощи таких коммерческих инструментов.

Я сейчас работаю в большой корпорации, у меня есть руководитель — очень толковый, ответственный мужик. И с одним из советников нашего корпоративного руководства мой начальник познакомился как раз в 90-е на «стрелке». И они оба бывшие сотрудники КГБ. В 90-е таких людей часто звали участвовать в «стрелках» — их участие снижало вероятность перестрелки, чтобы не завалить кагебешника. Так вот, мои нынешние коллеги были на «стрелке» с разных сторон. И пока эти бандиты и коммерсанты решали вопросы, они отошли в сторонку, разговорились. «А ты откуда?». И с тех пор у них очень хорошие отношения.

— В 80-е — 90-е годы отмечены аппаратным противостоянием между МВД и КГБ-ФСБ. Насколько это противостояние было жестким?

— Ну совсем уж жесткого противостояния не было. Было отсутствие доверия между ведомствами. Это и сейчас есть. И это существует не только между ментами и чекистами, но и между многими государственными службами. Есть и Главное управление Генштаба, которое до сих пор называют ГРУ, военная разведка. На них смотрели тоже свысока: «Вояки, сапоги, что с них взять».

В общем, никогда просто так не будет мент помогать эфесбешнику, а эфесбешник — менту. Но если эфесбешник увидет ксиву МВД, вряд ли на него это произведет впечатление. А вот если мент увидит на дороге у водителя автотранспорта ксиву ФСБ, то он даже пьяного эфесбешника за рулем отпустит, не будет связываться.

Тем более что президент у нас — сам эфесбешник, 20 декабря, на день чекиста, приезжает к своим бывшим коллегам и произносит речь. Конечно, у него прочная связь с ФСБ, он, наверное, ассоциирует себя с этим ведомством.

Вот про Петрова и Боширова из ГРУ все пишут уже который месяц. А кто пишет про секретные операции ФСБ? Про ФСБ тишина, ничего не известно. Блоки на такие публикации, думаю, везде стоят. Хотя средства туда выделяются огромные, полагаю, и структура огромная. Это все, понятное дело, мои догадки — я к реальной службе сейчас отношения не имею. Но это огромная организация, шеф которой — царь всего государства. И зарплаты, думаю, там сейчас хорошие.

Но выезд из России им первым закрыли! Потом уже полицейским. Сейчас им можно ехать только во Вьетнам, да на Кубу. И то у многих начальники отобрали загранпаспорта — чтобы поехать нужно идти к начальнику, уговаривать.

Я так не могу жить. Я как в первый раз съездил в 1997 году в Абу-Даби, и увидел все это… Меня сейчас на Волгу не затянешь. Мои друзья с Рублевки — достаточно богатые люди, есть и миллионеры среди них — каждый год летом выезжают на Волгу. У них там свое место есть. Едут компанией, человек пятнадцать. С палатками хорошими, биотуалетами, тентами. Много раз меня звали, но я говорю: «Нет». Лучше куда-нибудь за границу, где кровати, море, белый песок. А вся эта русская природа меня совершенно не привлекает. Может, в душе у меня что-то такое, может, это с моим местом рождения связано — я родился за границей, в семье советских военных.

И еще я вижу абсолютно точно возврат в СССР: возрождение ГТО, военно-политических управлений в армии, попытки создать новый железный занавес — Путин же специально провоцирует, ругается со всеми, чтобы воссоздать этот железный занавес. Заявить «это они во всем виноваты, а мы молодцы». Чтобы все жили за стеной и молились на великого вождя. Я это не приемлю, мне это очень не нравится. И поэтому я хожу на все выборы, и всем знакомым говорю: «Ходите, голосуйте». Хотя я, конечно, прекрасно понимаю, что и на нынешних выборах пока ничего не сделаешь. Я же был на этих заводах, где везде плакаты с фотографией Путина, и начальник приказывает людям на выборах фотографировать свои заполненные бюллетени.

— В 1991 году, после краха ГКЧП, было ли внутри КГБ у сотрудников ощущение, что проигран бой, который на самом деле можно было выиграть?

— Не было ощущения боя. Помню, проводится в те дни совещание. Руководство спрашивает у начальника охраны одного из наших объектов: «Ну вот полезет к вам на объект народ, что будете делать?» Тот вытягивается по стойке смирно, говорит: «Прикажу открыть огонь». И генерал на него с матом-перематом: «Ты что, какой огонь, только уговорами и переговорами!»

— Несмотря на ваши вполне четкие политические и жизненные взгляды, нет ли у вас все же чувства сожаления о том, что вы в 1994 году ушли в отставку? Ваше бывшее ведомство переживает период небывалого в своей истории усиления, его сотрудники считают себя новым дворянством, и в каком-то смысле они стали хозяевами жизни в России.

— Нет, ни малейшего сожаления. И со всеми своими ребятами, уволившимися в 90-е, я разговаривал — никто не жалеет. Я и детей своих отговорил поступать в Академию ФСБ и тех их одноклассников, кто хотел туда поступать.

По слухам, которые до меня доходят, там сильно ухудшилось отношение к людям. Вот менты-начальники орут на своих подчиненных, считают их за быдло. Примерно то же самое сейчас уже и в ФСБ происходит.

И эта служба накладывает сильные ограничения на твою личную жизнь. Это чувствуется 24 часа в сутки. Хотя, конечно, если ты долго варишься в этой системе, то со временем перестаешь замечать.

Да, они влиятельные, они сейчас крутые. Но для меня ничто не сравнится с возможностью сесть в самолет и улететь в Аргентину, сесть там на берегу моря и есть тарелку крабов за 10 долларов. Жить где-то в Подмосковье, пусть даже и в трехэтажном доме, дышать одним и тем же воздухом, не имея возможности никуда выехать — это не по мне. И опять же, там живут хорошо те, кто нарушает закон.

Ну и возможность садиться за руль пьяным благодаря ксиве ФСБ — это сомнительная радость, знаете ли.

Источник: m.vk.com

Комментарии: