Клинический психолог: главное, чтобы не тубик

— Расскажите несведущим особенности вашей работы.— Я работаю в противотуберкулезном диспансере с пациентами, больными туберкулезом. В обязанности входят консультации всех впервые поступающих на диагностику и лечение, мотивирование на лечение, психологическое сопровождение во время лечения и прочее. Также работа с запросами пациентов: депрессии, проживание горя и т. д. Ну и, конечно, экстренные случаи в роде суицидальных попыток.

— Неужели туберкулез, столь серьезная болезнь, которая приводит к таким последствиям в психике человека?— Разные люди очень по-разному реагируют на это заболевание. В основном, конечно, через пару дней человек более-менее адаптируется к ситуации и более спокойно относится к происходящему. Но бывают и депрессии, и суицидальные мысли (и попытки). А про проживание горя — дело в том, что у многих людей болезни предшествовали тяжелые жизненные события: смерть близкого человека, развод, потеря бизнеса... С последствиями этих событий я тоже работаю.

— Во всех ли противотуберкулезных диспансерах есть клинические психологи?— Не во всех — точно. Я в своем диспансере первый психолог. В городе, соответственно, коллег нет. Знаю, что в Москве психологическая служба хорошо развита.

— Как наличие или отсутствие такой поддержки влияет на ход болезни? И влияет ли?— Полагаю, что может влиять очень сильно. Но, конечно, не для всех. Если человек ищет помощь, поддержку и готов сотрудничать со мной (в плане доверия и открытости), то ему будет проще. Могу привести пример: пару лет назад работала с пациентом, у которого не было ни родственников, ни друзей. И лечиться он тоже не хотел: не видел смысла. Говорил: "Проживу, сколько Бог отмерил". Но в итоге он вылечился и даже познакомился с женщиной. Надеюсь, у него все хорошо сейчас.

Еще немаловажную роль играет фактор самовнушения: человек концентрируется на негативных моментах лечения (социальная изоляция, казенная обстановка и т. д.), выискивает в интернете список побочных эффектов от препаратов и страдает от этого. А кто-то вообще верит, что никогда не вылечится. В этой ситуации я помогаю сместить восприятие на другие моменты: например, улучшение самочувствия. Это тоже помогает.

— Вы работаете в системе ОМС?— Нет, в государственном бюджетном учреждении. Мои услуги пациенты не оплачивают.

— Вы что-нибудь знаете об эффективности помощи больным туберкулезом в вашем диспансере? Разумеется, я про лечение самого туберкулеза.— Конечно знаю. Излечение туберкулеза на ранних стадиях болезни приближается к 100%. Это безусловно, в том случае, если пациент лечится, не употребляет алкоголь. "Запущенные" формы лечатся чуть хуже — излечение в более 70% случаев. Наши показатели выше средне-российских.

Пользуясь случаем, скажу — туберкулез вылечивается полностью! Не ведитесь на мифы о том, что он останется на всю жизнь!

— Как вы стали клиническим психологом?— Психологией интересовалась давно, что такое клиническая психология, когда поступала — не знала. Но решила, что это будет интереснее, чем обычная психология. И не ошиблась.

— Какое у вас образование? — Высшее образование по специальности "Клиническая психология". Кстати, я училась в гуманитарном ВУЗе. До этого работала в школе педагогом-психологом. Ну, и частная практика.

— Сколько зарабатывает клинический психолог?— У меня зарплата выше средней по нашему региону. Как в других учреждениях — не знаю.

— Вам доводилось вести смертельно больных?— Да, доводилось. Эмоции смешанные. Пациенты, с которыми мне приходилось работать и которые сами знали, что умрут, как правило, не верили в это. У них была надежда на чудо и в тоже время отчаяние. Один из них строчил жалобы в последние дни своей жизни. Помню, как он тряс у меня перед лицом пакетом с таблетками (их там было наверное штук 50) и кричал: "Разве у меня от них вырастет легкое?! Меня не лечат!" А у меня был один вопрос: почему он эти таблетки не принимает. Были также случаи, когда я узнавала, что пациент умер, и это было неожиданно. Как будто ничто не предвещало.

— Классические этапы, типа отрицание, гнев, торги...работают и тут, или это просто расхожий миф?— В основном работают. И здорово, если человек доходит до этапа "принятие". Но это не всегда. Патологическое горевание тем и патологично, что человек застревает, например, на отрицании, и не может перерабатывать ситуацию.

— Люди дошедшие до примирения легче уходят? Их легче провожать?— Им самим легче. Они подводят итоги жизни, прощаются с близкими людьми. Смерть становится как бы очередным этапом жизни. Но это все равно очень грустно. Таких пациентов было очень мало, пара человек.

— Вы хотели бы сменить работу?— Сложный вопрос. Это работа не является мечтой всей моей жизни. Колоссальные эмоциональные нагрузки, каждый день сталкиваюсь с людским горем. А насчет сменить — пока что не вижу вариантов. Вообще, хотела бы преподавать, но не в ВУЗе, а в профессиональной организации. Для тех, кто повышает квалификацию, осваивает новый метод работы.

— С какими пациентами тяжелее всего работать?— Очень тяжело работать с психологически нарушенными пациентами. Они плохо тестируют реальность, не устанавливают причинно-следственные связи, могут истолковать мои слова практически как угодно. Работа с ними — зачастую неблагодарная. Кстати, это не обязательно маргинальные люди, среди них есть и вполне социализированные. Еще тяжело работать с пациентами, которые провоцируют на агрессию.

Был пациент, который в подробностях рассказывал о групповом изнасиловании в извращенной форме, в котором принимал участие и за которое отсидел

Слушая такую историю, сложно помнить, что передо мной страдающий человек, которому нужна моя помощь.

— Вам приходилось сталкиваться с бывшими заключенными, прочими асоциальными личностями?— Да, конечно. Много пациентов с алкогольной зависимостью. Самое сложное с ними — осознание того, что у них есть проблемы с алкоголем. Они, как правило, не идут на контакт, не приходят на консультации. В остальном — это такие же люди, только с очень тяжелой судьбой и измененным восприятием. Они очень не защищены в социальном плане. Негатива к ним не испытываю.

— Приходилось ли сталкиваться с роспуском рук пациентов?— Нет, ни разу. С хамством — один раз. Пациент налетел на меня в коридоре и кричал о том, что я даром бюджетные деньги получаю. Пациент был пьян, его выписали. И еще раз — с "попыткой" соблазнения. Больше было похоже на издевательство. Все остальные вполне корректны и вежливы.

— Вы учитываете, что мужчины могут воспринимать вас в первую очередь как женщину, а потом психолога? Как это проявляется в вашей работе?— Чаще все же воспринимают как психолога или даже врача (я на работе: в белом халате, шапочке и маске). Бывают вопросы, типа: "Вот скажите мне, как женщина!" Важно, что я разделяю эти роли и при возникновении в работе интереса как к женщине, перевожу это в открытое обсуждение. В психоанализе это называется эротический перенос. Моя задача — помочь человеку разобраться в себе, обсуждение его чувств и фантазий про меня — важная часть работы.

— Насколько правильно выражение «горбатого могила исправит»?— Смотря в чем. По поводу психопатий известный психиатр Ганнушкин (если не ошибаюсь), говорил: "Какой в колыбельке, такой и в гробике". То есть некоторые личностные черты не корректируются. С другой стороны, я знаю достаточно людей, которые смогли изменить свою жизнь.

— Такие люди — это больше результат работы над собой, или профессионализм психолога?

— Без работы над собой самого человека ни один психолог не поможет (это мое мнение). Если человек не хочет ничего менять и не принимает другую точку зрения — отсутствие результата зависит, скорее, от него. Но чтобы изменить свою жизнь — не обязательно идти к психологу. Психолог — это помощник и попутчик, который сопровождает пациента, направляет и поддерживает, а не делает все за человека.

— Какие проф. болезни у клинических психологов?— Не знаю. Эмоциональное выгорание очень знакомо мне. Если про мое место работы, то возможное проф. заболевание — туберкулез.

— На практике, чем действительно будет отличаться клинический психолог от обычного, кроме места работы и преобладающего контингента из числа больных некими органическими заболеваниям?— Эти специальности очень различаются по преподаваемым предметам и, в конечном итоге, по знаниям. Клинический психолог хорошо знаком с патологией. Обычный психолог изучает норму. Плюс у клинических психологов есть разные направления подготовки: например, нейропсихолог или психолог-эксперт. Я работаю медицинским психологом.

Есть профессиональная байка о том, как обычный психолог принял шизофреника за очень креативного человека

— Какие препараты и методики вы используете в своей работе?— Препараты никакие не использую, я не врач. А методики — психоаналитически-ориентированный подход. Также рационально-эмоционально поведенческая терапия, арт-терапия, техники релаксации и медитации. Все зависит от конкретного человека: что ему больше подходит.

— Для того, чтобы стать специалистом, достаточно ли отучиться на курсах? Как оцениваете качество отечественного образования?— Для того, чтобы устроиться на работу и считаться специалистом, увы, достаточно просто закончить ВУЗ. И потом раз в пять лет повышать квалификацию (это, как правило, происходит формально, только на бумаге). ВУЗовское образование в плане академических знаний — это очень круто. Но в практическом смысле после ВУЗа я ничего не умела. Чтобы консультировать (не говоря о психотерапии), нужно освоить дополнительно какой-либо метод. Это все, конечно, стоит денег. Плюс для практикующего психолога обязательно посещать супервизии и пройти личную терапию в том методе, в котором он работает. Это стандарты Европейского образования психологов. И у нас, увы, обучение по этим стандартам проводят не ВУЗы, а профессиональные ассоциации. Если говорить в общем, то психолог "обречен" на постоянное обучение и личностный рост.

— Как будете действовать, если вам скажут про больного, например, с депрессией, в палате номер 5, но который не изъявляет желания у вас лечиться?— Я приглашу его побеседовать, не буду на чем-то настаивать. Обычно отказ от работы имеет под собой какие-либо мотивы, если их узнать, то с ними можно работать. В случае отказа я не могу настаивать: работа с психологом — дело добровольное. Но если состояние пациента может нести в себе угрозу ему или окружающим — это повод для направления к психиатру, в том числе и в принудительном порядке.

— Насколько трудно не брать близко к сердцу выходки сложных пациентов?— Спустя несколько лет работы — уже не сложно. Формируется понимание того, что если пациент, например хамит, это не про меня (он хамил бы и другому человеку на моем месте), а про его состояние.

— Вам довелось знать психологов-мужчин? Правда ли, что они профессиональнее женщин-психологов (в среднем)?— Много знакомых психологов-мужчин. Про профессионализм — не могу судить. Я не думаю, что он зависит от половой принадлежности. Предположу, что мужчины идут в психологию более осознанно, чем женщины.

— Какой ваш самый запомнившийся пациент?— Их очень много. Например, парень-наркоман, который сам себя замуровал в подвале с запасом еды и воды на три месяца, чтобы пережить ломку. Или девочка-подросток — жертва насилия в детстве, которая забеременела во время лечения (во время поездки домой на выходные) и рассталась с отцом будущего ребенка из-за того, что не смогли договориться об имени.

— Есть кто-то с кем вы продолжили общение, или работа остается на работе?— Работа остается на работе — это обязательное условие. Роли пересекаться не должны: мы или дружим, или отношения клиент-психолог. Работать со знакомыми и друзьями также нельзя. Это часть этических норм.

Только оригинальные интервью на Изнанке. Подписывайся.

Источник: m.vk.com

Комментарии: