Почему люди ведут себя по-человечески?

Если у читателя научно-популярной литературы в принципе могут быть любимые герои, то один из таких героев, конечно, гормон допамин. Его называли гормоном счастья, гормоном влюбленности, гормоном удовольствия и прочими красивыми словами.

Его представляли чуть ли не как главного виновника печальной судьбы крыс в опытах Олдса и Милнера: грызуны с вживленными электродами, как маньяки, нажимали и нажимали рычаг, доставляя себе порочное наслаждение путем электрической стимуляции центра наслаждения в мозгу. В общем, у допамина сложная репутация.

Робкий голос ученых, твердящих, что с этим гормоном далеко не все ясно, что рецепторов у него минимум пять штук, и все действуют по-разному, был едва слышен в общем научно-популярном гвалте: «Допамин, допамин!» Сегодня и мы присоединимся к этому хору.

Сделать это нас побудили несколько недавних научных работ. Сперва отчитались молекулярные биологи. Задача, которую они пытались решить, выглядит весьма серьезно: чем человек отличается от нечеловека (то есть от своих ближайших родственников — животных)? Исследователи сравнили картины экспрессии генов — то есть насколько активно с того или иного гена считывается мРНК — у человека и разных зверей. Оказалось, что одно из наших ярких отличий от меньших братьев — усиленная работа генов, связанных с системами нейромодуляции. Допамин, надо напомнить, как раз один из нейромодуляторов. Кроме того, исследователи обнаружили в мозгу человека группу допаминэргических нейронов, не встречающихся у других приматов.

А затем вышла еще одна работа — на этот раз выступили антропологи. Да не простые: ведущий автор статьи — Оуэн Лавджой, один из самых цитируемых специалистов по эволюции человека. На этот раз команда Лавджоя затеяла следующее предприятие: они собрали по зоопаркам препараты мозга скончавшихся своей смертью обезьян — капуцинов, горилл, макак, бабуинов и шимпанзе — и сравнили их с препаратами мозга человека. А сравнивали так: окрашивали срезы красителями, чувствительными к гормонам-нейротрансмиттерам.

Оказалось, что у нас и человекообразных обезьян чуть больше серотонина, чем у всякой хвостатой мелочи, и при этом люди отстают от горилл и шимпанзе по количеству ацетилхолина (считается, что этот нейромедиатор связан с агрессией и территориальным поведением). Но главное наше отличие — огромное количество допамина в полосатом теле. Эта область находится с нижней стороны мозга; считается, что там происходит обработка сигналов движения, обучения и социального поведения.

Оуэн Лавджой не из тех ученых, которые описывают результаты опытов и скромно замолкают в ожидании реакции коллег. Он прямо в той же статье сформулировал ни много ни мало гипотезу о происхождении человека.

Есть одно отличие человека от других приматов, которое сразу бросается в глаза: люди очень социальны. В это понятие даже не нужно вкладывать какой-то особо сложный гуманитарный смысл: просто набейте 50 шимпанзе в городской автобус и через десять минут разгружайте тела искалеченных друг другом животных. А люди доедут в полном порядке; кто-то, возможно, даже подружится.

Если верить “нейрохимической гипотезе” Лавджоя, кооперативное поведение людей — прямое следствие усиленной продукции допамина. Он полагает, что эта история началась 4,4 млн лет назад, у ардипитеков, населявших Эфиопию. Ардипитеки в целом не так уж сильно отличаются от шимпанзе, но с одной важной оговоркой: у них сильно уменьшены клыки. От этого улыбка ардипитека выглядела куда дружелюбнее обезьяньей: она просто приглашала к приятельству и сотрудничеству.

Согласно гипотезе, все началось с того, что некие самки предпочитали спариваться с самцами, у которых был приятный характер — активный и общительный, но не слишком агрессивный. От подобных предпочтений капризных самок нередко происходит процесс, известный в эволюционной биологии как “фишеровское убегание”: лавинообразное развитие признака, который может быть не слишком полезен, но отчего-то люб прекрасному полу. Именно так, видимо, эволюционировал бессмысленно-прекрасный павлиний хвост или огромные, весьма неуклюжие оленьи рога.

Но усиленный синтез допамина не таков: он оказался неплох и сам по себе. Общительные и неагрессивные самцы сотрудничали друг с другом в охоте и становились все более успешными. Сотрудничество подтолкнуло их к эволюции языка — а уж в социуме, где особи общаются друг с другом словами, угрюмые агрессивные буки точно не добьются никакого успеха и не наплодят себе подобных, так что допаминовый прогресс стал необратимым.

Так выглядит гипотеза Лавджоя. Многие относятся к ней с долей скепсиса: не зря мы начали с того, что история с допамином совсем не так уж прямолинейна, у гормона десятки разных функций, в том числе, к примеру, вполне невинная релаксация мышц и расширение сосудов. Никто не может поручиться, что история с разборчивыми самками и любящими потусоваться самцами ардипитеков действительно когда-то случилась на земле. Однако идею о том, что именно допамин сделал нас человечнее, следует все же запомнить. Не ради лишней славы этого гормона — ему и так хватает паблисити, — а на тот случай, если она окажется правдой.

Может, Оуэн Лавджой и его работа когда-нибудь станут частями мозаики, на которой мы вдруг увидим простую и понятную картинку, объясняющую, что же это за штука такая — человек.

Комментарии: