Феномен цифровой смерти

Культуролог Оксана Мороз о трансформации отношения к смерти в цифровую эпоху, данных личных аккаунтов как цифровых останках и загробной жизни онлайн

Говорить о влиянии цифровых технологий на повседневные практики человека было бы трюизмом. Можно ставить много вопросов о соотношении социальных, экономических или культурных практик и техники, с помощью которой они опосредованы, но взаимосвязь наблюдается. Поэтому неудивительно, что даже такие экзистенциальные категории, как смерть, обретают трансформации в столкновении с некоторыми новыми технологическими условиями. Нужно разделять традиции изучения феномена смерти, умирания, прощания, траура и горевания.

Существует две магистральные линии исследования ключевого феномена и связанных с ним явлений. Первые важные работы, которые формируются вокруг феномена смерти в цифровую эпоху, можно атрибутировать как наследующие практикам изучения, традиционным для социологии, антропологии, некросоциологии. Они связаны с логикой исследований истории повседневности, которую отразил Филипп Арьес в одной из своих ключевых работ. Он рассуждал о том, что чувствует человек или какие паттерны поведения он формирует перед лицом смерти.

Много исследователей, говоря об изменении физической и социальной смерти в эпоху цифры, обращаются и к этим традиционным методологиям и возвращаются к каким-то концептам. Рассуждают о том, что такое публичная смерть в эпоху социальных сетей и как современные практики, работающие с погребением или рекламой своих товаров и услуг, обслуживают ситуацию end of life — конца жизни.

Важно обратить внимание на вторую парадигму или логику. Она формируется вокруг уважения прежних исследований, но уделяет огромное внимание философии техники — традициям, которые ставят во главу угла инструментальные изменения возможностей разговора о смерти, самой ситуации уничтожения живого, локализации того, что мы называем смертью.

Мы не можем говорить о каком-то жестком размежевании. Современные авторы — Кэрол, Романо, Арнольд, Гиббс, Майкл Массими — не отказывают прежним традициям в качественном манипулировании терминологией и подходами. Они всячески их заимствуют. Идея возможности продолжения социальной жизни в условиях физического умирания не нова. Сегодня мы можем рассматривать эти феномены в связи с наличием чат-ботов или мемориальных аккаунтов социальных сетей. Но если посмотреть на жизнь памяти о человеке, оставившем письма и фотографии в доцифровую эпоху, обнаружится примерно тот же феномен.

Для этих авторов опорой являются работы Симондона или Стиглера — исследователей, которые прорабатывали не столько социальные отношения человека к технологиям без интереса к технологическим реалиям, сколько смотрели на эти реалии в диалоговой системе.

При разговоре о феномене цифровой смерти важно разводить некоторые понятия. С одной стороны, мы можем говорить о влиянии цифровых технологий на существующие логики обращения со смертью. Например, существует феномен селфи на кладбище. Его можно рассматривать с точки зрения visual studies, или теории и истории фотографии, или некросоциологии. Но в то же время можно задуматься о влиянии технологий носимого интернета на привычку человека документировать свои реалии и раздвигать представления о том, что допустимо к документированию и архивации. Фотография на кладбище — особенно рекреационный тип, такой как селфи, — непредставима в эпоху, когда носимые технологии фотографии были другими, когда вторжение фотографического материала и реалий конструирования своего взгляда на мир было не настолько тотально, массово и легко достижимо.

Можно задуматься о влиянии цифровых технологий на работу похоронных агентств и других практиков, работающих в ситуации конструирования мест погребения, ухода за ними и создания самой процедуры похорон. Когда мы имеем дело с кладбищами, которые представляют собой элемент культурного наследия, они снабжены QR-кодами как локации. При сканировании они сообщают важную историческую или культурную информацию. Люди со смартфонами могут обнаруживать себя на кладбище в рекреационных целях, хотя при этом находятся в пространстве скорби или траура.

Дигитализированные технологии борьбы со смертью, биохакинг и прочие направления деятельности, связанные с отказом от идеи старения, умирания или страдания (то есть технологии, имеющие отношение к паллиативной медицине), тоже имеют свою прописку в разговорах о смерти, которые так или иначе привязаны к цифре.

Можно говорить о трансформации отношения к смерти и ритуалам вокруг нее в ситуации распространенной онлайн-коммуникации. Как мы скорбим онлайн, есть ли у нас распространенные новые технологии визуализации траура? Можно ли говорить, что спонтанная меморизация, которая имеет свои формы в офлайн-среде, приобретает какую-то прописку в онлайн (и если да, то и какую)? Обнаруживаем ли мы какие-нибудь скабрезные, непристойные, странные способы выражения траура, которые сегодня оказываются легитимными, но были бы абсолютно ненормальными в прошлые эпохи? Можно говорить о существовании в разных онлайн-сообществах, привязанных к разным сервисам и платформам, определенных практик скорби, траура, почитания ушедших и так далее.

Наконец, есть феномен цифровых останков, в которые превращаются цифровые активы. Каждый наш шаг, клик, транзакция фиксируются цифровой средой как некоторый след, который мы оставляем. В совокупности эти следы, так или иначе привязанные к определенным данным, которые мы храним или дистрибутируем, можно представить в виде цифровых активов. Пока мы живы, мы ими манипулируем. Наши отношения в этой сфере регламентируются нормами бизнеса, привязанными к программному обеспечению, деятельности алгоритмов, функционированию баз данных и так далее.

Но когда мы умираем, мы оказываемся в ситуации физического отсутствия в Сети, тогда как наши формальные следы и активы еще присутствуют. Значит, цифровую смерть, во-первых, можно рассматривать как ситуацию физического умирания при сохранении социальной активности. Во-вторых, существует огромное количество разных способов игрового, иллюзорного продления жизни, когда вы остаетесь присутствующим и активным участником коммуникации, хотя формально действуете не вы, а цифровой двойник или ваша цифровая версия. Это наводит на разговор возможности обращения в контексте цифры к концепту смерти в том виде, в котором это принято в истории культуры, социологии, антропологии.

Майкл Массими разрабатывает позицию, согласно которой мы можем отстроить такую цифровую среду, которая будет танатосенситивна. Это значит, что она позволит людям испытывать и представлять, репрезентировать всю гамму эмоций, связанных с чужим умиранием, и регламентировать, программировать собственный уход из жизни. Цифровая среда будет не просто амбивалентным инструментом, который можно использовать как угодно. Она будет подстроена под то, к чему мы привыкли офлайн. Тот экзистенциальный, радикальный, опорный опыт, благодаря которому человек опознает себя живым (мы опознаем себя живыми в том числе как существа, когда-нибудь сталкивающиеся со смертью).

С другой стороны, когда мы говорим о существовании аккаунтов, мы часто забываем, что совершаем важную логическую ошибку. Наши аккаунты — это бинарный код. Мы во плоти неэквивалентны аккаунтам, которые создаем, — не просто потому, что в аккаунтах мы репрезентируем себя лучшим образом, или потому, что у нас есть десятки аккаунтов, каждый из которых отрабатывает какую-то часть нашей идентичности, но и потому, что, даже сложив их вместе, мы не получим единую сущность, которая будет абсолютно точно, как по лекалам, отражать нашу личность.

Во-первых, наши аккаунты имеют тенденцию морально устаревать. Зайдите в свои старые ЖЖ, если вы их вели, и обнаружите — о ужас! — что вы писали там пять или десять лет назад. Во-вторых, мы существуем в бинарной логике, продиктованной программным обеспечением. Даже когда мы умираем и оставляем аккаунт, мы оставляем данные, но не себя. Как бы мы ни хотели запрограммировать с помощью современных технологий искусственного интеллекта какой-то след о себе, тень себя, видимость себя, это все равно не мы.

Поэтому в большом количестве случаев из третьей части кейсов говорить о смерти в традиционном понимании невозможно. Никакого субстанционального изменения, которое происходит при обычной, знакомой нам смерти, не осуществляется. Никакого трагического слома по отношению к происходящему внутри наших аккаунтов не фиксируется. Это бытийственное продолжение, которое наблюдают те, кто остается после нашей кончины.

Когда мы начинаем разговор о цифровой смерти, о digital death studies как о направлении, которое формулируется и формируется, очень важно понимать, в контексте какого направления исследований работает автор, которого вы читаете (или вы сами, если вы исследователь), к кому вы больше тяготеете: философам науки и техники, которые готовы математикой проверить гармонию и этику и начать «хирургически» копаться в технологиях прощания, горевания, в травматических вещах, или вы опираетесь на опыт, оставленный предшественниками, который очень чувствителен к аффективным составляющим и который нельзя проверить алгеброй.

Необходимо помнить, о каком феномене вы говорите. О влиянии цифры на реальность смерти, на то, как она приходит в наши дома, заглядывает на наши кладбища, в наши гробы. Об активности вокруг ритуалов смерти, о том, как люди преодолевают молчание вокруг этого феномена, начинают о нем истерически говорить или, наоборот, пытаются выработать какие-то технологии неговорения, все дальше отодвигая этот феномен. Или же вы пытаетесь говорить о происходящем в связи с живыми людьми, которые уже передали «права на себя» цифровой среде и могут наблюдать (а могут и не наблюдать), что происходит с регламентацией смерти там. Если договориться заранее о режиме исследования, можно рассчитывать на более релевантные выводы.

Источник: postnauka.ru

Комментарии: