С одной стороны, человечество ждет от биологов новых лекарств и других средств, которые увеличат продолжительность и улучшат качество жизни. С другой стороны, новинки должны тестироваться на животных и эту практику все чаще требуют прекратить. Возможности цифровой биологии, особенности вневидовой этики, новое место человека в природной иерархии и другие проблемы постгуманизма в лекции «Биология и общество: на пути к пониманию» обсудили биолог Харлампий Тирас и биоэтик Магдалена Кожевникова. T&P публикуют конспекты их выступлений.
Харлампий Тирас
биолог, старший научный сотрудник Института теоретической и экспериментальной биофизики РАН, проректор по научной и инновационной работе Пущинского естественно-научного института
1. Принцип ненасилия
По данным 2000 года, европейцы используют в экспериментах свыше 20 миллионов мышей и крыс ежегодно. В США ситуация такая же, про Китай и Индию данных у меня нет, но думаю, что цифра эта не меньше. Масштаб проблемы чудовищен: без доклинических исследований обойтись нельзя, ведь существуют международные стандарты, и мы должны их соблюдать.
Задача биологии — поиск точной информации о биологических объектах. Моя точка зрения заключается в том, что точная информация невозможна без этической грамотности при взаимодействии с объектом. Биологическая практика, увы, до сих пор не избавлена от максимы Фрэнсиса Бэкона о том, что тайны природы нужно вырывать силой (это одна из интерпретаций его знаменитого высказывания о том, что знание — сила). Подобная модель отношений доминировала в биологии последние сотни лет. Мы с гордостью называли себя экспериментальными биологами, в отличие от
Свет в конце тоннеля появился вместе с компьютерной эволюцией, когда мы открыли возможности цифрового моделирования живых объектов. Это крайне важный момент, ведь теперь нам приходится перестраивать практически всю структуру биологического знания. Биологическая практика сейчас — это принцип трех R, утвержденный двумя австрийскими исследователями, Расселом и Берчем:
Refind — улучшать эксперименты.
Reduce — уменьшать количество задействованных в доклинических экспериментах животных.
Replace — заменить высших животных на низших.
С делением на высших и низших я борюсь всю жизнь, в том числе и в себе, его не должно быть. Но проблема этики в том и состоит, что идеального решения не существует, приходится из двух вариантов отдавать предпочтение тому, который хотя бы чуть-чуть лучше.
© Кэти Скотт
2. Тесты на добровольцах и психологическое состояние мышей
Процедура тестирования такова: сперва проводятся те самые доклинические эксперименты на крысах и мышах. Затем — на 50 добровольцах, которые подписывают соответствующее соглашение. Второй этап — 100 человек, и третий — поликлинические испытания, это 3 тысячи человек. В детстве меня потрясла книга «Драматическая медицина», там рассказывается о медиках, тестировавших препараты на себе. Это был удивительный и тяжелый период: только-только открыли микробов, только-только начали проводить опыты с прививками от оспы. Мечников испортил себе желудок, напившись холерных эмбрионов при создании вакцины, и потом всю жизнь питался одним мацони с финиками. Сегодня проблема в том, что лекарств очень много и нужны массовые эксперименты, чтобы их испытывать. Мы снабжаем мышами всю страну, переправляя их самолетами. А уж биологов у нас столько не наберется.
Кроме того, мыши, если что, очень дорогие. Чтобы провести одно исследование, нужно много мышей, и сумма получается колоссальная. Нынешняя биология — это нанобиология, все современные лекарства — это наши же с вами гормоны, например инсулин, который 20 лет назад брали у быков. Когда ты работаешь с точными препаратами, на наноуровне, вопрос обращения с объектом опять-таки выходит на первый план. Никто не думает о психологическом состоянии крыс и мышей. А грызуны и мыши, вообще-то, животные семейные. Самцов, подходящих для исследования, забирают из семей, что очень похоже на армию: 10 самцов помещают в одно ограниченное пространство и проводят эксперименты. Можете представить, в состоянии какого стресса пребывают эти животные. До сих пор никто не оценивает этот уровень стресса, но чем тоньше препарат, тем сильнее на результатах исследования сказывается состояние подопытного. Поэтому так важно горизонтальное отношение с объектом.
3. Цифровая биология
Мы настаиваем: объект должен изучаться тогда, когда он к этому готов. Тогда мы выступаем наблюдателями, не насилуя животное, и, соответственно, получаем более объективные результаты. Идея условных рефлексов, с которыми работал Павлов, полностью основана на вынужденном поведении, и это дает неправильную регистрацию.
В области клеточной биологии мы безнадежно отстали: нам никогда не догнать ни немцев, ни американцев, у которых больше средств, ту же самую работу они всегда сделают быстрее. А вот изучением планарий до сих пор вплотную не занялись ни те, ни другие. В своей работе я не сталкиваюсь с техническими трудностями, потому что в нашей стране прекрасная школа программистов и лучшая в мире прикладная математика. Программное обеспечение сделал мой коллега, работавший в ракетостроении. Наши математики изобретают разнообразные алгоритмы цифровой зоологии, таким образом удается сопоставить результаты, полученные на разных софтах. Один и тот же файл с изображением планарии мы можем анализировать пятью разными алгоритмами, и если выходит одинаковый результат, значит, эта цифра близка к правильной. В этом идея новой науки — цифровой биологии.
Существует, к счастью, и молекулярная биология, и американцы таки изучили геном планарии. Тут выяснилось кое-что интересное: гены планарии в отношении тех механизмов, которые отвечают за клеточную регенерацию и пролиферацию, гомологичны генам человека на 90%. С крысами и мышами у человека гомология на 50–60%. И вот вопрос: на каких животных тогда следует проводить доклинические испытания лекарств, которые нужны нам с вами? Эту идею я озвучил впервые в 1989 году, и токсикологи тогда посмотрели на меня с ужасом. Через 15 лет они отнеслись к той же идее внимательно. А сейчас всем понятно, что этот путь правильный, и, возможно, я доживу до момента, когда этот метод будет валидирован.
Самое важное, с чем я работаю, — это перемена отношения. Мой опыт показал, что если я этично отношусь к объекту, то получаю более точные результаты. Мой любимый Гете говорил, что, если вы хотите изучить мир, нужно посмотреть на него с точки зрения растения. И он был совершенно прав!
© Кэти Скотт
Магдалена Кожевникова
биоэтик, научный сотрудник сектора гуманитарных экспертиз и биоэтики Института философии РАН
1. Постгуманизм vs трансгуманизм
«XX век оказался столетием физики, продуктами которой стали атомная бомба и транзистор, и все указывает на то, что век XXI будет столетием биологии», — несколько лет назад сказал Фрэнсис Фукуяма, и, хотя по многим другим вопросам я с ним не соглашаюсь, в этом, мне кажется, он был прав. Как мы знаем, появляется внушительное количество смежных дисциплин, биология входит в сферу технологий и другие естественные науки, но также влияет и на гуманитарные.
Именно потому, что в биологию вошли гуманитарные науки, популярным становится новое представление о человеке, а антропоцентризм постепенно испаряется: человек перестает занимать привилегированную позицию в структуре мироздания. Для гуманитарных наук, которые сосредоточены на человеке, это может звучать парадоксально, но это факт: уже есть human-animal studies, этика животных, биоарт.
Понятие «постгуманизма» появилось в 70-х годах прошлого века. Ввел его литературовед Ихаб Хассан, который рассказал о конце гуманизма в его в современной форме. Понятие человека как такового, по его мнению, исчерпало себя. Подобное представление постепенно перешло в другие дисциплины, в результате чего субъектом теперь признается не только человек: субъектами становятся животные, растения, бактерии, весь живой мир.
«Нужно заново подтверждать иерархию, в которой человек стоит на самом верху, а другие живые организмы — ниже»
Постгуманизм рассматривает мир «после гуманизма». С трансгуманизмом их объединяет только то, что они заново определяют человека и его место. Но там, где трансгуманисты хотят избавиться от тела — того, что приводит нас к болезням, старению и смерти, — постгуманисты видят ценность. Вот что говорят трансгуманисты, теоретики «России-2045»*:
«…ликвидировать старение и даже смерть, преодолеть фундаментальные пределы физических и психических возможностей, заданные ограничениями биологического тела»
и
«ключевым фактором становится бессмертие личности, которая получит неограниченные возможности для познания, творчества, саморазвития, освоения космоса».
Трансгуманизм увлечен человеком, его достижениями и стремится к тому, чтобы мы стали бестелесными. Отказ от тела, предположительно, является гарантом достижения счастья, которое понимается прежде всего как интеллектуальное саморазвитие. В то время как постгуманизм — это новая парадигма в гуманитарных науках. Это увлечение биологией, телесностью и всем, что с этим связано.
© Кэти Скотт
2. Природа vs культура
Культура не может быть чисто человеческим изобретением — это уже факт, о котором на Западе никто не спорит. Культура, как и многие другие ценности, духовные и интеллектуальные, является продуктом эволюции. Постгуманисты, задаваясь вопросом, как можно отделять культуру от природы, если первая выросла из второй, подчеркивают, что эта оппозиция, базовая для многих гуманитарных дисциплин, не имеет права на существование. Сегодня разделять природу и культуру некорректно. Например, профессор Донна Харауэй предлагает термин «природакультура», либо же можно говорить о «природах» и «культурах» во множественном числе, поскольку они очень разнообразны:
«Все мы находимся в центре запутанной паутины множества существ, которые, будучи существами разных видов, состоят во взаимных отношениях: будь то те же животные, больной ребенок, деревня, свиньи, лаборатории, пригороды, производства и экономики, экологии, создающие бесконечные отношения между природами и культурами».
Антропологи и другие гуманитарии все чаще задаются вопросом, существуют ли виды на самом деле или это понятия, созданные исключительно человеческим разумом. Это говорит о том, что нужно заново подтверждать иерархию, в которой человек стоит на самом верху, а все остальные животные и другие живые организмы — ниже. Заметьте, что человек — единственный, а животные во всем своем разнообразии — всегда животные, неважно, муха это или тигр. Они рассматриваются так, будто разницы между ними нет или, по крайней мере, она для нас не важна. Это то, что ученые назвали «видовым шовинизмом». Но теоретики постгуманизма спрашивают, возможна ли отдельно наша жизнь, если мы состоим в этом множестве отношений и буквально существуем благодаря бактериям в нашем теле. Сегодня появляется много разных технологий, позволяющих стереть границы между видами. Мы живем в эпоху гибридов, то есть «чистого человека» не существует.
«Насколько мы управляем собой и насколько нами управляют те, кто живет в нашем кишечнике?»
Все мы знаем про зеркальные нейроны, открытые в 90-х годах, которые подтверждают, что эмпатия, то есть все те ценности, которые мы традиционно приписываем людям, будь то милосердие и прочие высокие чувства, на самом деле имеют биологические корни и присутствуют у животных. Один из моих любимых ученых Франс де Вааль, исследователь приматов, проводил эксперименты, посвященные теме чувства справедливости среди животных. За одинаковые действия одна обезьяна получала виноград, вкусняшку, а вторая — огурец, так себе деликатес. Заметив это неравенство, та, которая получала огурец, резко реагировала: бросала им в экспериментатора, била по стеклу и показывала всем видом свое возмущение. Шимпанзе вдобавок к этому еще и отказывались принимать виноград, пока второй тоже не будет им накормлен. Франс де Вааль рассказывал о реакции на его эксперимент:
«Это исследование стало знаменитым, мы получили много отзывов, особенно от антропологов, экономистов, философов. Им это совсем не понравилось. Они для себя, наверное, решили, что чувство справедливости слишком сложное, чтобы его могли познать животные. Один из философов даже написал нам, что обезьяны просто не могли испытывать чувство справедливости, ведь оно было изобретено во времена Французской революции. Еще один философ написал целую главу, объясняя, что он бы поверил в проявление чувства справедливости, если обезьяна, получавшая виноград, отказалась бы от него. Забавно то, что, когда Сара Броснан проводила этот эксперимент с шимпанзе, у нее было несколько пар шимпанзе, в которых тот, кто получал виноград, действительно отказывался от него, пока его соседу не давали виноград. Мы подошли очень близко к человеческому чувству справедливости. Думаю, философам нужно пересмотреть их взгляды».
Линн Маргулис, биолог, написала замечательную книгу о симбиотической планете, подчеркивая, что мы должны гордиться тем, что мы — биологические существа, и как раз это кажется очень важным постгуманистам. «Мы никогда не были людьми», — сказала Донна Харауэй, биолог и философ в одном лице. А я атеистка, и я убеждена, что не обязательно ссылаться на религию и духовность, чтобы радоваться жизни и быть моральным человеком.
© Кэти Скотт
3. Нечеловеческие личности и их права
Можно посмотреть прекрасные фильмы на ютьюбе о том, кто живет на поверхности нашей кожи. Это мир, о котором мы не имеем понятия. Благодаря этому познанию мы можем говорить про себя, про свои тела как про хозяев, что и предлагают некоторые постгуманисты. То есть мы уже не хищники, не
У нас все еще остается представление, произведенное на свет Декартом, о том, что животное — просто механизм, автомат. Я даже встречала буквально два года назад на конференции философа, который считал, что у животных нет чувств, он понимал буквально старую картезианскую идею о том, что можно резать животных и что им не больно. Сложно поверить, но подобное еще можно услышать сегодня.
Стоит заметить, что животные, несмотря на то что в российском законодательстве они действительно буквально названы вещами, имуществом, в других странах иногда наделяются правами, но не всегда. В польском законе сказано, что животные — это живые чувствующие существа, они не являются вещами, но в спорных ситуациях надо ссылаться на закон об имуществе. Такой парадокс.
Юридический статус животных успешнее всего меняется в западном англосаксонском мире, где существуют организации, которые борются за признание отдельных животных нечеловеческими личностями. Уже несколько животных — орангутанги и шимпанзе — были признаны такими личностями, и это успех. Они имеют право на свободу, они не являются ничьей собственностью, их нельзя держать в неволе, экспериментировать над ними и т. д. В 2013 году в Индии такое определение нечеловеческих личностей получили дельфины. Их запрещено вылавливать, причинять боль, продавать, покупать. И это дает надежду, что люди постепенно придут к принятию вневидовой этики.
Библиотека им. Ф.М. Достоевского на T&P