#2. Мы все страдаем Стокгольмским синдромом?

#2. Мы все страдаем Стокгольмским синдромом?

Стокгольмским синдромом в узком смысле термина называется ситуация, когда жертва (в первую очередь заложник) начинает испытывать симпатию к агрессору (в первую очередь захватчику) и в той или иной форме принимает его сторону. Впервые описанное в начале XX века и получившее известное ныне имя в 70-ые годы, это явление объясняется как защитная психологическая реакция, вызванная крушением внутренних барьеров человека под напором сильного стресса. Не имея больше эмоциональных сил справляться с ситуацией жертва–палач, жертва–агрессор, человек переосмысляет её так, чтобы воспринимать себя не объектом насилия, а союзником или инструментом его источника. Снятие конфронтации снимает и напряжение и порой даже дарит чувство эйфории через отождествление с источником силы: раз ты на его стороне, тебе ничего не грозит, более того, ты можешь причаститься радости от её применения.

Эрих Фромм в своей знаковой книге «Бегство от свободы» описал более общий феномен, который назвал садомазохистской зависимостью, понимая под ней ситуацию, в которой один человек в разных сферах жизни отдаёт себя во власть другому (мазохизм), а тот, в свою очередь, восторженно принимает эту жертву и наслаждается своей властью над ним (садизм). Это явление чётко просматривается в области политических и идеологических отношений: подчинение человека вождю, церкви, организации, идее есть мазохистское предание собственной воли в дрожащие от восторга садистские руки лидеров. Садизм и мазохизм как явления психологические очень часто сливаются воедино в любой иерархической и бюрократической системе: человек с готовностью, а зачастую и рвением подчиняется тому, что стоит над ним, и в то же время с упоением повелевает и помыкает всем, что находится ниже его.

И садизм, и мазохизм являются формами несвободы и болезненной зависимости – садист столь же не способен наслаждаться жизнью и существовать без жертвы, как и мазохист не может без объекта подчинения.

Мне представляется, что садомазохистская зависимость (она же под несколько другим углом – стокгольмский синдром) есть явления ещё более общего характера, чем это описано у Фромма или в современной психологии. Они характеризуют не только отношения людей друг с другом, а отношения людей с жизнью.

Давно известно, что человек, начиная в юности с больших надежд и устремлений, постепенно, под давлением разочарований, неудач, слабости и неуверенности или более трезвой оценки возможностей обыкновенно постепенно спускает свою планку всё ниже и ниже. При этом, чтобы контраст между тем, чего по-настоящему хотелось, и тем, что есть или может быть у нас в распоряжении не был чересчур болезненным, мы совершаем подмену. По словам Мишеля Монтеня, не достигнув желаемого, мы начинаем делать вид, что желали достигнутого. Отказаться от своих подлинных целей и идеалов и поставить на их место нечто более доступное — намного проще, чем их воплотить. Подобная подмена частично снимает стресс, чувство тревоги и вины, которые вызываются в нас сознанием того, что мы совсем не там в нашей жизни, где хотели бы быть. Что оказывается неприятным сюрпризом, так это тот факт, что данный самообман разрушает нашу личность и обкрадывает жизнь столь же сильно, как и сам отказ от того, что нам действительно нужно.

На каждом шагу приходится встречать людей, гипнотически уверяющих других и, разумеется, самих себя, что у них всё благополучно, что в целом их устраивает ситуация, в которой они находятся, что большего и не нужно, даже если положение их плачевно и кардинально отличается от их подлинных желаний. Наряду с таким «принятием действительного за желаемое» наблюдается и второй механизм психологической самозащиты – поливание грязью недостигнутого предмета вожделения, следующая ступень рационализации своего поражения. На самом элементарном уровне это наблюдается в том, как зачастую люди интеллекта осмеивают мир плоти, а люди, к умственной работе не расположенные, посмеиваются над наивными интеллектуалами, бедные хулят богатых, а богатые презирают бедных, красивые презирают невзрачных, а некрасивые склонны к девальвации телесной красоты как ценности, сочась из всех пор духовностью.

Вот он – стокгольмский синдром в действии: мы не в силах бороться с сопротивлением, которое жизнь оказывает нашим мечтам, не можем противостоять увлекающим нас силам регресса и встаём на сторону врага, мы отрекаемся от собственных святынь и бросаем их на поругание.

Именно с этим, думается, связана та очевидная морально-душевная деградация, которую приходится наблюдать во множестве людей по мере их взросления, сопровождаемого чередой унизительных компромиссов и отступлений от самих себя. Этот феномен затрагивают в своей книге Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер:

В возрасте от 40 до 50 лет люди обыкновенно делают своеобразное открытие. Они обнаруживают, что у большинства из тех, с кем они вместе выросли и поддерживают отношения, наблюдаются изменения в привычках и в сознании. Один настолько перестаёт работать, что в расстройство приходят его дела, другой разрушает свой брак вовсе не по вине своей жены, третий совершает растрату. Но даже и те, с кем не случается столь радикальных происшествий, несут на себе признаки распада. Общение становится пресным, бестолковым, поводом для их бахвальства.

Сначала он склонен считать происходящее с его ровесниками превратной случайностью. Именно они и изменились к худшему. Быть может, дело тут в поколении и его особой, внешними обстоятельствами обусловленной судьбе. В конце концов, он обнаруживает, что всё это ему хорошо знакомо, только в аспекте отношения молодежи к взрослым. Разве не случалось ему убеждаться в том, что с тем или иным учителем, дядей или тёткой, приятелем родителей, а позднее с профессором университета или заведующим производственным обучением что-то не так! Он мог обнаружить в них до смешного сумасбродную черту характера, или же их присутствие навевало особенную скуку и разочаровывало.

Тогда он особенно не задумывался над этим, принимал неполноценность взрослых за естественный факт. Теперь он убедился: в условиях данных общественных отношений простое продолжение существования при сохранении навыков, технических или интеллектуальных, уже в зрелом возрасте приводит к кретинизму. Всё выглядит так, как если бы в наказание за то, что люди предали надежды своей юности и свыклись с миром, они оказались обречены на преждевременный распад.

«Диалектика Просвещения»

Необходимо признать неприятную истину: мало кому из нас придётся достигнуть своих заветных целей, и уж, конечно, нам не реализовать своих идеалов, ибо идеал нереализуем. Не значит ли это, что лучше было бы, как это и делают ренегаты, забросить и подменить их, чтобы не терзать понапрасну собственного сердца? На первый взгляд, это выглядит разумно, – но это лишь на первый взгляд. Предательство лучшего в нас губит это самое лучшее, зашоривает взор и подавляет творческие потенции нашей личности, провоцирует неврозы и обрекает на стремительный «преждевременный распад». Достаточно лишь взглянуть на тех, кто избрал этот путь; их участь незавидна.

Не следует, однако, воспринимать это как дифирамбы максимализму в духе «всё или ничего». Есть и другой вариант, срединный: мы должны продолжать стремиться к своим целям и вкладывать себя в свои идеалы, одновременно научась наслаждаться тем, что уже есть, сколь бы мало это ни было и сколь далеко бы мы ни находились от пункта нашего назначения. Путь на поверку оказывается важнее цели, именно он и составляет нашу жизнь, её боль и усладу, и то, как и куда мы движемся, стократ значимее для нашей личности и жизнеощущения, чем то, насколько далеко мы от цели. Надо лишь действительно понять это и не дать дистанции между желаемым и действительным сломить нас, осознав пустотность наших терзаний, их иллюзорную природу в качестве присущих человеку биологически когнитивных искажений. И хотя это не просто, это вовсе не так сложно, как может показаться.

Выражаясь иначе, есть две крайности. Первая – это заложник, не идущий ни на какие компромиссы, вкладывающий себя без остатка в борьбу невзирая на неудачи и сложности и жертвуя ради этого всем. Это путь обсессивной героической личности или фанатика, он может нести величие, но он труден, тернист, часто безрадостен, а главное – лишь исчезающе малое количество людей способны следовать им. Вторая – это заложник, внутренне ставший на сторону неприятеля, ренегат, предавший ради призрака психологического комфорта свою личность. И мы уже знаем и то, что таковых большинство, и то, чем это оборачивается. Но есть и третий вариант, тот самый путь между двумя крайностями, аристотелевская золотая середина. Это тот, кто методично и мужественно борется с безмерно превосходящей его силой (а такова жизнь и её сопротивление ставимым нами целям и идеалам) и черпает в этой творческой борьбе азарт, вдохновение и радость, кто умеет наслаждаться самим путём и его промежуточными итогами. Мне кажется, его жизнь и плодотворнее, и достойнее, и красивее, и полнее, и счастливее.

Источник: m.vk.com

Комментарии: