Надежда на Госплан умрет последней. Как СССР провалил компьютерную революцию

Электронно-вычислительная машина «Стрела», 1956. Фото: А. Ляпин / РИА Новости

Концепция перехода России к цифровой экономике приобретает все более конкретные очертания: на прошлой неделе были утверждены планы мероприятий по четырем из пяти разделов соответствующей правительственной программы. В связи с программой в кулуарах министерств и ведомств все чаще звучит тезис о необходимости «Госплана 2.0», который обеспечит технологический и экономический рывок страны в 2020-е годы. Обоснование тезиса довольно простое: большая часть крупного бизнеса – который, как предполагается, станет локомотивом цифровизации – в российских реалиях прямо или косвенно управляется государством. Предполагается, что координация инновационной активности госкорпораций и примыкающих к ним промышленных гигантов, принадлежащих близким к государству бизнесменам, может дать серьезный положительный эффект в скорости и качестве проникновения передовых цифровых технологий в экономику. Неизменно вспоминаются технологические достижения СССР в космосе и атоме.

Действительно ли централизованное планирование помогает инновационному рывку? История инноваций в СССР дает на это вполне убедительные ответы – и отнюдь не положительные. Две упомянутые отрасли – космическая и атомная – единственные, где Советский Союз смог не только достичь технологического лидерства, но и удерживать его в течение десятилетий. Совершенно иной была картина в компьютерной технике, лазерах и оптоволоконных системах, биотехнологиях и многих других областях, где советские ученые на какое-то время выходили на передовой край технических разработок, однако довольно быстро теряли конкурентные позиции в мире. Эти примеры породили максиму «советские инженеры умели изобретать, но не умели внедрять», распространенную как за рубежом, так и внутри страны. Особенности национального менталитета, впрочем, тут не играют существенной роли. Данная ситуация практически неизбежна в инновационных отраслях в условиях плановой экономики. Там, где государство соревнуется с государствами (как в космосе и в атоме в ХХ веке), центральное планирование может быть достоинством. Как только Госплан начинает конкурировать со свободным рынком – он неизбежно проигрывает.

Бытовая логика рассматривает рынок как источник ресурсов: рыночный успех того или иного товара определяет возможности получения выручки, следовательно и прибыли, которые в свою очередь используются для дальнейшего развития. Однако рынки имеют еще одну важную функцию, становящуюся критической в эпоху быстрых технологических преобразований: обмен информацией между покупателями и продавцами, создание консенсуса в отношении необходимых и желаемых потребительских свойств новых продуктов, развитие «аппетита» покупателей к новым возможностям.

В ситуации быстро меняющейся технологической картины никто не знает заранее, что хорошо, а что плохо, что приживется у потребителей, а что нет, какое практическое применение окажется более важным. Формулируя более строго: для того чтобы новые технологии изменили поведение потребителей и создали новые бизнес-модели, их поставщики должны сформулировать убедительные сценарии приложения этих технологий, дающих существенную выгоду по сравнению с издержками (включая риски) внедрения и обучения. Чтобы создать такие сценарии, в теории необходимо тесно сотрудничать с потенциальными потребителями, однако у них мало заинтересованности в таком сотрудничестве; они не могут сформулировать квалифицированное техническое задание для поставщиков, поскольку не знают возможностей технологий. Эта дилемма наглядно видна в истории проникновения всех трансформационных технологий – от электричества и автомобиля до интернета вещей и искусственного интеллекта. Преодолеть ситуацию можно лишь через множество экспериментов, большая часть которых окажется неудачными, но научит участников рынка и на стороне спроса, и на стороне предложения. Наиболее сильный стимул к таким экспериментам – рыночная конкуренция как среди разработчиков, так и среди потребителей.

Один из самых наглядных исторических примеров – траектория развития компьютерных технологий в СССР. На протяжении примерно двадцати лет, в 1950–1960-е годы, страна довольно успешно работала на передовом крае компьютерных инноваций, ряд продуктов были прорывными для своего времени. Однако к концу 1960-х СССР фактически проиграл гонку в разработке и производстве большинства массовых ЭВМ и был вынужден принять за основу серийной продукции импортные архитектуры (серии ЕС и СМ на основе архитектур IBM и Digital Equipment). Это решение в свою очередь определило растущее технологическое отставание и в производстве, и в применении компьютерной техники в экономике. Что определило неуспех СССР в конкурентной гонке?

В начальный период (рубеж 1950-х) разработка ЭВМ не была в числе приоритетных направлений советского научно-технического развития. Первые модели разрабатывались в периферийных НИИ, часто командами, по тем или иным причинам (например, «дефекты в анкетах») не допущенными к более престижным темам обеспечения ракетной и ядерной программ. Команды разработчиков не могли претендовать на качественные импортные и трофейные комплектующие, а также на лучшие образцы отечественной элементной базы и использовали радиодетали фактически бытового уровня. Несмотря на эти барьеры, СССР создал первую ЭВМ в континентальной Европе, причем уникальную для своего времени с точки зрения компактности и эффективности в вычислениях. Быстро последовал целый ряд оригинальных, прорывных дизайнов, отличавшихся выдающейся простотой и надежностью. К концу десятилетия страна могла конкурировать с мировыми лидерами – США и Великобританией – практически по всему спектру компьютерной техники. В области малых машин советская школа была лидирующей в мире. По факту в СССР реализовалась классическая «гаражная» экосистема инноваций, с поправкой на реалии плановой экономики. Однако примерно в то же время стал выявляться ряд важных проблем, определяющих постепенное нарастание отставания от передового края разработки массовых машин.

1. Долгий период разработки. Советские разработчики строили машины под идеализированные спецификации, сформулированные в подходе «реализовать максимум возможностей». Западные разработчики стремились к ритмичной поставке на рынок новых моделей, объем нововведений определялся маркетинговыми циклами, однако после вывода на рынок машины интенсивно дорабатывались. При сравнении ТТХ сопоставимых моделей советской и американской разработки в момент их вывода на рынок советские модели показывают убедительное превосходство. Однако они выводились на рынок в среднем на 3–4 года позднее американских аналогов, поэтому в тот же момент времени советская техника в целом проигрывала в качестве.

2. Недостаток приложений и внедрений за пределами научной среды. В силу избыточного конкурентного предложения на западных рынках производители стремились к поиску максимального количества практических сценариев использования, когда такие сценарии находились, под них немедленно начинали делать специализированные решения (вроде разработки экономического языка программирования КОБОЛ). Советские машины создавались под ТЗ, основанные на технологических возможностях, а не способах применения. Машины, предлагаемые для практического использования в экономике, оказывались очень сложными и неудобными для пользователей и давали им мало выгод. Потребители не горели желанием иметь ЭВМ, но без опыта реального использования разработчики продолжали создавать системы, ненужные потребителям.

3. Медленное распространение компьютерной грамотности. Поиску новых приложений на Западе способствовало постоянное наличие на рынке избыточной компьютерной мощности. Неудачные модели машин или машины, выведенные из эксплуатации в связи с заменой, находили спрос на вторичном рынке, часто в небольших компаниях или учебных заведениях. В целом машинное время не было дефицитом, ночное время легко выделялось в учебных или экспериментальных целях, поощрялись поиски новых способов использования ЭВМ, в частности в бизнесе. Это привело к быстрому росту экосистемы компьютерно грамотных специалистов, способных не только к созданию программных продуктов, но и к их использованию в повседневной практике. Также наличие свободного компьютерного времени стимулировало развитие диалоговых систем, работающих в реальном времени. В отличие от этого в СССР компьютерное время оставалось дефицитом до 1980-х, планы по поставке компьютеров строились в расчете на стопроцентное использование мощности. Доступ к вычислительной технике имели только специалисты, причем организация доступа исключала работу в диалоговом режиме: создание кода проводилось в офлайне на бумаге. Скорость развития экосистемы компьютерной грамотности в СССР существенно отставала от ведущих западных стран.

4. Несбалансированность предложения, ограничивавшая проникновение на рынок. Несмотря на ранний существенный задел СССР в области малых машин, органы планирования довольно быстро переориентировали НИИ на разработку больших компьютеров для крупных вычислительных центров – поскольку логика плановой экономики всячески поощряла централизацию. Промышленности также было невыгодно выпускать малые машины, так как они давали меньшую скорость выполнения валового плана. В результате к концу 1960-х малые машины почти исчезли из повестки советских разработчиков – как раз накануне глобального бума мини-компьютеров в 1970-х, предшествовавшего появлению ПК.

5. Сложность выработки стандартов. В рыночной экономике стандартом становится не лучший, а наиболее востребованный (что часто вызывает раздражение у специалистов). Однако в условиях плановой экономики все разработчики оказываются в постоянно равных условиях: невозможно доминирование на рынке путем создания наиболее востребованного продукта, который превращается в стандарт. Парадоксальным образом именно в условиях централизованной советской экономики оказалось очень сложно прийти к единым стандартам как в аппаратном, так и в программном обеспечении: каждый НИИ настаивал на превосходстве своего решения, и не существовало эффективных инструментов решения этих споров. В итоге к середине 1960-х годов в СССР существовало около сорока моделей серийно выпускаемых машин, никак не связанных между собой, требовавших создания полного комплекта уникального программного обеспечения для каждой. Это чрезвычайно тормозило развитие приложений компьютеров для нужд экономики, особенно в условиях ограниченной экосистемы разработчиков и внедренцев. Именно попытка кардинально ускорить насыщение экономики программным обеспечением стала главным фактором при принятии решения о разработке единой серии ЭВМ на базе архитектуры IBM 370: предполагался широкий импорт готового западного программного обеспечения (гипотеза не подтвердилась, большинство импортированных программ не заработали с ходу на машинах сборки стран СЭВ и потребовали существенной адаптации).

Совместно эти пять факторов привели к тому, что СССР к концу 1970-х годов фактически утратил способность самостоятельно производить конкурентоспособные массовые модели ЭВМ. Несмотря на плановый характер экономики, теоретически идеально подходивший для внедрения компьютерных технологий в повседневную практику управления, областью наибольшего отставания была именно широта сферы применения компьютеров. По сути, до середины 1980-х они продолжали использоваться, как и первое поколение машин, для точечных вычислений, а не для участия в управленческих процессах в диалоговом режиме в реальном времени. Характерно, что практически никто из крупных российских цифровых предпринимателей первой волны – таких как Давид Ян, Борис Нуралиев, Евгений Касперский, Аркадий Волож и другие – не был в начале бизнеса состоявшимся разработчиком с опытом программирования для машин советских серий.

Приведенный пример показывает, что эффекты, часто причисляемые к недостаткам рынка: избыточность предложения, приоритет скорости выведения продуктов перед качеством разработки, навязывание потребителям «ненужных» решений, невостребованность приобретенных технологий и т.д., – неожиданным образом оказываются факторами долгосрочного стратегического успеха в развитии инновационных технологий. Они задают скорость проникновения инноваций в экономику, которая определяет в итоге конкурентную позицию той или иной страны в глобальной технологической гонке. В условиях недостатка информации относительно того, что является «правильным» и «эффективным» решением, «хаотические» эксперименты свободного рынка гораздо быстрее учат поставщиков и потребителей, позволяют им согласовать необходимые и желательные потребительские свойства, стоимость продукта и получаемые от него выгоды.

Именно этого не мог добиться советский Госплан. Никакой центральной организации не под силу разработать полный набор качественных ТЗ на создание инновационных продуктов и систем: до тех пор, пока мы не изобретем действующую машину времени, нам не дано успешно заглядывать в будущее. Центральное планирование неизменно выдает под видом прогноза то, что оно уже знает, то есть прошлое. Рынок точно так же не знает будущего, но он не боится эксперимента и через множество попыток, включая большое количество неудач, наконец находит эффективные решения. То же самое время планирующие организации тратят на разработку различных моделей «сферического коня в вакууме», в итоге накапливая отставание в скорости проникновения технологий в экономику; развитии экосистем, включающих не только разработчиков, но и квалифицированных пользователей и заказчиков; в создании приложений, обеспечивающих высокий экономический эффект, позволяющих строить новые бизнес-модели или кардинально пересматривать сложившиеся операционные процессы.

Именно недостаток информационных эффектов рынка в современных российских условиях является главным вызовом в переходе к цифровой экономике. Беда в том, что значительная часть управленцев в госкорпорациях не считает свои компании экономическими субъектами в полном смысле слова. По их представлениям, госкорпорации должны посвятить себя выполнению некоего государственного технического заказа, существующего вне рыночного контекста. Принимаемые в этой логике решения весьма далеки от соображений повышения экономической эффективности и конкурентоспособности, особенно через создание новых прорывных бизнес-моделей.

«Каждый бизнес должен стать цифровым бизнесом», – сказано в цифровой стратегии Великобритании, эта фраза дает правильный ключ к цифровой трансформации экономики. Проникновение инноваций в повседневную экономическую жизнь – сложная система взаимосвязей, то, что Ричард Румельт в книге «Хорошая стратегия, плохая стратегия» назвал «цепочными эффектами». Цепочку невозможно толкать, но легко тянуть. Залог успешной цифровой трансформации российской экономики – в переходе крупного российского бизнеса на идеологию конкурентного рынка и отказе от иллюзий (и ложных воспоминаний) об эффективности центрального государственного планирования.

Источник: republic.ru

Комментарии: