Недавно все одиннадцатиклассники страны писали итоговое сочинение по литературе. Без зачета по этому сочинению сейчас никого не допускают к ЕГЭ. Сочинение это и пришло к нам как альтернатива ЕГЭ, как нечто противопоставленное тотальной алгоритмизации образования, как некое возвращение к чему-то старому и доброму.
Вот только штука эта, возрожденная из прекрасного прошлого, когда деревья были большими, а трава зеленей, не только не оправдала никаких надежд, но, кажется, уже стала новой угрозой по оглуплению наших детей. На это сочинение ребят теперь настаскивают даже яростней, чем на ЕГЭ.
Недавно опытом со мной поделилась одна петербургская учительница русского языка и литературы. Начиная с пятого класса, она учит детей писать сочинение в специальных табличных формах. В таблице две колонки. В левой — название разделов (вступление, тезис, аргумент № 1, пример № 1, аргумент № 2, пример № 2, вывод), параметры (количество предложений и слов) и подсказки в виде клишированных фраз типа «я считаю, что» и «таким образом». Правая колонка — для собственного текста. «Собственный» текст дети, однако, создают не на основе своих «корявых» мыслей по поводу того или иного произведения, а конструируют из ранее старательно записанных в тетрадь под диктовку учителя, а потом и заученных, красивых и правильных формулировок.
Заметив, как широко округлились мои глаза, педагог лишь грустно вхдохнула: а что, мол, делать. И вишенкой на торте явился рассказ, как много талантливых учеников этой учительницы срезались и на сочинении, и на ЕГЭ лишь оттого, что они не могли уложиться в рамки требуемого шаблона.
Впрочем, дама эта не одинока. О том, что критерии, предъявляемые системой образования, таковы, что без схемы просто никак, соглашается сегодня большинство педагогов. Да и статистика говорит о том же.
В 2015 году, когда сочинение только ввели, с первого раза его не написали 25 % одиннадцатиклассников, в 2016-ом число неудачливых сочинитилей сократилось вдвое, в 2017-ом с «неудами» остались лишь 2 %. Но интересно не это. Эксперты, проверяющие ученические тексты, отмечали, что
интересные, оригинальные работы им чаще встречались именно в первый год, к 2017 году сочинения оказались хоть и более гладкими, причесанными, но ужасно однотипными.
Что еще интересно, две трети всех сочинений были написаны на материале одних и тех же произведений, и число их ограничилось всего двенадцатью наименованиями. Какая бы ребятам ни попалась тема, они неизменно мусолили «Капитанскую дочку» да «Преступление и наказание», «Войну и мир» да «Евгения Онегина», «Гранатовый браслет» да «Бедную Лизу». Почему? Да потому что именно этим текстам почему-то не повезло больше всех, их изучают теперь лишь как источники аргументов для итогового сочинения и работ части С по ЕГЭ. Восторжествовал шаблон.
Зачем это все делается — понятно. Чтоб сдали все. А по схеме-то оно, ясное дело, проще. Как говорится, любой дегенерат получит аттестат. Но главный вопрос не в этом. Главный вопрос — почему? Почему это с нами случилось, почему мы перестали учить детей — наше будущее — самостоятельно думать? Почему это сделалось даже не трудной, а непосильной задачей?
Не так давно довелось мне послушать еще одну учительницу — жутко опытную, умудренную и, что важно, периодически экспертствующую на ЕГЭ по литературе. Собственно, про ЕГЭ я ее и спросила, в смысле как эта жуть вообще прошла. А эксперт вдруг взялась эту жуть защишать. И весьма странным образом. «Понимаете, — покачала она головой, — наши дети объективно не читают, можно это отрицать, можно продолжать себя обманывать, дескать, все хорошо, но они не читают, это правда жизни, и
ЕГЭ явился лишь следствием этой тенденции, настоящий экзамен дети в такой ситуации просто не сдать».
Я тут чуть заикаться не начала. Ведь ЕГЭ по литературе — это, если кто не в курсе, экзамен по выбору, и его как бы... ну вроде бы... ну предполагается так... выбирают те, кто любит литературу, кто любит и умеет размышлять, кто обладает знанием. В начале было слово. А в более точном переводе: «В начале был логос». А логос — это идея, мысль. А там где мысль, там и знание. Ну, в основе. И вот тех ребят, которые как бы... ну вроде бы... ну предполагается так... окунают в бетонный раствор шаблона, чтобы тотчас же все там застыло, окаменело и умерло.
То есть осознаете, что случилось? Кто-то вдруг решил, что ориентироваться надо не на знание и понимание, не на умение думать, а на что-то совершенно непонятное. Потому и ЕГЭ такой, и сочинение таким сделалось. И вообще вся система образования...
У нас уже несколько лет эту самую систему отчаянно реформируют. Ввели вот новый образовательный стандарт. Один из главных лозунгов этого стандарта звучит так: «Нужно учить детей учиться». Хороший лозунг, красивый. Но стоит только углубиться в него — такая ерунда лезет. Надо, говорят, не знания давать, а компетенции, не старые скучные истины в детей вдалбливать, а учить их пользоваться интернетом. Мир, дескать, наш сегодня меняется слишком быстро, знание устаревает не за годы, мол, а за месяцы.
Боже, о каком знании говорят все эти прекрасные люди, решающие, как учить наших детей?
Знание, настоящее знание, — это образ реальности в форме понятий и представлений, это понимание закономерностей действительности. Оно не устаревает. Солнце встает на востоке, садится на западе. Яблоки падают на землю. Ничто не возникает ниоткуда и не исчезает никуда. Так было, так есть, так будет. Даже в самом сумасшедше меняющемся мире.
А у нас разводят руками: мы, мол, так стараемся научить детей думать, а они не хотят. Так им не про что думать!
Мышление — процесс энергозатратный, оно нуждается в постоянном топливе. Чтобы мысль возникла, чтоб она развивалась, нужно что-то узнать, что-то открыть, чем-то озадачиться, чему-то удивиться, с чем-то не согласиться. И нужно постоянно что-то узнавать, открывать, удивляться, не соглашаться. Невозможно мыслить вхолостую. А нашим детям предлагается именно это. Им предлагают готовые формы, в которые нечего положить.
Помимо прочего в последнее время мне довелось побывать на одном открытом уроке по литературе. Урок был посвящен рассказу Проспера Мериме «Маттео Фальконе». Услышав тему занятия, я устыдилась, рассказ я не читала. Учительница же этому только обрадовалась. «Это и хорошо, что не читали, — проворковала она с интонацией, характерной для частнопрактикующих психологов и менеджеров по продажам, — мой урок построен так, что читать и не нужно, если читать, неинтересно будет».
Урок действительно прошел весьма увлекательно. Чего там только не было. По обрывкам цитат дети составляли характеристики персонажей (и самые глупые предположения поощрялись улыбкой учительницы, ведь «неправильных» ответов не бывает), дети проводили даже «генетическую экспертизу» (так педагог окрестила сопоставительный анализ характеров героя-отца и героя-сына), дети голосовали, выбирая вариант финала (убьет или не убьет). А за минуту до звонка педагог предложила детям порассуждать о главных жизненных ценностях. Для этого им надо было продолжить фразу: «Сегодня на уроке я понял, что все можно исправить, кроме...»
Ну вот проговорили это дети, как попугаи, — и как будто поразмышляли, как будто бы сами доперли до какой-то там истины.
А я сидела и недоумевала, пытаясь понять, что бы я могла написать на месте этих двенадцатилетних детей, кроме банальности. И чем больше недоумевала, тем сильнее убеждалась, что написать я бы не могла ничего. Потому что рассуждение просто не на чем было строить. Об отношении к проблеме самого Мериме, об идее рассказа за время игры в эту литературную расчлененку я не получила никакого представления. Что хотел изобразить писатель? В очередной раз художественно воскликнуть: «О времена, о нравы?» Донести мысль, что ни один проступок не может быть наказан смертью? А может, наоборот, показать, что лучше смерть, чем предательство?
Я-то, вернувшись домой, рассказ прочитала, а дети, интересно, открыли книжку? Сомневаюсь. Они ушли уверенные, что под опытным наставничеством учительницы вполне поняли главную мысль и теперь без проблем напишут сочинение. Разве что несколько пытливых и любознательных подростков, хочется верить, все же прочитали сам рассказ (представляю, как они удивились, обнаружив что некоторые моменты у Мериме учительница ради поддержания концепции урока просто отредактировала). Может быть, самые смелые даже дерзнули потом в своем сочинении обратить внимание на невозможность однозначной трактовки.
Пытливых, любознательных, незаурядно мыслящих подростков на самом деле немало. Особенно в младшей и средней школе, когда стандартом по мозгам их долбят еще не так упорно. А вот чем ближе к старшей школе, когда натаскивание на экзамены становится совсем уж бессмысленным и беспощадным, тем талантливых ребят меньше. И немудрено. Ставка сегодня делается на посредственность и конформизм.
Реформировали школу, реформировали, обещали научить учиться, научить самостоятельно мыслить, а в итоге не учат ничему вообще. Не учат, а приучают. К шаблону. Механически, тыча носом в схему. Как тычут котят в лоток.
Автор — журналист, педагог