Множественность субъектов («История в осколках»)
Уже в XIX веке история начала дробиться по предмету исследования: в дополнение к политическои? истории появилась история культуры, экономики, а позднее к ним добавились социальная история, история идеи? и множество направлении?, изучающих различные аспекты прошлого.
Постепенно к этому делению историков добавилось размежевание по методам исследования прошлого: помимо традиционных методов работы с письменными архивными документами сформировалась, в частности, клиометрия* и устная история.
Наконец, самым неуправляемым процессом стало дробление истории по субъекту исторического вопрошания. Можно сказать, что процесс дробления истории подталкивает описанная выше политика идентичности. В России фрагментация истории по социальным и гендерным группам происходила медленнее, чем по этническим и региональным вариантам.
Вкупе с дроблением используемои? историками методологии эта ситуация привела к фрагментации не только исторического сознания в целом, но и поля самои? историческои? науки, которая к концу века представляла собои?, по выражению московского историка М. Бои?цова (в нашумевшеи? в профессиональнои? среде в 1990-е годы статье), груду «осколков». Историки пришли к констатации невозможности единства не только исторического нарратива, но и ii историческои? науки.
Читатель уже понял, конечно, что представление о возможности единственно верного исторического нарратива, единственно правильнои? и окончательнои? версии истории противоположно современному взгляду на суть истории. Часто можно услышать обращенные к историкам вопросы: ну, а как же было на самом деле, какова же правда? Ведь если один историк пишет о
В истории и впрямь есть такие проблемы, в понимании которых можно наи?ти компромисс, но есть и такие, в которых это невозможно: это, как правило, история, рассказанная «разными голосами», связанная с идентичностью тои? или инои? социальнои? группы. История авторитарного государства и история жертв какого-нибудь «великого поворота» вряд ли создадут когда-нибудь «компромиссныи? вариант». Анализ интересов государства поможет понять, почему принимались те или другие решения, и это будет логичное объяснение. Но его логика никак не «сбалансирует» историю тех людеи?, кто в результате этих решении? потерял состояние, здоровье, а иногда жизнь, — и эта история тоже будет правдои? о прошлом. Эти два взгляда на историю можно изложить в разных главах одного и того же учебника, но таких точек зрения гораздо больше, чем две: трудно бывает, например, примирить историю разных регионов в большои? многонациональнои? стране. Более того, прошлое предоставляет историкам возможность создания множества нарративов, и носители разных систем ценностеи? (так же как разные социальные группы) могут написать собственныи? «учебник истории», в котором смогут описать историю с точки зрения национализма или интернационализма, государственничества или анархии, либерализма или традиционализма. Каждая из таких истории? будет внутренне непротиворечива (хотя, вероятно, в каждом таком рассказе будет присутствовать умолчание о
Единыи? и непротиворечивыи? рассказ об истории, объединяющии? все точки зрения, создать, по-видимому, невозможно — и это одна из важнеи?ших аксиом историческои? науки. Если на «единстве истории» историки поставили крест уже довольно давно, то осознание имманентнои? противречивости истории как текста — явление относительно новое. Оно связано с упомянутым выше исчезновением зазора между настоящим и недавним прошлым, с вмешательством памяти в процесс историческои? рефлексии современного общества.
Перед современными историками встает проблема с этим множеством нарративов, множеством рассказов о прошлом, которые произведены разными социальными группами, разными регионами, идеологами и государствами. Некоторые из этих нарративов конфронтационны и в потенции несут в себе зародыш социальных конфликтов, но выбор между ними приходится делать не на основании их научности, а на основании этических принципов, тем самым устанавливая новую связь между историеи? и моралью. Одна из новеи?ших задач историческои? науки — работать на «швах» между этими нарративами. Современное представление об истории в целом похоже скорее не на некии? единыи? поток, а на сшитое из разных лоскутов одеяло. Мы обречены жить одновременно с разными интерпретациями и уметь налаживать разговор об общем прошлом, сохраняя разногласия или, скорее, многоголосицу.
Исторические источники
Любои? историк согласится с тезисом, сформулированным еще позитивистами, что опора на источники — главная черта историческои? науки. Это остается верным для современных историков в такои? же степени, как это было для Ланглуа и Сеньобоса. Именно методам поиска и обработки источников учат студентов на исторических факультетах. Однако за сто с небольшим лет содержание этого понятия изменилось, а основнои? профессиональнои? практике ученых-историков был брошен вызов.
Источники — это документы, данные языка и общественные институты, но также и материальные остатки, вещи и даже природа, в которую вмешивался человек (например, парки, водохранилища и т. п.) — то есть все то, на чем лежит отпечаток человеческои? деятельности, исследование чего может помочь восстановить деи?ствия и мысли людеи?, формы общественного взаимодеи?ствия и другую социальную реальность прошлых эпох. Нелишне повторить, что источниками они становятся лишь в момент обращения к ним историка за информациеи? о прошлом.
Чтобы понять разницу в отношении к источникам историческои? науки и предшествующеи? еи? практики, надо напомнить, что то, что мы называем фальсификациеи? документов, было нередким явлением в Средние века и совершенно не осуждалось. Вся культура была выстроена на уважении к авторитету, и если авторитету приписывалось что-то, им не сказанное, но безусловно благое, то основании? подвергать это сомнению не было. Таким образом, главным критерием истинности документа было благо, которое этот документ обеспечивал.
Впервые доказавшии? подлог «правильного документа» Лоренцо Валла не решился опубликовать свое «Размышление о вымышленном и ложном дарении Константина» — работа увидела свет лишь спустя полвека после смерти автора, когда в Европе уже началась Реформация.
На протяжении нескольких веков историки вырабатывали все более тонкие способы определения истинности документа, его авторства, датировки, чтобы исключить использование фальшивок в своеи? работе.
«Прошлое», как мы выяснили, проблематичное понятие, но тексты источников реальны, их можно буквально потрогать руками, перечитать, проверить логику предшественников. Вопросы, формулируемые историками, адресованы именно этим источникам. Первыми источниками были живые люди со своими рассказами, и этот вид источников (ограниченныи? временем и пространством) и по сеи? день важен при работе с недавнеи? и современнои? историеи?: проекты «устнои? истории» XX века принесли весомые результаты.
Следующим видом источников стали официальные документы, остающиеся от повседневнои? деятельности разного рода бюрократии, включая законодательство и международные договоры, но также и многочисленные регистрационные бумаги. Леопольд фон Ранке предпочитал дипломатические документы из государственных архивов другим видам документов. Статистика — государственная и коммерческая — позволяет применять количественные методы в анализе прошлого. Личные воспоминания и мемуары традиционно привлекают читателеи? и так же традиционно считаются весьма недостоверными: мемуаристы по понятным причинам рассказывают нужную им версию событии?. Тем не менее при учете заинтересованности автора и после сравнения с другими источниками эти тексты могут многое дать для понимания событии?, мотивов поведения и деталеи? прошлого. Материалы периодическои? печати с момента ее появления стали использоваться историками: никакои? другои? источник не позволяет так понять синхронность разных событии?, от политики и экономики до культуры и локальных новостеи?, как страницы газет. Наконец, школа «Анналов» доказала, что источником для историка может стать любои? объект, несущии? на себе следы человеческого воздеи?ствия; не останутся в стороне сад или парк, разбитые по определенному плану, или выведенные человеком сорта растении? и породы животных. Накопление значительных объемов информации и развитие математических методов ее обработки обещает большие прорывы в исследованиях прошлого с началом использования историками инструментов обработки Big Data.
Однако важно понимать, что сами по себе, до момента попадания в поле интереса историка, текст, информация или материальныи? объект источниками не являются. Только вопрос, заданныи? историком, делает их таковыми.
В последнеи? трети ХХ века, однако, этои? практике был брошен вызов. Постулировав недоступность прошлого, постмодернисты свели работу историков к преобразованию одних текстов в другие. И в этои? ситуации вопрос об истинности того или иного текста отошел на второи? план. Гораздо большее значение стало придаваться проблеме, какую роль текст играет в культуре и обществе. «Константинов дар» определял государственно-политические отношения в Европе на протяжении многих веков и был разоблачен лишь тогда, когда уже потерял свое реальное влияние. Так какая разница, был ли он фальшивкои??
Профессиональная практика историков вступила в противоречие и с инструментальным подходом к истории, распространяющемся в обществе: если за прошлым не признается самостоятельнои? ценности и прошлое должно работать на настоящее, то источники не важны. Показателен конфликт, разыгравшии?ся летом 2015 года между директором Государственного архива РФ Сергеем Мироненко, предъявившим документальные свидетельства сочиненности «подвига 28 панфиловцев» в битве за Москву 1941 года, и министром культуры РФ Владимиром Мединским, защитившим «правильныи? миф» от его проверки источниками.
Любое историческое событие, завершившись, становится мифом — положительным или отрицательным. Это же можно отнести и к историческим личностям. Наши руководители госархивов должны вести свои исследования, но жизнь такова, что люди оперируют не архивными справками, а мифами. Справки могут эти мифы упрочить, разрушить, перевернуть с ног на голову. Ну, а общественное массовое сознание всегда оперирует мифами, в том числе и в отношении истории, поэтому относиться к этому нужно трепетно, бережно, осмотрительно.
Владимир Мединскии?
По сути дела, политики не только высказывают свои претензии контролировать историю, но и отрицают право историков на экспертное суждение о прошлом, уравнивая профессиональное знание, основанное на документах, с «массовым сознанием», основанным на мифах. Конфликт архивиста с министром можно было бы отнести к курьезам, если бы он не укладывался в логику развития исторического сознания современного общества, приведшую к доминированию презентизма.
Так, расставшись с позитивизмом, мы вдруг оказались перед лицом нового средневековья, в котором «благая цель» оправдывает фальсификацию источников (или пристрастныи? их отбор).
Законы истории
В конце XIX века спор о научности истории сосредоточился на ее способности открыть законы человеческого развития. На протяжении XX века эволюционировало само понятие науки. Сегодня науку часто определяют как «область человеческои? деятельности, направленную на выработку и систематизацию объективных знании? о деи?ствительности» или же как «описание с помощью понятии?». В эти определения история, безусловно, вписывается. Помимо этого, в разных науках используется историческии? метод или историческии? подход к явлениям. Наконец, надо понимать, что это разговор о соотношении понятии?, выработанных самои? европеи?скои? цивилизациеи?, и эти понятия историчны, т. е. меняются со временем.
И все же — существуют ли исторические законы, «законы истории»? Если говорить о закономерностях развития общества, то этот вопрос надо, очевидно, переадресовать социологии, которая изучает законы развития человечества. Законы развития человеческих обществ, безусловно, существуют. Некоторые из них носят статистическии? характер, некоторые позволяют увидеть причинно-следственные связи в повторяющеи?ся последовательности исторических событии?. Именно такого рода законы чаще всего объявляются сторонниками статуса истории как «строгои? науки» «законами истории».
Однако эти «законы истории» чаще всего разрабатывались («открывались») не историками, а учеными, занимавшимися смежными науками об обществе, — социологами и экономистами. Более того, многие исследователи выделяют отдельную область знания — макросоциологию и историческую социологию, которые считают «своими» классиками таких ученых, как Карл Маркс (экономист) и Макс Вебер (социолог), Иммануил Валлерстаи?н и Рэндалл Коллинз (макросоциологи), Перри Андерсон и даже Фернан Бродель (лишь последнего из списка историки также считают своим классиком). Кроме того, сами историки очень редко в своих трудах предлагают формулы законов истории или каким-то образом на такие законы ссылаются. Вместе с тем вопросы, поставленные в рамках макросоциологических, а также экономических, политологических, филологических и прочих общественно-научных и гуманитарных дисциплин, историки с большим удовольствием задают прошлому, перенося таким образом теории смежных наук на материал прошлого.
Проще говорить об исторических открытиях. Открытия в истории бывают двух типов: открытие новых источников, архивов, мемуаров либо постановка новои? проблемы, вопроса, подхода, превращающих в источники то, что раньше источниками не считалось либо позволяющих в старых источниках наи?ти новое. Таким образом, открытием в истории может быть не только обнаруженная при раскопках берестяная грамота, но и
Остановимся на этом моменте немного подробнее. Со времен школы «Анналов» историки начинают свою работу с постановки исследовательского вопроса — это требование представляется сегодня общим для всех наук. В практике исторического исследования, однако, постоянно происходит многократное уточнение и переформулировка вопроса в процессе работы над ним.
Сначала я заинтересуюсь проблемои? и начинаю читать о неи?. Это чтение заставляет меня переопределить проблему. Переопределение проблемы заставляет меня сменить направление моего чтения. Новое чтение, в свою очередь, меняет формулировку проблемы еще сильнее и еще дальше меняет направление того, что я читаю. Так я продолжаю двигаться туда и обратно, пока не почувствую, что все в порядке, — в этот момент я записываю, что у меня получилось, и отправляю в издательство.
Уильям Макнил
Историк в соответствии с моделью герменевтического круга* постоянно уточняет свои? исследовательскии? вопрос на основании данных, получаемых им из источников. Итоговая формулировка исследовательского вопроса историка становится формулои? отношения настоящего к прошлому, установленнои? ученым. Получается, что исследовательскии? вопрос сам является не только отправнои? точкои?, но и одним из важнеи?ших результатов исследования.
Это описание хорошо иллюстрирует представление об истории как науке о взаимодеи?ствии современности с прошлым: правильно поставленныи? вопрос определяет «разность потенциалов», поддерживая напряжение и устанавливая связь между современностью и изучаемым периодом (в отличие от тех социальных наук, которые стремятся наи?ти ответ именно на первоначально поставленныи? вопрос).
Примерами законов истории могут быть повторяющиеся закономерности использования прошлого в современных дебатах (отбор в прошлом сюжетов и проблем, помогающих в решении сегодняшних задач или в борьбе за групповое видение будущего; ограничения такого отбора, влияние научных трудов и публицистики на формирование исторического сознания общества), а также способы постановки задач и получения исторических знании?.
Кто такие историки?
Если историки когда-то могли считать, что они пишут для отдаленных потомков, то сегодняшнее представление об историческои? науке не оставляет им такои? возможности. Читатель — потребитель исторического знания, главная аудитория историка — находится в современности. Формулируя исследовательскии? вопрос, историк устанавливает связь между современностью и изучаемым им обществом прошлого. Любои? историк может столкнуться с тем, что его исследовательские вопросы, актуальные сегодня и интересные ему самому, не будут волновать людеи? уже через
Чем же занимаются историки, и чем их работа отличается от постоянного использования истории представителями других профессии?? Технически ответ прост: «ремесло» историка уже на протяжении нескольких поколении? состоит из нескольких этапов, от формулировки (и переформулировки) вопроса (исследовательскои? задачи) через поиск и критику источников к их анализу и созданию итогового текста (статьи, монографии, диссертации). Однако из того, что мы узнали про историю, становится понятно, что такои? ответ будет неполным — он не прояснит для нас содержание и цели этои? работы.
Существуют два традиционных ответа о роли историка.
Согласно первому, историк — мудрыи? беспристрастныи? «Нестор-летописец», ученыи? в башне из слоновои? кости, человек, которыи? «без гнева и пристрастия» занимается описанием прошлого (тут надо уточнить, что летописцы описывали как раз не столько прошлое, сколько собственную современность или совсем недавнее для них прошлое).
Второи?, тоже уже традиционныи? взгляд на историка, — это появившееся в XIX веке представление о том, что историк — идеолог создания нации, идеолог «нациестроительства». Историк — проводник «политики идентичности», тот, кто помогает нации осознать себя, раскопать свои корни, показать сообществу людеи? то, что их объединяет, и, таким образом, создать, укрепить нацию. Оба эти представления продолжают существовать в обществе, да и многие историки примеряют их на себя и даже пытаются соответствовать тому или иному подходу.
Тем не менее современныи? взгляд на место историка в современном обществе требует значительных дополнении?.
Чего ожидают от историка сегодня?
Историки — это профессионалы диалога современности с прошлым, разбирающиеся в его правилах и ограничениях. То, что изучение истории требует специальнои? квалификации, не всегда очевидно, но это так: не любои? вопрос прошлому можно задать, не любое объяснение исторических событии? можно подтвердить источниками. Результаты их работы проверяемы и общественно значимы. Таким образом, историки выполняют очень важную общественную функцию диалога современности с прошлым.
В начале XXI века представление об истории изменилось. История все больше начинает пониматься не как наука о прошлом, или о поведении людеи? в прошлом, или же о прошлои? социальнои? реальности, а как наука о взаимодеи?ствии людеи? со временем, прошлым и будущим, с изменениями социального порядка. Так, изменение взглядов на историю и общественного запроса к историкам меняет представление о деятельности историков и об объекте истории как науки — теперь это не прошлое «само по себе», а использование этого прошлого в современности и для манипулирования будущим.
Конечно, историк шумерскои? цивилизации может не ощущать прямои? связи своеи? работы с окружающеи? социальнои? деи?ствительностью — она влияет на него опосредованно, через этос и меняющиеся подходы историческои? науки. Историк ведь социализируется не просто в обществе, а и в профессии, и его личная современность включает опыт, накопленныи? поколениями предшественников, корпус текстов историческои? науки. Именно поэтому вопросы к прошлому, сформулированные историками, вбирают в себя результаты предшествующеи? историографии — история представляет собои? кумулятивное знание. Известное нам прошлое задает форму и налагает ограничения на новые вопросы к себе. Иными словами, для того чтобы правильно сформулировать вопрос, надо знать добрую половину ответа на него.
Классическии? историк, «открывающии? прошлое» в архивном документе, по-прежнему занимается историческои? наукои?, однако изменилось понимание обществом цели этого процесса: теперь от историка ожидают нового рассказа о прошлом, нового нарратива, способного повлиять на современность. Если он не напишет такои? рассказ сам, сосредоточившись на изучении «того, что было на самом деле», то он, очевидно, создаст материал для своих коллег, но пока кто-то из них не использует этот материал в коммуникации с обществом, миссия историка до конца не осуществлена.
Если в прошлом веке история заканчивалась на благоразумном расстоянии от современности, историки отказывались принимать участие в разговоре о недавних событиях, а уже цитировавшии?ся афоризм Бенедетто Кроче о том, что «всякая история современна», означал лишь актуальность изучаемых историками вопросов, то теперь общество ожидает от истории внимания прежде всего к такому прошлому, которое еще «не вполне закончилось» и влияет на сегодняшнии? день. История теперь считается полноправнои? частью современности. Профессиональное выстраивание дистанции между настоящим и прошлым входит в противоречие с запросом на современную историю.
Именно поэтому среди новых задач истории появляется «сшивание противоречащих нарративов», поэтому «места памяти» занимают в представлении об истории более важное место, чем архивы, поэтому растет новая область «публичнои? истории», в силу этого историкам все чаще приходится вступать в споры с политиками и бизнесом и все более важным становится их присутствие в общественных дебатах о сегодняшнем дне.
Другими словами, в современнои? ситуации — в обществе торжествующего презентизма — историки по необходимости становятся профессионалами и в вопросе о том, как современность справляется с наличием в неи? прошлого. Это относится и к урегулированию конфликтов, тянущихся из прошлого, и к менеджменту исторических травм, и к меняющемуся отношению современных поколении? к историческому наследию.
Важность исторических нарративов
Настоящая цель истории — помочь обществу что-то понять о себе. Роль историков в этом контексте не может сводиться к внутрицеховому развитию, — замыкаясь от общества, они теряют смысл существования своеи? науки.
Многие историки, отождествляющие себя с «новои? историческои? наукои?», свысока относятся к историческим нарративам. Однако современная историческая наука понимает, что история существует в изложении историка, что это изложение приобретает характер литературного текста — и во многих случаях это в большои? степени нарративныи? текст. «Нарративы превращают прошлое в историю, — утверждает немецкии? историк И?орн Рюзен, — нарративы создают то поле, в котором история живет культурнои? жизнью в умах людеи?, рассказывая им, кто они такие и как они и их мир меняются во времени». Более того, в преподавании истории трудно обои?тись без того или иного учебника, также представляющего собои? нарративныи? рассказ о событиях прошлого.
Именно исторические нарративы (как правило, политические, но тут есть исключения) требуются политикам — «строителям нации» — или любои? другои? общности; именно связного рассказа о прошлом требует от историков читатель историческои? литературы. В целом, можно сказать, что обществу нужен от историков именно нарратив, основанныи? на источниках и новых вопросах к прошлому.
Вполне вероятно, что растущая популярность конспирологических текстов как «популярных текстов по истории» связана с тем, что ученые отказались от рассказов об истории как о едином процессе, ведущем нас из прошлого в будущее.
Из этого следует, что составление связного рассказа о прошлом не должно выпадать из профессиональных компетенции? историков. Ограничивая себя работои? в архиве и ответами на исследовательские вопросы, историки как цех и профессиональное сообщество рискуют потерять аудиторию и утратить важную функцию профессиональных посредников между современностью и прошлым*.
Где искать историков?
Институциональная принадлежность историков тоже оказывается важнои?, она добавляет к собственнои? идентичности историка его связи с сообществом или организациеи?. Большинство историков-исследователеи? преподают в университетах, значительная часть работает в исследовательских центрах (в России — в структурах академии наук), часть — в архивах и музеях.
Как правило, историки также принадлежат к профессиональным организациям, объединенным по принципу общеи? тематики, периода или метода исследования. Кроме того, существуют и национальные организации историков, выступающие зачастую как защитники профессиональных претензии? ученых на монополию толкования прошлого от посягательства государства и других групп. Форумы таких организации? становятся иногда пространством для обсуждения наиболее важных проблем профессии — от методологии до положения историков в обществе.
В течение последних лет в России были создано три общества, в тои? или инои? степени заявляющие о себе как о национальнои? организации историков. Летом 2012 года было создано России?ское историческое общество (официальные документы настаивают на формулировке «воссоздано», так как РИО претендует на преемственность по отношению к существовавшему до революции 1917 года Императорскому РИО). Следующеи? зимои? в России появилось Военно-историческое общество. Если руководство РИО оказалось составлено из политиков первого эшелона (председателем был избран тогдашнии? спикер Государственнои? Думы РФ Сергеи? Нарышкин), то РВИО оказалось под руководством менее влиятельного, но более активного в публичнои? сфере министра культуры Владимира Мединского. В руководстве обоих этих обществ представлены «генералы» от истории, но доминируют там люди, не имеющие отношения к науке, — политические деятели.
Частично поэтому в конце зимы 2014 года ряд независимых историков создали Вольное историческое общество, которое с тех пор выступает выразителем мнения заметнои? части профессионального сообщества по поводу проявлении? историческои? политики и попыток неаккуратного «использования истории».