Без теории нам смерть!

В заголовок этой статьи вынесено грозное предостережение, которое приводит Р.И.Косолапов в своей книге “Слово товарищу Сталину”, ссылаясь на рассказ известного философа, члена Президиума ЦК КПСС Д.И.Чеснокова о беседе со Сталиным в марте 1953 г. Со своей стороны, могу подтвердить, что эти сталинские слова мне передал Д.И.Чесноков, прощаясь перед моей депортацией из Москвы в том же марте.

Стоит привести еще одно свидетельство. В статье “Самая длинная фамилия” Феликс Чуев передает со слов Д.Т.Шепилова следующее: “Положение сейчас таково, – сказал Сталин, – либо мы подготовим наши кадры, наших людей, наших хозяйственников, руководителей экономики на основе науки, либо мы погибли! Так поставлен вопрос историей”.

Указанная проблема волновала Сталина на протяжении многих десятилетий. Еще в 1924 г. на XIII съезде партии он говорил: “Один из опасных недостатков нашей партии состоит в понижении теоретического уровня ее членов. Причина – адская практическая работа, отбивающая охоту к теоретическим занятиям и культивирующая некую опасную беззаботность – чтобы не сказать больше – к вопросам теории”.

И дело здесь не просто в просветительской заботе о самообразовании членов партии. Дело глубже. Уже Ленин подчеркивал эту глубину: “Экономической силы в руках пролетарского государства России совершенно достаточно, чтобы обеспечить переход к коммунизму. Чего же не хватает? Ясное дело, чего не хватает: не хватает культурности тому слою коммунистов, который управляет”.

С особой остротой указанная проблема стала перед партией после победоносной войны, когда надо было определять пути развития общества, строительства коммунизма. В этот период теоретическое отставание членов партии становилось особенно нетерпимым. “Орден меченосцев” не должен превращаться в “хор псаломщиков, отряд аллилуйщиков”, – предупреждал Сталин. “Общеизвестно, что никакая наука не может развиваться без свободы критики, без борьбы мнений”, – подчеркивал он.

Для того, чтобы оживить научную мысль, поднять роль теории, знания, образования, Сталин выдвигает многочисленные инициативы и предложения.

Можно вспомнить, что в 1947 г. он передал группе ученых предложение создать “Общество по распространению научных и политических знаний”. Соответствующее решение правительства было необычайно щедрым для тех нелегких послевоенных лет. Общество “Знание” попросили возглавить замечательного ученого, Президента Академии наук СССР академика С.И. Вавилова; общество получило в свое распоряжение здание Политехнического музея рядом с ЦК партии; общество обрело широкие издательские возможности.

В том же году по инициативе Сталина было создано Издательство иностранной литературы, которое было призвано знакомить советского читателя с лучшими новинками зарубежной литературы в сфере естественных и общественных наук. Потоком полились современные книги по физике, астрономии, химии, биологии, генетике.

Одну идею Сталина “всемогущий аппарат” все же похоронил. В связи с юбилеем Академии наук СССР он предложил учредить в стране ордена для деятелей науки. Орден Ломоносова – за заслуги в разработке общих проблем естествознания; орден Менделеева – за заслуги в области химии; орден Павлова – за достижения в сфере биологических наук. Надо сказать, что образцы этих орденов уже были изготовлены Монетным двором; мне показывал их заведующий сектором науки ЦК С.Г.Суворов. Но где-то дело застряло.

Что касается самого сектора науки ЦК, то после XIX съезда партии по указанию Сталина на его основе были созданы три самостоятельных отдела: Отдел философии и истории, Отдел экономики и права, Отдел естественных и технических наук. Руководителями первых отделов стали Д.И.Чесноков и А.М.Румянцев, вошедшие в Президиум ЦК.

Д.И.Чесноков рассказывал мне, что перед тем как произнести свое грозное предостережение, Сталин сказал следующее: “Вы вошли в Президиум ЦК. Ваша задача – оживить теоретическую работу в партии, дать анализ новых процессов и явлений в стране и мире. Без теории нам смерть, смерть, смерть!”.

С 1947 года по инициативе Сталина в стране развернулась полоса теоретических дискуссий в области самых различных научных дисциплин. Начало было положено дискуссией по книге Г.Ф.Александрова “История западноевропейской философии”. После философской дискуссии 1947 г. был создан журнал “Вопросы философии”, в задачу которого входило теоретическое обсуждение вопросов диалектики, логики, теории познания.

Затем были проведены дискуссии по биологии и физиологии. Мало кто помнит, что Сталина заинтересовала гипотеза академика О.Ю.Шмидта о происхождении планетных систем. Четыре лекции Шмидта послужили основой для широкой дискуссии в области космогонии, а затем прошла дискуссия об эволюции звездных систем, в основу которой был положен доклад академика В.А.Амбарцумяна.

Далее последовали дискуссии по языкознанию и политической экономии. Метод публичных дискуссий привлекал внимание не только ученых, но и широкого партийного актива, всех слоев населения.

Особенно беспокоила Сталина опасность монополизма в науке. Стремление к монополии он критиковал у последователей Марра; в монополизме он упрекал академика Л.А.Орбели. В конечном итоге, первоначально поддержав Т.Д. Лысенко, Сталин в мае 1952 г. дал прямое указание: “Ликвидировать монополию Лысенко в биологической науке. Создать коллегиальный руководящий орган Президиума ВАСХНИЛ. Ввести в состав Президиума противников Лысенко: Цицина и Жебрака”. Об этом мне рассказал тогдашний заведующий сельхозотделом ЦК А.И. Козлов.

На протяжении многих лет среди советских философов шли методологические споры вокруг проблем теоретической физики, в первую очередь теории относительности и квантовой механики. Нигилистическое отношение к ним подпитывалось механистическими односторонностями философа А.Максимова и некоторых работников тогдашнего физфака МГУ. В частности, серьезно доставалось видному теоретику И.Е.Тамму от руководства физфака (декан Предводителев, секретарь Ноздрев). Когда группа ведущих физиков-теоретиков страны обратилась в защиту Тамма, то Сталин с юмором сказал: “Уберегите его от героев Гоголя и Щедрина”.

Догматизм и рутина вызывали у Сталина отторжение. Он искал новаторов повсюду, в том числе и в науке. Вот его слова: “В науке единицы являются новаторами. Такими были Павлов, Тимирязев. А остальные – целое море служителей науки, людей консервативных, книжных, рутинеров, которые достигли известного положения и не хотят больше себя беспокоить. Они уперлись в книги, в старые теории, думают, что все знают и с подозрением относятся ко всему новому”. В телеграмме на имя Президента Академии наук академика В.Л.Комарова от 24 марта 1942 года Сталин писал: “...я выражаю уверенность, что, несмотря на трудные условия военного времени, научная деятельность Академии наук будет развиваться в ногу с возросшими требованиями страны и Президиум Академии наук под Вашим руководством сделает все необходимое для осуществления стоящих перед Академией задач”. Во второй телеграмме Сталина на имя Президента Академии наук академика В.Л.Комарова от 12 апреля 1942 года было сказано: “Правительство с удовлетворением принимает Ваше предложение о всемерном развитии деятельности научных учреждений Академии наук СССР и ее действительных членов и членов-корреспондентов, направленной на укрепление военной мощи Советского Союза. Надеюсь, что Академия наук СССР возглавит движение новаторов в области науки и производства и станет центром передовой советской науки в развернувшейся борьбе со злейшим врагом нашего народа и всех других свободолюбивых народов – с немецким фашизмом. Правительство Советского Союза выражает уверенность в том, что в суровое время Великой Отечественной войны советского народа против немецких оккупантов Академия наук СССР, возглавляемая Вами, с честью выполнит свой высокий патриотический долг перед Родиной”.

Но развитие науки немыслимо без сильной системы образования, подготовки кадров. В стране за советские годы выросла мощная система высшей школы. Если в сфере науки в 1913 г. в России числилось 13 тысяч работающих, то перед крахом советской системы их число достигло 3 миллионов.

Осенью 1947 г. Сталин находился на отдыхе в Сочи. В это время (наша семья тоже отдыхала в Сочи) я был дважды приглашен Сталиным для беседы 18 октября и 10 ноября.

В ходе последней беседы Сталин коснулся судьбы отечественных университетов. Вот основное содержание его слов.

“Наши университеты после революции прошли три периода.

В первый период они играли ту же роль, что и в царское время. Они были основной кузницей кадров. Наряду с ними лишь в очень слабой мере развивались рабфаки.

Затем, с развитием хозяйства и торговли, потребовалось большое количество практиков, дельцов. Университетам был нанесен удар. Возникло много техникумов и отраслевых институтов. Хозяйственники обеспечивали себя кадрами, но они не были заинтересованы в подготовке теоретиков. Институты съели университеты.

Сейчас у нас слишком много университетов. Следует не насаждать новые, а улучшать существующие.

Нельзя ставить вопрос так: университеты готовят либо преподавателей, либо научных работников. Нельзя преподавать, не ведя и не зная научной работы.

Человек, знающий хорошо теорию, будет лучше разбираться в практических вопросах, чем узкий практик. Человек, получивший университетское образование, обладающий широким кругозором, будет полезнее для практики, чем, например, химик, ничего не знающий, кроме своей химии.

В университеты следует набирать не одну лишь зеленую молодежь со школьной скамьи, но и практиков, прошедших определенный производственный опыт. У них в голове уже имеются вопросы и проблемы, но нет теоретических знаний для их решения.

На ближайший период следует большую часть выпускников оставлять при университетах. Насытить университеты преподавателями”.

“О Московском университете. Не сильное там руководство. Быть может стоит разделить Московский университет на два университета: в одном сосредоточить естественные науки (физический, физико-технический, математический, химический, биологический и почвенно-географический факультеты), в другом – общественные (исторический, филологический, юридический, философский факультеты).

Старое здание отремонтировать и отдать общественным наукам, а для естественных выстроить новое, где-нибудь на Воробьевых горах. Приспособить для этого одно из строящихся в Москве больших зданий. Сделать его не в 16, а в 10, 8 этажей, оборудовать по всем требованиям современной науки.

Уровень науки у нас понизился. По сути дела у нас сейчас не делается серьезных открытий. Еще до войны что-то делалось, был стимул. А сейчас у нас нередко говорят: дайте образец из-за границы, мы разберем, а потом сами построим. Что, меньше пытливости у нас? Нет. Дело в организации.

По нашим возможностям мы должны иметь И. Г. Фарбениндустри в кубе. А нет его. Химия сейчас – важнейшая наука, у нее громадное будущее. Не создать ли нам университет химии?

Мало у нас в руководстве беспокойных... Есть такие люди: если им хорошо, то они думают, что и всем хорошо...”.

Было высказано много других интересных наблюдений и идей о науке, ее состоянии и перспективах.

В океане нахлынувших новых дел надо было в первую очередь подумать о Московском университете.

Предварительный совет состоялся с замечательным человеком и ученым, тогдашним президентом Академии наук СССР академиком С.И.Вавиловым. Он поддержал мое предложение выдвинуть на пост ректора МГУ А.Н.Несмеянова.

Когда это свершилось, я пригласил Александра Николаевича в ЦК и вместе мы подготовили проект письма на имя Сталина о строительстве нового комплекса зданий Московского государственного университета. Мы обсуждали структуру, численность коллектива МГУ, высотность зданий и в конечном итоге представили за двумя подписями записку в Политбюро.

Прошли недели, и вдруг нас с Александром Николаевичем вызывают прямо на заседание Политбюро.

Заседание вел Сталин. На нем присутствовали члены Политбюро, руководители Москвы и мы с Несмеяновым в весьма напряженном состоянии.

Сталин начал прямо:

– Здесь были представлены предложения о строительстве нового комплекса зданий для Московского государственного университета. Что запроектировано у нас на Воробьевых горах?

Ответ:

– Комплекс высотных жилых зданий.

Сталин:

– Возведем этот комплекс для Московского университета, и не в 10-12, а в 20 этажей. Строить поручим Комаровскому. Для ускорения темпов строительства его надо будет вести параллельно с проектированием.

Обращаясь к Микояну:

– Следует предусмотреть Внешторгу валютные ассигнования на необходимое оснащение и оборудование лабораторий; университет должен быть обеспечен новейшими приборами и реактивами.

Необходимо создать жилищно-бытовые условия, построив общежития для преподавателей и студентов. Сколько будет жить студентов? Шесть тысяч? Значит в общежитии должно быть шесть тысяч комнат. Особо следует позаботиться о семейных студентах.

Все это было принято, лишь в одном месте возразил Молотов: студентам будет скучно в одиночестве, надо разместить хотя бы по двое.

На Ленинских горах буквально заработал вулкан; строительство шло невиданными темпами.

Следует подчеркнуть, что решение о строительстве МГУ было дополнено широкими мерами по укреплению материальной базы всех университетов, в первую очередь в городах, пострадавших от войны. Университетам были переданы крупные здания в Минске, Харькове, Воронеже. Активно начали создаваться и развиваться университеты ряда союзных республик.

Помню, один из чиновников предложил в 1949 году отметить юбилейные дни Сталина присвоением его имени комплексу МГУ на Ленинских горах. Ответ был однозначен:

– Главный университет страны может носить лишь одно имя – Ломоносова.

Сталина возмущала распространенная в чиновничьем аппарате болезнь интеллектуального паразитизма. Однажды он прочитал в журнале “Коммунист” статью на экономические темы. Что-то вызвало его несогласие, и он попросил связаться по телефону с автором. В ответ на критические замечания автор статьи забормотал что-то по поводу того, что он статьи не писал и лишь дал свою подпись под готовым материалом. Тогда раздался звонок главному редактору В.С.Кружкову.

– Оказывается, в Вашем журнале публикуются статьи за подписью авторов, которые на самом деле этих статей не писали. Это недопустимо.

Тот же Кружков рассказывал, как Сталин отвергал конъюнктурное приспособленчество:

– В журнале автор выступил с двумя статьями по одному вопросу, но с разными точками зрения. Позицию, конечно, можно пересмотреть, но надо объяснить людям, почему это сделано, исходя из каких новых явлений.

В теории не только допустима, но и необходима ортодоксальность как верность принципам. А “там, где речь идет о принципах, надо быть неуступчивым и требовательным до последней степени”, – так определял честность в науке Плеханов. Сталин разделял такой подход и был противником ортодоксальности на основе личной приверженности. Именно поэтому он решительно отверг попытки объявить в общественной теории этап “сталинизма”.

Сталин с тревогой наблюдал за процессами общественной эволюции, фиксируя отход актива партии от теории, засилье догматизма и узкого практицизма. Он настойчиво подчеркивал (во время упомянутой выше беседы со мной в 1947 г. в Сочи): “Главное в жизни – идея. Когда нет идеи, то нет цели движения; когда нет цели – неизвестно, вокруг чего следует сконцентрировать волю”.

Это размышление перекликается с мыслями великого ученого минувшего века академика В.И.Вернадского. Вот его слова: “Сила идеи – бесконечна. И это мы должны помнить теперь, когда очень часто это забывают в хаосе русских событий”.

Академик В.И. Вернадский заложил основы учения о новом этапе эволюции нашей планеты, о формировании на Земле сферы разума – ноосферы. В.И.Вернадский подчеркивал, что марксизм подошел к тому же выводу, вскрыв роль науки как основы социального переустройства общества.

Автор: Юрий Жданов

Комментарии: