"Психоаналитическая слепота"

Слепота – предпосылка эдипова метода в глубинной психологии, так как она инициирует поиск самого себя. мы начинаем работу в потемках, не представляя, что делать, какой дорогой надо идти, как будто стоим на перекрестке. Просим света, чтобы осветить наши проблемы и постигнуть глубины наших душ. Хотим ясно понять, что в них плохо, и избавиться от бесплодия и болезней, после чего определить свою подлинную сущность. Мы обращаемся к сновидениям как к афористическим гидам и шаг за шагом, по кусочкам составляя картину, решаем свою загадку. Да, чтобы заниматься анализом, мы должны быть слепыми. Эту слепоту теперь называют бессознательным.

Существуют различные способы достижения слепоты: например, Эдип, чьи глаза раскрыты, но видеть не могут, таков и Тиресий – зрячий (сиер) с закрытыми глазами. И все же оба они слепы. Язык света, взглядов и глаз пронизывает драму. Самоослепление Эдипа в конце Tyrannos понимается всеми как раскрытие его подлинного характера. Он физически слеп в конце, по тому что психически слеп в начале всей трагедии. Однако его наступившая слепота является результатом его методов действия – преследования, допросов, стремления узнать правду о себе, попыток познать самого себя. «Познай самого себя» - здесь этот совет равносилен слепоте: когда, придерживаясь эдипова метода, я наконец узнаю, кто я есть, результат действует ослепляющее, и наступает слепота.

То, что Тиресий называет двойным проклятьем, от матери и от отца, падает на Эдипа: «…наказан будешь горьким ты изгнаньем. Зришь ныне свет – но будешь видеть мрак». Такова расплата за попытку понять с помощью эдипова метода: путем вопросов и истолкований. Содержание зависит от метода. Содержимое ответа на вопрос «Что это такое?» неизбежно связано с методом, использованным для его получения. Родительские проклятья, раскрывающиеся в анализе, следуют из самой истории, в которую мы оказываемся вовлечены при вступлении в первозданную слепоту, являющуюся предпосылкой анализа: его (анализа) фантазий о путешествии, hodos, из бессознательного к самопознанию через просвещение.

Анализ должен существовать при всех обстоятельствах. Ведь нам самим необходимо обнаружить, что мы, связанные с родительским миром как с бессознательным инцестуозно (Фрейд), уроборически (Юнг), героически желаем освободиться от этого мира через самопознание. «Не желаю ничего слушать, пока не узнаю все точно»,- заявляет Эдип, в то время как Иокаста в последний раз умоляет его оставаться в неведении: «О Эдип! Помоги тебе Бог! Лучше бы тебе никогда не узнать, кто ты!» Желание выяснить, кто ты на самом деле, превосходит инцестуозное бессознательное, и аналитик руководит вами. У него более широко раскрытые, глубоко посаженные глаза – глаза Тиресия. Анализ ставит перед собой цель – выявить суть такого пациента, помещая его реальное бытие в сосуд (temenos), настраивая (выпучивая) глаза физического зрения, что бы рассмотреть жизнь более четко, как область неведомых проекций, как тени на стене пещеры.

Результатом такого анализа оказывается трагедия, так как героическая попытка Я увидеть и есть тот самый симптом, пытающийся видеть, а симптом не может видеть самого себя. Вот почему он представляет собой симптом. Трагедия Греции становится трагедией психоанализа. Как сказал Фрейд, «каждый человек однажды в своих фантазиях оказывался начинающим Эдипом, и это… заставляло каждого содрогнуться от ужаса».

Трагическое осознание того, что тот самый инструмент, который я называю своим сознанием и которым пользуюсь в данный момент для анализа трагедии Эдипа, сам является эдиповым, заставляет меня отшатнуться, и не из-за моих фантазий, но потому, что этот ужас и есть мое сознание.

Итак, анализ не может помочь, он только подтверждает от случая к случаю результаты эмпирических наблюдений: жуткие столкновения желаний, опасений, ненависти и оскорблений детства. Анализ не в состоянии помочь, но через каждые несколько лет выдвигает на утверждение новые теории относительно проклятой причинной связи между родительскими имаго и динамикой развития в раннем детстве. Каждая новая теория ближайших учеников Фрейда, включая и увлечения современных юнгианцев психологией развития, архетипами отца и матери, игрой в «песочек» и детским анализом, через Кляйн, Кохута и Лакана обращается все к той же эдиповой теме. Эмпирические находки и теоретические открытия подтверждают тот миф, на котором, как сказал Фрейд, зиждется анализ. Объяснить это можно тем, что мы действуем как Эдип и обнаруживаем то, что обнаружил он.

(В основе слепоты лежит вера. Смотреть – значит верить. То, что мы ясно видим, убеждает нас в том, что мы видим ясно. Основное положение в анализе декларирует, что психические расстройства личности развиваются внутри семьи. Миф о семье сплавился с методом анализа в виде реконструкции развития личности. «Когда на суд безмолвных, тайных дум /Я вызываю голоса былого… (Шекспир, Сонет 30), мой анализ имеет светский и буржуазный характер, потому что это былое связано с мифом о семье, и особенно о европейской семье. Такая семья, может быть, до сих пор существует в «белых» районах для среднего класса, поставляющих население для культа Эдипа и терапии, но она вряд ли характерна для всего города. Этот город черных, бежевых, коричневых, оливковых, желтых, и глубоко в душе каждого из них гнездиться голубое (печаль). Эти люди ищут исцеления менее всего в сеансах психоанализа (в поисках самого себя, погрузившись в приятное, безмолвное мышление) – они ищут его на улицах.

«Светский», «буржуазный» - другие слова для обозначения падшей души, изгнанной в жесткую фактическую реальность. Пока душа находиться в ссылке, как часто и страстно говорил об этом Корбин в Эраносе, мы видим жизнь только глазами ссыльного, вспоминая прошлое лишь в его фактической реальности, и воображаем путь из ссылки только как прогрессивное развитие….

Итак , задача терапевта заключается не в реконструкции прошлого и семьи, но в восстановлении Храма, который восстанавливает город во имя его воспоминания о его душе. Соответственно побуждение обратиться к терапии с целью вырваться из семьи представляет желание души возвратиться из жесткой реальности, в которой она чувствует себя в ежедневной ссылке).

Если бы нам удалось вообразить терапию по-другому, - скажем, как исследование любви, с мифологемой об Эросе и Психее как высшим воплощением; или продления рода и брака, с привлечением Зевса и Геры, их взаимной борьбы и потомства; или имагинативного полета и искусства ремесленников с Икаром и Дедалом; или об Аресе и мире сражений, зла и разрушения; или о мире подражания, в котором искусство превращается в жизнь посредством желания Пигмалиона; или как исследование, в котором главную роль играют Гермес и Афродита, или Персефона, или Дионис, - методы терапии могли бы выявлять совершенно другие характеры. Стали бы мы по-прежнему оценивать эти прообразы эквивалентными родителям и детству? Пытались бы мы по-прежнему «искать самих себя», наши подлинные истории, нашу идентичность? Разгадывали бы мы до сих пор загадки, читали предсказания, вытекающие из наших снов, относились бы к своим фантазиям как к оракулам, чтобы они раскрыли нам, кем мы в действительности являемся? Если бы существовали методы, произошедшие из других мифов, аналитики гораздо реже превращались бы в отцов и матерей, провидцев и пророков. Инцест и насилие над ребенком не стали бы исходными теоретическими концепциями и экспериментальными точкам отсчета. Слепоту можно было бы переместить из определения бессознательного в сам акт анализа этого бессознательного. Подобно Эдипу, наша слепота появляется в методах, применяемых нами, когда мы хотим видеть.

В то время как Эдип полностью вовлечен в поиски самого себя, различные методы могли бы освободить нас от субъективизма. Наши страдания и патологии меньше касались бы нас самих. Вместо этого, скажем, они могли бы относиться к естественным трудностям полетов и ремесел; к искусству утонченной любви; к работе души над созданием брака; к ограничению области исследований; к боли , полученной в сражениях; или о правильной жизни на земле, в соответствии с гипотезой Геи. Усталость, лихорадку и раздражение, усложняющие задачу написания этой статьи, можно было бы отнести к самой статье,- к даймонам писаний, публичных выступлений, Эраноса, Эдипа, - но не ко «мне» и «моим проблемам». До тех пор, пока мы не избавимся от субъективизма, как сможет душа когда-нибудь вернуться в мир., к реальным вещам, чтобы они удостоились от нас того внимания, в котором нуждаются? Существуют и другие занятия, другие неотложные дела, кроме тех, которые касаются самости. Что означает «творить красоту»? служить своему городу? Быть другом, умирать с достоинством, любить мир, помнить о Богах?

Я перечислил всего несколько тем и мифических личностей, выбранных случайно. Бесчисленные сказания пробираются сквозь леса. Душевные луга выстланы коврами из переплетающихся вымыслов. Кто сказал Доддс, сам Софокл «быть священнослужителем у многих Богов». И Хор в трагедии «Эдип –царь» взывал ко многим другим Богам, не в пример мономифическому герою, сохранявшую фарисейскую преданность только одному Богу. Хор вопрошает: «О страшное свершивший! Как дерзнул ты очи погасить? Внушили Боги?» Эдип отвечает: «Аполлоново веленье, Аполлон решил, родные! Завершил мои он беды!»

Творение Софокла само предсказывает другой путь приближения к истиной натуре человека. О происхождении Эдипа проговаривается пьяница в таверне, после чего все истории с оракулами, пророками клятвами и допросами становятся излишними. Сплетня, пьянство и простое товарищество demos (простолюдин) раскрывает характер и судьбу без применения эдипова метода, без тщательного расследования самого себя. другие расскажут тебе, кто ты такой. Драма следует по этому дионисйскому пути, так как она ставиться для публики, чтобы показать ей, во что бы то ни стало, страдания агонизирующей души.

Рамки вымысла об Эдипе, однако, отстраняют меня от исследования этих возможностей. До тех пор пока я провожу психоанализ психоанализа, моя мысль ограничивается эдиповым методом: осмыслением всего неправильного, исследованием пошлого, - родителей и своего детства, – Аполлон, Софокл, ранний Фрейд, маленький Ганс. Я не могу проложить пути развития для других терапий – для умения и искусства, экспрессии, помощи, товарищества, поклонения, обучения гармонии в красоте и пр., по тому что эдипов метод определил даже meta-hodos: обретение сознания как открытие самого себя. какие бы мифы не действовали в душе, какое бы содержимое мы не смогли в ней обнаружить, до тех пор, пока метод заключается в словах «ищи себя сам», эти другие мифы будут приносить только эдиповы результаты, так как мы обращаемся к ним все с тем же старым намерением. Мы все еще ищем субъективную идентичность, стараясь понять себя, включая это понимание и эту идентичность в историю собственного развития. Мы не можем выйти за пределы этой пьесы, этой трагедии.

Поп-политеизмы и астро-мифо-типологии обманывают нас, предлагая свежие идеи для нашей идентификации самих себя. Однако эти новые содержания ограничиваются все тем же старым методом самопознания. Мы взываем к Богине не ради нее, не радии ее терапии, а радии своей самореализации. Межличностные идеалы психологий нового века защищаются от аполллоновских терзаний аполлоновыми же идеализациями. Они служат как противофобийные опровержения трагедии, рожденной в их поисках самих себя. Отсюда – отчаянное желание покинуть абсолютно весь греческий мир и обращение к национальным американским обрядам лечения, эскимосскому шаманизму, движениям жителям острова Бали, сидениям Зендо, африканским барабанам, дыханию по хинди, тантрическому сексу. Терапия желает покинуть Грецию, чтобы избежать встречи с Эдипом.

Насколько этот миф является нашим, как глубоко он характеризует наш психологический век, можно заключить из наших отчетов о своих бедах. Какая другая культура – египетская, хинди, римская, родовая, традиционно католическая, не говоря уж о греческой,- могла бы относить на счет настоящих родителей и пережитого детства причину своего нездоровья, депрессии, заболеваний с жалобами на психическое расстройство или утраты связей с обществом? Какая другая культура искала бы избавления от этих несчастий не у Богов, предков или космических сил, не в ритуалах, проклятьях, не у демонов, не в именах, местах, видах пищи, воздуха, вод, т.е. не в реалиях, видимых и невидимых, - а в побуждении воспоминаний о своем личном детстве и родителях из далекого прошлого, оставшегося где-то позади? Сколько иронии в том, что психология нашей культуры настолько увлеклась идеей развития, что теперь предохраняет и психологию, и нашу культуру от того самого развития, выраженного в этой самой идее.

Психоанализ предлагает сознание. (Я использую слово «психоанализ» для всего психотерапевтического движения, вне зависимости от школы). Сознание – спасительный термин. Сознание может защитить или, по меньшей мере, обеспечить покровительство в случае бедствия, болезни, роковой судьбы, - особенно это касается участи Эдипа. Если мы обладаем психологическим сознанием, то не ослепнем. Таково предположение. Практикующие культ сознания исполняют его ритуалы в назначенные часы, в определенных местах. В этой практике все компоненты эдиповой истории в качестве детерминант судьбы доказаны, подкреплены свидетельствами , заверены жрецом и раскаивающимся грешником в эмоционально сплачивающем причастии. Провозглашая, что практика культа может открыть глаза посредством его метода субъективного исследования, психоанализ поддерживает ослепление этим мифом, требующим слепоты в качестве своей предпосылки, даже определяющим свое собственное ослепление как проникновение в сущность. Далее, определяя сознание как продукт использования исключительно его метода, психоанализ завладевает преимущественным правом на метод обретения сознания. его высокомерие – эдипово: сознание собственной личности – единственное определение сознания. существует лишь один путь: метод субъективного расследования. (Вне церкви нет спасения!)

При этом сам анализ – только один из способов, способ, предлагающий установленный вклад в искусство психологической рефлексии, воображения и собеседования. Немаловажное искусство, но вряд ли включающее в себя сознание. Рыбак со своей сетью; душещипательный певец, исполняющий блюзы; адвокат, искушенный в спорах; воспитатель в детском саду и медсестра, снующая среди своих подопечных; присущие садовнику ощущения солнца, тени, почвы и влажности, - их исключительно внимательное сознание не требует изучение субъективной истории. Но все же анализ посоветовал бы им, что для обретения сознания они должны посещать церковь, посещать сеансы терапии. Я бы даже сказал, что не расследованная жизнь в самом деле стоит того, чтобы жить. Более того, жизнь – это не загадка, каким бы чудовищным ни показалось такое заявление! «О, пробуй и смотри!»

– ЭДИП ВОЗВРАТИЛСЯ # Phenomena (1985)

Комментарии: