Готовый интеллектуальный корм: как родители и школа мешают детям стать взрослыми и мыслить критически

Учеба ради оценок давно стала эпидемией школьного образования. Зараженные этим вирусом дети ведут себя как роботы: заучивают домашние задания от абзаца до абзаца, пишут сочинения по шаблонам, бесконечно тренируются решать однотипные тесты и во всем полагаются на помощь родителей. В то же время на рынке труда все чаще задачи, которые можно выполнить строго по инструкции, передают именно машинам, а от людей требуется способность рисковать, экспериментировать, изобретать и мыслить критически. «Теории и практики» публикуют отрывок из книги «Отпустите их. Как подготовить детей к взрослой жизни» издательства «Манн, Иванов и Фербер», в которой Джули Литкотт-Хеймс разбирает эти проблемы на примере американской системы образования.

В вышедшей в 1999 году книге Raising Adults: Getting Kids Ready for the Real World Джим Хэнкок, социолог, много лет проработавший с молодежью в религиозной организации, замечает: если воспитывать детей, дети и получатся. Он настаивает, что наша задача — вырастить взрослых. Это звучит банально, но я начала задаваться вопросом, знаю ли я — да и остальные тоже, — что сегодня означает «быть взрослым» и как происходит взросление.

Есть всевозможные юридические определения «взрослости»: это возраст, когда человек может создавать семью без согласия родителей (в большинстве штатов в 16 лет), сражаться и умирать за свою страну (18) и пить алкоголь (21 год). Но что значит думать и вести себя по-взрослому с точки зрения развития?

Десятилетиями стандартное социологическое определение вполне отражало общественную норму: окончить школу, покинуть родительский дом, стать независимым финансово, создать семью и завести детей. В 1960 году 77 процентов женщин и 65 процентов мужчин достигали всех пяти пунктов к 30 годам. В 2000 году этому критерию соответствовала лишь половина тридцатилетних женщин и треть их сверстников-мужчин.

Эти традиционные вехи явно устарели. Брак перестал быть обязательным условием финансовой безопасности женщины, а дети — неизбежным результатом половой жизни. Человек может стать взрослым, не создав семью и не заведя детей или сделав что-то одно из этого. Если измерять «взрослость» вехами, к которым молодые люди больше не стремятся, далеко не уйдешь. Нужно более современное определение, и его можно найти, опросив самих молодых людей.

В 2007 году в опубликованном в Journal of Family Psychology исследовании ученые спрашивали людей в возрасте от 18 до 25 лет, какие критерии взрослости им кажутся наиболее показательными. В порядке убывания важности были названы: 1) ответственность за последствия своих действий; 2) общение с родителями на равных; 3) финансовая независимость от родителей и 4) независимое от родителей и другого влияния формирование ценностей и убеждений. Затем респондентов спрашивали: «Как вы думаете, вы взрослый человек?» Всего 16 процентов ответили утвердительно. Родителей участников исследования тоже опросили: стали ли их отпрыски взрослыми, и как матери, так и отцы в подавляющем большинстве согласились с мнением детей. На основе наблюдений за почти 20 тысячами молодых людей от 18 до 22 лет в период работы деканом я согласна с этими данными и считаю, что это проблема. […]

Это провал воспитания. Ребенок не приобретает жизненные навыки по мановению волшебной палочки с последним ударом часов на восемнадцатый день рождения. Детство должно быть тренировочной площадкой. Родители могут помочь — но не тем, что всегда будут готовы все сделать или проконсультировать по телефону, — а тем, что уйдут с дороги и позволят ребенку разобраться самостоятельно.

Бет Ганьон, психотерапевт и владелец частной практики в НьюХэмпшире, с этим согласна. У нее полно пациентов, которые беспокоятся о своих детях и из-за этого излишне им помогают: «У нас некоторые мамы в буквальном смысле каждый день возят детей в школу, «потому что на улице мороз»», — рассказывает она с отчаянием в голосе.

Я вздрагиваю от мысли, что Бет подумала бы о наших земляках, которые делают то же самое под роскошным калифорнийским солнцем. «Дети должны получать и выполнять определенные задачи в определенном возрасте, — продолжает она. — Многие родители очень образованны и умны, но при этом слабо себе представляют, что уместно с точки зрения развития ребенка». […]

Ходить в школу самому, попросить придержать дверь или помочь занести коробки, резать мясо на тарелке — это повседневные вещи, которые взрослый человек должен уметь делать сам. А еще он должен быть готов, что что-то может пойти не так. […]

Другой список дел

Если мы хотим, чтобы у наших детей появился шанс выжить во взрослом мире без пуповины в виде мобильного телефона — дежурного решения всех проблем, — им понадобится набор базовых жизненных навыков. На основе собственных наблюдений на посту декана, а также советов родителей и работников образования по всей стране я приведу несколько практических навыков, которые ребенок должен освоить до поступления в колледж. Здесь же я покажу «костыли», которые в настоящее время мешают им самостоятельно встать на ноги.

1. Восемнадцатилетний обязан уметь разговаривать с незнакомцами — преподавателями, деканами, консультантами, хозяевами жилья, продавцами, HR-менеджерами, коллегами, банковскими служащими, медработниками, водителями автобусов, автомеханиками.

Костыль: мы требуем от детей не разговаривать с чужаками, вместо того чтобы помочь овладеть более тонким навыком — отличить немногочисленных плохих незнакомцев от большинства хороших. В результате дети не умеют подойти к незнакомому человеку — вежливо, установив зрительный контакт, — чтобы попросить помочь, подсказать, посоветовать. А это им очень пригодилось бы в большом мире.

2. Восемнадцатилетний обязан уметь ориентироваться в кампусе, в городке, где проходит летняя стажировка, или там, где он работает или учится за границей.

Костыль: мы возим и сопровождаем детей повсюду, даже если они могут добраться на автобусе, велосипеде или пешком. Из-за этого они не знают дорогу из одного места в другое, не умеют спланировать маршрут и справиться с транспортным хаосом, не умеют составлять планы и следовать им.

3. Восемнадцатилетний обязан уметь справляться со своими задачами, работой и сроками.

Костыль: мы напоминаем детям, когда сдавать работу и когда за нее взяться, а иногда помогаем или просто делаем все за них. Из-за этого дети не знают, как расставлять приоритеты, справляться с объемом работы и укладываться в сроки без регулярных напоминаний.

4. Восемнадцатилетний обязан уметь выполнять работу по дому.

Костыль: мы не очень настойчиво просим помогать нам по дому, потому что в расписанном до мелочей детстве остается мало времени для чего-то, кроме учебы и внеклассных мероприятий. Из-за этого дети не знают, как вести хозяйство, следить за собственными потребностями, уважать потребности других и вносить свою лепту в общее благополучие.

5. Восемнадцатилетний обязан уметь справляться с межличностными проблемами.

Костыль: мы вступаемся, чтобы решать недоразумения и успокаивать задетые чувства. Из-за этого дети не знают, как справиться с ситуацией и разрешить конфликты без нашего вмешательства.

6. Восемнадцатилетний обязан уметь справляться с перепадами учебной и рабочей нагрузки в вузе, с конкуренцией, строгими учителями, начальниками и так далее.

Костыль: в трудную минуту мы вступаем в игру — доделываем задачи, продляем дедлайны, разговариваем с людьми. Из-за этого дети не понимают, что в жизни обычно не все идет так, как им хочется, и что даже несмотря на это все будет в порядке.

7. Восемнадцатилетний обязан уметь зарабатывать деньги и разумно их тратить.

Костыль: дети перестали подрабатывать. Они получают от нас деньги на все, что пожелают, и ни в чем не нуждаются. У них не формируется чувство ответственности за выполнение задач на работе, нет чувства подотчетности начальнику, который не обязан их любить, они не знают цену вещам и не умеют управлять своими финансами.

8. Восемнадцатилетний обязан уметь рисковать.

Костыль: мы прокладываем им путь, выравниваем ямы и не даем споткнуться. Из-за этого у детей нет понимания, что успех приходит только к тем, кто пробует, терпит неудачу и опять пробует (то есть упорным), и к тем, кто выдерживает неприятности (то есть стойким), а это умение складывается, когда борешься с неудачами. […]

© Halfpoint / iStock

Мыслить важно

В своем бестселлере 2009 года Drive: The Surprising Truth About What Motivates Us Дэниел Пинк рассказывает, почему способность разобраться в проблеме особенно важна для сотрудников в XXI веке. Он показывает, что работы, требующие решения «алгоритмических» задач (с готовой инструкцией, которая ведет к единственному выводу), передают на аутсорсинг или компьютеризируют, в то время как 70 процентов прироста рынка труда в США стали давать профессии, включающие «эвристические» задачи — те, в которых надо думать, экспериментировать с возможностями и изобретать новые решения как раз потому, что алгоритма просто не существует. В XXI веке работнику придется соображать.

The Foundation for Critical Thinking — образовательная некоммерческая организация, более 30 лет занимающаяся прививанием критического мышления учащимся, — разделяет эту точку зрения и предостерегает: «Во все более меняющемся, сложном и переплетенном мире критическое мышление становится необходимым условием экономического и социального выживания».

В 2000 году немецкий ученый Андреас Шляйхер разработал Международную программу по оценке образовательных достижений учащихся (Program for Internation Student Assessment, PISA), которая дает государствам возможность определять, имеются ли у подростков навыки мышления, необходимые, чтобы преуспеть в колледже, на рабочем месте и в жизни в XXI веке. Испытуемым не нужно решать уравнений или давать определения (это можно вызубрить или забить в краткосрочную память), а также решать тесты многократного выбора, которые сужают бесконечные возможности до четырех-пяти вариантов и зачастую позволяют просто вывести или «вычислить» правильный ответ. Вместо этого детей просят применить уже имеющиеся знания к реальным ситуациям и сценариям, которые требуют критического мышления и эффективного общения (например, «Насколько данный график иллюстрирует идею статьи?» или «Убеждает ли приведенный плакат делать прививки от гриппа?»). Проще говоря, цель PISA — проверить, в каких странах детей учат думать самостоятельно, говорит журналист Аманда Рипли в своем бестселлере 2013 года The Smartest Kids in the World: And How They Got That Way.

Первый тест PISA был проведен в 2000 году. В нем участвовали подростки из десятков стран, включая США. С тех пор он проходит каждые три года. Рипли пишет, что высокие баллы по PISA никак не связаны с финансированием школ, расовой и классовой принадлежностью учеников. Высоких результатов добиваются страны, в которых педагоги и родители поощряют строгость в учебе (очень высокие стандарты и последовательное их внедрение) и мастерское владение предметом (уровень понимания, который проявляется в способности применять освоенные понятия).

Американские подростки год за годом оказываются лишь в середине рейтинга PISA — это больной укол для народа, который гордится мировым лидерством в столь многих областях, включая образование, производительность экономики, качество руководства и количество инноваций. Результаты PISA показывают, что дети в США не чувствуют строгости и не несут ответственности за овладение мастерством, а из-за этого не учатся думать самостоятельно. Это говорит о том, что у них нет навыков принятия сложных решений и эффективного общения, которые будут им нужны, чтобы добиваться успеха и лидировать в реальной жизни.

В 2006 году организация American Institutes for Research, специализирующаяся на поведенческих и социологических исследованиях, сообщила о результатах, подтверждающих эти невеселые прогнозы. «Более 50 процентов студентов четырехлетних колледжей и более 75 процентов двухлетних не имеют навыков, позволяющих выполнять сложные задачи, связанные с грамотностью», например, «анализировать новости и другие тексты, понимать документы, пользоваться чековыми книжками и отсчитывать чаевые в ресторане».

Критическое мышление — это не только умение понимать выпуск новостей и подводить баланс в чековой книжке. Понятие намного шире и богаче. В своем бестселлере Excellent Sheep Уильям Дересевич пишет, что многие молодые люди — как овечки, прыгающие через различные кольца, которые родители, система образования и общество поднимают все выше. В конце концов они добиваются высоких оценок и хороших баллов и перед ними открываются двери элитных колледжей и самых престижных профессий, но, как утверждает Дересевич, их разум закрыт. Их не учили бороться в условиях неопределенности, отделять правду от неправды в предметах, которые они вызубрили. Они делают то, что, по их мнению, должны делать, и не дают себе труда задуматься, на самом ли деле этого хотят, а если да, то почему. Виновата в этом «учеба ради экзамена» и домашняя жизнь с авторитарными и потакающими/разрешающими родителями, а также общественная и культурная среда, в которой достижения и свершения ценятся больше, чем мышление и учеба.

Разрушение мышления в школе

В своей книге 2001 года Doing School: How We Are Creating a Generation of Stressed Out, Materialistic and Miseducated Students4 Дениз Поуп пишет об эпидемии так называемой учебы ради экзаменов, поразившей американское среднее образование. Дети, заразившиеся таким подходом, ведут себя как роботы: информация поступает им в мозг в форме жестких инструкций, после чего они выплевывают ее же в домашних работах, школьных экзаменах и стандартизированных тестах. Заявленная в 2002 году федеральная программа No Child Left Behind лишь усугубила установку, о которой Поуп писала в 2001 году, вместо того чтобы стимулировать строгость и мастерство, необходимые для воспитания думающих людей. В своем фильме 2010 года Race to Nowhere, удостоенном премий, Викки Эйблс показывает детей, которых исследовала Поуп, с человеческой стороны.

Работы Поуп показывают, что дети «занимаются» школой, но не учатся, испытывая из-за этого колоссальный стресс (не положительный стресс, а вредный для психики), и заражаются настроем «любой ценой» получить нужный балл или оценку или просто сделать домашнюю работу. Это, как обнаружила Поуп, порождает эпидемию обмана. Домашние задания имеют смысл, если помогают ученику глубже погрузиться в материал и не превращаются в рутину. При этом «учителя, администраторы и родители очень часто путают строгость и нагрузку», заявила недавно Поуп. Писатель и социальный критик Альфи Кон критически рассмотрел широкий спектр исследований домашних заданий и пришел к выводу, что польза от них вообще не доказана. И тем не менее все мы знаем, что домашние задания продолжают существовать.

The Foundation for Critical Thinking называет учебу ради экзаменов психологией «матери-малиновки»: ребенку в клюв кладут уже готовый интеллектуальный корм, и ему остается только проглотить. Фонд утверждает, что из-за этого дети учатся только повторять, и им будет не хватать умений применять информацию в различных ситуациях: в этом смысле знаний у них нет. Затем у детей появляется уверенность, что, если им точно не скажут, что говорить, думать и делать, сами они все равно не разберутся. Все должны решать за них. Они не любят делать что-то большее, чем повторять за родителем, учителем или учебником. […]

В сущности, из-за такой излишней опеки мы будто проникаем в сознание ребенка и живем там — как в фильме «Быть Джоном Малковичем»*. Наше постоянное, бдительное, решительное присутствие — физическое и по мобильному телефону — вытесняет мысли детей, подменяя их нашими. С нашей точки зрения, именно так выглядит любовь, и мы хотим гарантировать, что они справятся, то есть преуспеют профессионально и получат в жизни лучшее. Но из-за такого воспитания детство перестает быть тренировочной площадкой, на которой ребенок учится думать самостоятельно. Он всего лишь выполняет различные пункты не им составленного списка дел. Мы не подготовим ребенка к успеху в колледже, на работе и в жизни, если не научим его — заставим его, позволим ему — думать.

Что с этим делать

Когда речь заходит об обучении детей самостоятельному мышлению в школе, ситуация выглядит, мягко говоря, довольно запутанно. Программа The Common Core State Standards Initiative возникла в 2009 году отчасти в ответ на неутешительные результаты PISA, показывающие, что многим ребятам из США недостает навыков критического мышления, и они из-за этого не подготовлены к успеху в вузе, на работе и в жизни. Организация Foundation for Critical Thinking, расположенная в Университете Сонома в Калифорнии, более трех десятилетий учит работников образования преподавать критическое мышление детям, и ее исследования показывают, что большинство педагогов не имеют представления, что такое критическое мышление, не говоря уже о том, как этому учить. […]

В самом базовом смысле критическое мышление — мышление как таковое. Это умение разбираться в вопросе и применять имеющиеся знания в новой ситуации. Концепция критического мышления восходит к Сократу, который со своими последователями — прежде всего Платоном — разработал особый метод диалога, с помощью вопросов и ответов позволяющий ученикам видеть обоснование своих идей и глубже понимать истинность или ложность суждений, а затем применять это знание в разных обстоятельствах.

Еще студенткой Гарварда, в 1990-х годах, я имела дело с сократовским стилем преподавания и учебы. Такой подход использует подавляющее большинство преподавателей юриспруденции, равно как и многих других дисциплин. Это проверенный практикой способ вывести человека на уровень истинного понимания вопроса, в отличие от ситуации, когда учащийся зазубривает информацию или получает готовое решение проблемы, «правильный» ответ или мнение.

Ребенок, который самостоятельно нашел решение задачи, сам понял концепцию или идею, может рассказать о причинах и особенностях вопроса, а не просто констатировать факты, и может применять то, чему он научился, в новых ситуациях. Некоторые утверждают, что сократовский метод не подходит детям, потому что учит оспаривать авторитеты. Другие, например Foundation for Critical Thinking и некоторые сторонники педагогики Монтессори, считают упрощенную версию этого подхода — помочь понять информацию или принять решение, постоянно задавая вопросы, — надежным способом помочь детям научиться мыслить самостоятельно, без подсказок и готовых ответов учителя (или родителя). Дженнифер Фокс, педагог и автор Your Child’s Strengths: A Guide for Parents and Teachers, согласилась бы с этим. В своей книге она пишет, что, пять раз спросив ребенка «почему?», вы поможете ему понять суть проблемы. Я называю это методом постоянных вопросов. […]

Не позволяйте «заниматься» учебой

В книге Doing School: How We’re Creating a Generation of Stressed Out, Materialistic, and Miseducated Students Дениз Поуп пишет, что сегодняшние дети испытывают колоссальное давление и не столько овладевают знаниями, сколько «делают свою школьную работу». Они учатся решать примеры, включать в сочинение из пяти абзацев все, что хочет видеть учитель, и заучивать термины по биологии и формулы по математике. Своей следующей задачей они считают поступление в конкретный вуз, учеба в котором позволит им достичь успеха, и часто сохраняют такой настрой в карьере и в выбранной профессии.

Я позвонила Джеффу Брензелу, декану по приему в Йельском университете, и спросила, как он смотрит на противоречие между формальной учебой и свободным мышлением. «Я вижу у некоторых студентов склонность осторожничать, — ответил Джефф. — Они считают, что их пребывание у нас — своего рода ступенька в карьере. Поэтому они страдают перфекционизмом и не желают экспериментировать, терпеть неудачи, бунтовать, а это на самом деле сослужит им дурную службу в будущем. Мне кажется, через 20 лет у них будет кризис среднего возраста, и они почувствуют себя как в смирительной рубашке. Неспособность понять, что знания надо схватывать, что никто их не положит в рот, очень сильно им вредит».

Я видела и слышала о таком настрое и в Стэнфорде. Студентам сложно иметь дело с открытостью и неопределенностью, им хочется действовать так, как они привыкли: добросовестно делать то, что им сказали. Сотрудница Стэнфорда, преподающая английский язык первокурсникам, призналась, что ей часто приходится возвращать работы с комментарием: «Раскройте тему. Почему вы так считаете? Какова мотивация? Что из этого следует?», а студенты печально, с мольбой просят: «Я не знаю, что вы от меня хотите. Просто скажите, что мне надо сказать». […]

Пусть дети сами начертят свой путь

«Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?», «Какую ты собираешься выбрать специализацию?» Взрослые постоянно задают такие вопросы детям и абитуриентам и, в зависимости от ответа, сияют от счастья, в недоумении поднимают брови или хмурятся. Мы уверены, что знаем, к чему стоит стремиться, даже если ребенок незнакомый.

Однажды воспитательница в детском саду отвела меня в сторону и похвалила дочкины рисунки. Признаюсь, я подумала: «Да, да, да, но в колледж это поступить не поможет». Эвери было всего четыре года, но я уже четко знала, что ей «следует делать». Тогда я еще не понимала, что, отмахнувшись от художественных талантов дочери, могу ей навредить. Однако работа деканом по делам первокурсников довольно скоро помогла мне осознать свою ошибку. Я очень часто слышала, как студенты жаловались, что «все» ожидали, что они станут учиться и чего-то добиваться. У многих появлялись слезы, когда я спрашивала: «Да, но чем вы хотите заниматься?» Я придумала фразы-мантры, которые вставляла в официальные и неофициальные беседы со студентами. Одной из них было: «Верните себе внутренний голос и прислушайтесь к нему». Это значит: «Тебе решать, кем ты собираешься стать и что будешь делать. Поищи в себе подсказки, что для тебя действительно важно. Разреши себе быть тем, кем хочешь, и делать то, что тебе по душе».

Дома я тоже начала вести себя совершенно по-другому — перестала ожидать, что Эвери c Сойером станут кем-то конкретным (врачом, юристом, учителем, предпринимателем и так далее). Я стала видеть в них не маленькие деревца бонсай, которые нужно аккуратно подрезать, а дикие, незнакомые цветы, которые распустятся и покажут уникальную, восхитительную красоту, если дать им подпитку и условия. Прежде всего я стала надеяться, что мои дети и студенты найдут то, что профессор педагогики и директор Стэнфордского центра по делам подростков Билл Деймон назвал смыслом.

© Poike / iStock

О важности смысла

Исследования Деймона показывают, что чувство смысла важно для достижения счастья и удовлетворенности жизнью. Согласно его определению смысл — это то, что «больше всего заботит» человека и становится окончательным ответом на вопросы «Зачем я это делаю?» и «Почему это для меня важно?». Деймон отличает смысл от сиюминутных желаний, например получить пятерку на контрольной, найти пару на танцах, купить новый гаджет, вступить в команду, попасть в конкретный колледж. Краткосрочное желание может иметь, а может и не иметь значения в долгосрочной перспективе. «Смысл же, — говорит Деймон, — это цель в себе».

В 2003 году Деймон и его коллеги провели Youth Purpose Project, четырехлетнее всеамериканское исследование смысла жизни у людей в возрасте от 20 до 26 лет. Лишь 20 процентов участников видели что-то осмысленное в том, чему хотели посвятить свою жизнь. Еще 25 процентов «дрейфовали», не зная и не желая знать, чем они на самом деле хотят заниматься. Остальные были где-то посередине. Двадцать процентов обретших смысл — это, с точки зрения Деймона, слишком мало. Свою последнюю книгу The Path to Purpose: How Young People Find Their Calling in Life — сборник работ о развитии человека — он написал потому, что в сегодняшнем обществе слишком много молодых людей страдают от ощущения пустоты.

Эта пустота возникает не из отсутствия интереса к обретению смысла. Исследование, проведенное в 2012 году некоммерческой организацией Net Impact, помогающей людям в ходе карьеры делать мир лучше, показало, что 72 процента студентов считают очень важным или существенным элементом счастья, чтобы работа оказывала положительное влияние на общество или окружающую среду. А Адам (Смайли) Посвольский, опубликовавший в 2014 году ставшее бестселлером руководство по карьере The Quarter-Life Breakthrough, которое показало тысячам молодых людей, как идти к смыслу жизни, пишет, что и он, и многие другие представители поколения миллениума хотят найти осмысленную работу. С точки зрения Посвольского, такая работа «имеет личное значение, отражает индивидуальность и интересы человека, позволяет делиться своими талантами, чтобы помогать другим, а также обеспечивает прочное финансовое положение, чтобы вести желаемый стиль жизни». Осмысленная работа противоположна заурядной, которая позволяет платить по счетам, проводить время, совпадает с ценностями человека и даже может сделать его финансово успешным, но «не позволяет внести уникальный вклад в мир».

«Очень многие молодые люди, с которыми я разговаривал, в конце концов выбирают путь под давлением родителей, а не исходя из собственных склонностей, — говорит Посвольский. — Это вызывает смущение и обиду, а иногда ведет к несчастью. Родители (особенно теперь, когда рынок труда совсем не такой, как во времена беби-бумеров) могут просто не знать, что лучше для ребенка».

Как декану мне было очень интересно помогать студентам постигать смысл и искать значимую для них работу. Я просила их забыть, что, по их мнению, «все» считают необходимым для учебы и карьеры, и повторяла: «Учитесь тому, что любите, а остальное приложится».

«Если вы изучаете то, что любите, — говорила я, — у вас будет мотивация ходить на каждое занятие. Вы будете читать всю необходимую литературу, может быть, даже дополнительную, и отвечать на занятиях. Ходить на консультации. Вы станете суммировать прочитанное и услышанное, а потом обсуждать это с преподавателем и другими студентами и формировать собственные мысли по поводу материала. Изучая то, что вам нравится, вы, вероятно, получите отличную оценку, потому что в душе стремитесь мастерски овладеть этим предметом. Но даже если оценка окажется не самой высокой, вы все равно вложите в нее душу, сделаете настоящее усилие. Независимо от балла это может побудить преподавателя написать очень лестное рекомендательное письмо о вашей любознательности и решимости. Более того, вы сможете с энтузиазмом рассказывать о предмете на собеседовании при приеме на работу. Если у вас хватит мужества вопреки чужому мнению изучать любимый предмет, вы добьетесь именно такого успеха, к которому стремитесь».

Рик Варцман, исполнительный директор Drucker Institute, социального предприятия в рамках Claremont Graduate University, занимающегося «укреплением организаций во имя укрепления общества», согласен с моим призывом «учиться тому, что любишь». Когда я беседовала с ним в 2014 году, чтобы узнать, что он думает по поводу этой концепции жизненного пути и смысла, его дочь как раз окончила колледж. Варцман, очень известный автор, адресовал ей открытое письмо о том, как применить в жизни принципы Друкера*. Письмо вышло в журнале Time. «Есть вероятность, — писал он дочери, — что то, что ты любишь, придает тебе силы, и именно в этой области ты достигнешь наибольшего успеха». Во время нашего разговора Варцман добавил: если начать заниматься любимым делом в молодости, «будет больше шансов достичь мастерства и совершенства, потому что в распоряжении будет гораздо больше времени».

Тем временем Себастьян Трун, родившийся в Германии гений Кремниевой долины, стоявший за созданием беспилотного автомобиля, Google Glass и бесплатного онлайн-университета Udacity, уверен, что осмысленность не только ведет к счастью и позволяет сознательно выбрать работу, но и обеспечивает успех. Когда мы встретились, он сразу заявил: «Я не эксперт в детском образовании. Мне известно, что в мире есть множество мнений, и я знаю не больше других». После этой оговорки Трун рассказал, что, когда молодые люди просят дать совет в отношении карьеры, он говорит: найди свою страсть. Услышав это, я слегка вздрогнула. «Найти страсть» когда-то было милым философским идеалом, но потом стало утилитарным утверждением: «Найди свою страсть, и побыстрее, потому что надо о ней рассказать приемной комиссии». Как будто страсть стоит на книжной полке или лежит под камнем. Поэтому я спросила у Себастьяна, какие ценности, с его точки зрения, лежат в основе этой избитой фразы.

«Я говорю: прислушайся к себе, прислушайся к своей интуиции. Многие дети совершенно потеряли связь со своими внутренними ощущениями. У них настрой: «Скажи мне, что делать, и я это сделаю». Если у тебя есть страсть к своему делу, без работы ты не останешься. Таких людей сравнительно немного, и если вы — один из них, то вы в два раза лучше других кандидатов. Когда вы поступаете на работу и хотите добиться настоящего успеха, вам никто не будет говорить, что делать. Надо познать себя настолько, чтобы понимать, что хочешь делать в жизни.

Сделать ребенка по-настоящему успешным гораздо важнее, чем устроить его в Стэнфорд. Я вижу шокирующее количество людей с превосходным послужным списком, но без страсти. А посмотрите на Стива Джобса, Цукерберга, Гейтса: их путь не был аккуратно нарисован. Совершенно неправильно тянуть всех детей к одной и той же цели. У родителей лучшие побуждения, и они готовы выдержать много испытаний, но эта цель требует пожертвовать независимостью мысли ребенка и его возможностью в будущем получать удовольствие от своей работы».

Мы с Риком Варцманом говорили о потенциальных негативных сторонах выбора любимой профессии: она может не принести хороших финансовых результатов. Это сложная тема, особенно для родителей из богатого среднего класса. Как же так? Наши дети будет жить хуже, чем мы? У них не будет привычных благ? Они не смогут купить дом в таком районе, где мы живем? Может быть. Состояние экономики и стоимость жизни могут привести к такому результату. Но здесь стоит задать вопрос, что на самом деле значит успех. Ребенок может возвращаться в более скромное жилище и довольствоваться меньшим, но, если он будет делать то, что любит, его станет переполнять неизмеримое счастье, удовлетворенность, радость, и — да, в его жизни будет смысл. Кто мы такие, чтобы говорить, что это не успех?