Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными.
Donation
С точки зрения современной психиатрии депрессия – это психическое расстройство, которое нередко имеет генетическую природу. Однако нейропсихологи Стивен Холлон, Пол Эндрюс и Джей Томсон, опираясь на идеи эволюционной медицины, рассматривают депрессию как адаптивный механизм, функция которого заключается в развитии аналитического мышления и способности решать сложные жизненные проблемы. Приводим сокращенный пересказ их исследования об эволюционных механизмах депрессии и ресурсах когнитивно-поведенческой терапии для лечения депрессивных состояний.
Как теория группового отбора объясняет выживание видов
В начале 1900-х годов отец современной психиатрии Эмиль Крепелин говорил, что почти невозможно установить фундаментальное различие между нормальным и болезненным психическим состоянием. За прошедшее столетие в этом вопросе мало что изменилось. До сих пор врачи и ученые спорят о том, насколько точно современные диагностические критерии различают нормальные и патологические состояния. Мы знаем, что не все неприятные реакции или переживания обязательно являются заболеваниями или расстройствами. К примеру, лихорадка и диарея неприятны, но сами по себе они не являются болезнями – они лишь помогают организму избавиться от опасных патогенов.
Аналогично можно сказать о тех непсихотических психических «расстройствах», которые сопровождаются сильными аффектами (особенно депрессия и тревога). Они появились как адаптации для выполнения определенной функции в эволюционном прошлом наших предков. В этом смысле они не являются ни «болезнями», ни «расстройствами», а скорее общими реакциями на внешние угрозы, которые увеличивают шансы на передачу генов потомкам. Они неприятны и даже могут нарушать течение жизни, но, в силу того, что эти адаптации повышали репродуктивную приспособленность вида, они «отбирались» эволюционным давлением.
В эволюционной биологии известна теория инклюзивной приспособленности, которая была систематизирована британским биологом Уильямом Гамильтоном. Согласно этой теории, организмы передают свои гены следующим поколениям не только через непосредственных потомков, но и через помощь своим родственникам. С точки зрения генов, успех в эволюции достигается тем, что организмы оставляют максимальное количество копий своих генов в популяции. Ранее считалось, что гены добиваются этого только через собственное потомство. Однако в 1960-х годах эта точка зрения была пересмотрена.
Сейчас в биологии выделяют два основных показателя эволюционного успеха: 1) прямая приспособленность – это количество потомков, которых порождает особь, и 2) косвенная приспособленность – это количество потомства, которое особь вырастит или поддержит своим поведением. Таким образом, эта теория позволяет интерпретировать альтруистическое социальное поведение у животных в терминах родственного (группового) отбора.
Согласно этой логике, эволюция отбирает для выживания наиболее приспособленные генетические линии, а не наиболее приспособленного индивида. Следовательно, инклюзивная приспособленность представляет собой сумму репродуктивной приспособленности индивида (прямая приспособленность) и его биологических родственников (косвенная приспособленность). Бывают случаи, когда действия, уменьшающие шансы индивида на размножение, увеличивают шансы на размножение его генетической линии.
Как эволюционная психология помогает понять адаптивную роль депрессии
Клинические психологи часто называют поведение «неадаптивным», если оно не приносит человеку прямую пользу. При этом они не берут в расчет, что некоторые признаки, которые способствовали выживанию генов, могли быть отобраны в процессе эволюции и сохранились до сих пор – несмотря на то, что они неблагоприятны для отдельного индивида. Это влияет на то, как используются такие термины, как «неадаптивный». С эволюционной точки зрения «неадаптивный» означает, что черта снижает инклюзивную приспособленность, тогда как с клинической точки зрения «неадаптивный» подразумевает, что черта не полезна для человека. Ключевой момент заключается в том, что эволюция могла отобрать определенные черты, которые адаптивны для распространения генофонда, но не для самого человека.
Эволюционные адаптации — это черты, которые существуют сейчас, потому что они сформировались под воздействием селективного давления, которое действовало в прошлом. Однако современная среда может существенно отличаться от среды предков, поэтому то, что было адаптивным в прошлом, может не быть адаптивным в настоящем. Например, большинство людей склонны к сладким вкусам. Это было адаптивно в нашей эволюционной истории, когда основным источником простых углеводов были фрукты, богатые витаминами, однако в современных условиях это приводит к проблемам, связанным с ожирением и кариесом.
По оценкам ретроспективных исследований, 16% всех людей в какой-то момент своей жизни переживают эпизод большой депрессии. Когортные исследования, в которых наблюдают за людьми с рождения, показывают, что это число в три раза выше. Большинство этих дополнительных случаев возникает в ответ на серьезные стрессоры в жизни людей, которые вряд ли испытают нечто подобное впоследствии. Иными словами, депрессия может случиться с каждым, но далеко не всегда примет хроническую форму патологии.
В некоторых случаях депрессия может играть эволюционно полезную роль, парадоксальным образом повышая биологическую адаптацию индивида, его шансы на выживание и передачу своих генов потомству. Так, в психологии используют понятие руминации – болезненной зацикленности на негативных мыслях и переживаниях, которые часто сопровождают депрессивные состояния. Согласно аналитической гипотезе руминации (analytical rumination hypothesis, ARH), депрессия возникает как эволюционный ответ на сложные жизненные проблемы и одновременно помогает с ними справиться. Человек испытывает негативное состояние, сталкиваясь с трудностями. Его когнитивные ресурсы направляются на процесс аналитического размышления, то есть человек начинает отвлеченно размышлять о причинах проблемы и способах ее решения. Помогая людям решать сложные проблемы, размышление теоретически может способствовать ремиссии депрессии. Таким образом, ARH можно рассматривать как рабочую модель для эволюционного объяснения депрессии, а КПТ — терапию, которая может облегчить функции, которые выполняла депрессия, через управление процессом руминации (основной принцип эволюционной медицины заключается в том, что любое вмешательство, способствующее выполнению функций, для которых в процессе эволюции был создан негативный аффект, с большей вероятностью будет успешным в долгосрочной перспективе, чем то, которое просто обезболивает и снимает симптомы). Чтобы подробнее разобраться в этом, необходимо ответить на несколько вопросов.
Какие есть доводы в пользу того, что депрессия – это адаптация?
Многие эволюционные теории считают, что неприятные чувства вызваны болезненными ситуациями и побуждают нас избегать их. Например, злость помогает избежать социального давления, тревога – внешней угрозы, а боль – повреждений тела. Эмоции вызывают скоординированные реакции организма, чтобы успешно справляться с подобными ситуациями.
В когнитивной психологии известно два типа мышления – быстрое (тип 1) и медленное (тип 2). Эта теория применима к нашей теме. Депрессия – это эмоциональная реакция на неадаптивные ошибки, которая способствует стилю обучения, направленному на избегание подобных ситуаций в будущем. В этом смысле она соответствует медленному типу мышления. Оно лучше подходит для решения сложных социальных проблем, где важна не скорость реакции, а анализ ситуации. Это представление связано с работами психолога Даниэля Канемана о быстром и медленном мышлении.
Грусть – ключевой симптом депрессии – известна своим влиянием на стиль обработки информации типа 2. Другие симптомы депрессии организованы вокруг времени и внимания, необходимых для такого мышления. Например, ангедония (недостаток интереса к удовольствиям) может помогать сосредоточиться на аналитической обработке информации.
Выделяют три синдрома, связанные с депрессивным настроением и ангедонией. Во-первых, при инфекции активность организма направляется на иммунную систему, а не на когнитивные функции. Во-вторых, при голоде активность перераспределяется на поддержание жизненно важных органов, особенно мозга. Наконец, при депрессии активность уходит от иммунной системы к коре мозга. Эти процессы координируются серотонином – древним нейромедиатором, который существует более 600 млн лет.
Серотонин синтезируется в ядре шва (лат. nuclei raphes) — структуре, расположенной в продолговатом мозге. Когда ядро шва активируется, оно включает миндалевидное тело для фиксации на стрессе, гиппокамп для активизации рабочей памяти и префронтальную кору для концентрации внимания. Такое перераспределение активности в мозге способствует руминации. Она запускает избегающее обучение и напоминает признаки депрессии, что является следствием естественного отбора на адаптивность к среде.
Британский нейропсихолог Джеффри Грей описал две взаимосвязанных нейробиологических системы: 1) система предупреждения угроз (система поведенческого торможения, BIS), основанная на норадреналине, и 2) система стремления к удовольствию (система поведенческой активации, BAS), основанная на дофамине. В депрессии подавляется именно вторая система. Серотонин как основная мишень почти всех антидепрессантов регулирует распределение нейронной активности между торможением (BIS) и активацией (BAS). Он координирует баланс этих двух типов активности и связанные с ними аффективные синдромы.
Как это работает? Норадреналин и дофамин – это два других нейромедиатора, которые связаны с депрессией. Серотониновые рецепторы модулируют высвобождение этих веществ. Норадреналин в значительной степени участвует в регуляции стрессовой реакции, которая лежит в основе BIS, тогда как дофамин участвует в погоне за вознаграждением, которая лежит в основе BAS. Иными словами, первый медиатор активируется, чтобы организм избегал опасности, второй – чтобы мотивировался на достижение цели. Если уровень серотонина снижается, то каскадом падает активность организма, направленная на избегание угроз и поиск удовольствий. Появляется состояние депрессии с эффектом руминации.
Зачем нужна руминация и какова ее функция?
Клинические психологи связывают руминацию с депрессией и полагают, что она не имеет полезной функции: ее рассматривают либо как симптом, либо как причинный фактор депрессии. Однако мозг, по-видимому, предрасположен к ней при утрате или жизненной неудаче. Большинство эпизодов депрессии проходят сами по себе без лечения (так называемая «спонтанная ремиссия»), что не характерно для большинства других расстройств. Например, страх высоты сохраняется на протяжении жизни, если человек не предпринимает действий для его преодоления, в то время как депрессия может сойти на нет. Это подводит нас к вопросу: почему депрессии проходят? В прошлом наших предков должен быть механизм, который бы объяснил то, что кажется нам «спонтанной ремиссией».
Депрессивное мышление (руминация) включает самобичевание, темы личностной никчемности и виновности. Может показаться, что такие мысли не имеют никакой пользы. Однако, по мнению авторов статьи, размышления о потере или неудаче не напрасны, если они помогают решить актуальную проблему или избежать подобных событий в будущем. Эмоции развивались, потому что мотивировали адаптивные реакции на конкретные ситуации. Положительные эмоции побуждают к поиску возможностей, повышающих приспособленность (BAS), в то время как аверсивные эмоции побуждают к избеганию вреда, снижающего приспособленность (BIS). Нормальные эмоции проходят, когда возможность или проблема, вызвавшая эмоцию, разрешается. Это во многом объясняет, почему руминация может способствовать ремиссии, помогая решать проблемы, вызванные неудачей или потерей.
Анализ цепочки событий, приведших к потере или сбою, и сосредоточение внимания на тех точках в причинно-следственной цепи, где можно было принять превентивные меры, называется анализом первопричины (RCA). Для такого анализа проблем используется мышление типа 2. Нам приходится восстанавливать цепочку событий, которые привели к неудаче. Человек может продумывать различные варианты действий. В результате анализа мы часто приходим к так называемым контрфактическим мыслям. Это мысли в духе: «Если бы я сделал Х, то не случилось бы беды Y». Мы думаем о том, как все могло бы быть, если бы мы поступили иначе. По сути, эти мысли помогают понять, что именно вызвало проблему и что можно было сделать, чтобы ее избежать.
Таким образом, мышление типа 2, которое помогает нам учиться на ошибках, не случайно связано с такими сложными состояниями, как грусть, чувство вины и низкая самооценка. Все эти переживания призваны помочь нам избегать ошибок в будущем, и, вероятно, выполняют социальную функцию в разрешении конфликтов. Низкая самооценка и пессимизм, которые часто сопровождают депрессию, также могут играть роль в этом процессе, помогая нам глубже анализировать ситуацию и искать способы ее исправить. Согласно социометрической теории, самооценка «отслеживает», насколько мы ценны для значимых других, и мотивирует нас вести себя так, чтобы улучшить наше положение в социуме (убеждения о себе, лишенные какого-либо социального контекста, вряд ли будут задействованы эволюцией, поскольку именно естественный отбор формирует то, как организмы взаимодействуют с окружающей средой).
Другими словами, согласно аналитической гипотезе руминации, депрессивные эпизоды разрешаются в результате последовательного двухэтапного процесса руминации: проблемы вызывают депрессию, которая, в свою очередь, стимулирует анализ причинно-следственных связей, который затем запускает поиск решения проблемы, снижая по мере ее решения депрессивную симптоматику, способствуя спонтанной ремиссии, которая, по сути, является не «спонтанной», а результатом определенного процесса. Говоря инженерным языком, депрессия является частью «закрытой системы», которая реагирует на нарушения и затем возвращает систему к равновесию. По сути, спонтанную ремиссию можно рассматривать как «разрешение проблемы без посторонней помощи», когда депрессия делает свою работу (мотивирует шаги, ведущие к решению проблемы), а затем уходит, подобно тому, как уходит лихорадка.
Что касается рецидивов, то авторы выделяют несколько причин, по которым они могут случаться. Это и индивидуальные особенности (лица с повышенным риском развития депрессиии — как наследственным, так и приобретенным), и априорная «нормальность» депрессивного состояния в ответ на стрессор, как и любого другого повторяющегося переживания в течение нашей жизни, и разные копинговые стратегии, которыми пользуются люди. Так, избегание переживаний (отвлечение внимания, подавление мыслей, самолечение или другие тактики, направленные на то, чтобы не испытывать болезненных ощущений) ассоциируется с худшим исходом депрессии и более высокой склонностью к рецидивам. По сути, если человек не извлекает уроков из опыта (пусть и болезненного), он склонен повторять одни и те же ошибки. Еще одна причина касается уровня сложности проблемы, с которой сталкивается человек, — некоторые решения требуют медленного обдумывания, всестороннего анализа доминирующих ментальных моделей, формулирования разных гипотез, систематической проверки их, что может сопровождаться сменой фаз интенсивного депрессивного мышления и периодами передышки и отдыха от него. В конце концов, люди, склонные к депрессии, не уникальны в своей негибкости, когда дело доходит до изменения их убеждений, — это общая черта представителей нашего вида. Новая информация, противоречащая существующим убеждениям, воспринимается с большим скептицизмом, чем информация, подтверждающая то, во что человек уже верит.
Если «безумие» — это делать одно и то же снова и снова, ожидая разных результатов, то большая часть человечества функционально «безумна», поскольку большинство из нас действует именно так. Дело не в том, что новые идеи в конце концов не побеждают (если они лучше отражают внешние реалии), просто должна накопиться критическая масса аномалий, которые будут замечены, прежде чем существующая парадигма начнет меняться. Для облегчения смены парадигмы обычно требуется наличие альтернативы, которая лучше учитывает аномалии.
Делает ли когнитивно-поведенческая терапия руминацию более эффективной для лечения депрессии?
Стивен Холлон и его коллеги по исследованию считают, что когнитивно-поведенческая терапия (КПТ) помогает улучшать витальные функции, которые связаны с депрессией (например, отношения с другими людьми). В то же время антидепрессанты, которые просто подавляют болезненные ощущения, в значительной степени не решают проблему, спровоцировавшую депрессию.
Существуют различные жизненные события, которые могут увеличить риск развития депрессивных схем самовосприятия, такие как детская травма или смерть родителя. Наибольшее воздействие имеют события, произошедшие в детстве или ранней юности. КПТ ориентирована на то, чтобы помочь клиентам проверять точность своих убеждений через размышления и предотвращать погружение в автоматическое и черно-белое мышление.
В КПТ одна из основных задач состоит в том, чтобы помочь пациентам увидеть другие причины своих проблем, а не только свои «недостатки». Пациенты с депрессией, наложенной на личностные расстройства, как правило, лучше реагируют на антидепрессанты, хотя и подвержены рецидиву при прекращении их приема. Для таких пациентов важно не только медикаментозное лечение, но и долгосрочная психотерапия, которая поможет им осознать и изменить привычные способы справляться с проблемами. КПТ может быть особенно полезна для «склонных к рецидивам».
С адаптивной точки зрения, проблема депрессии заключается не в самом дистрессе, а в ситуации, вызвавшей его, которую нужно решить. В этом контексте медленный и осознанный анализ триггерных обстоятельств (руминация) является одним из шагов к разрешению проблемы. КПТ может научить людей более эффективно использовать этот процесс.
Депрессия, как правило, склоняет людей к более медленному и осознанному мышлению. Однако руминация не всегда приводит к правильным выводам или эффективным решениям. Большинство депрессивных эпизодов со временем проходит, но некоторые пациенты могут «застревать», зафиксировавшись на убеждениях о своей никчемности, которые не предлагают реальных решений.
Суть теории адаптации заключается в том, что депрессия мотивирует анализировать причины дистресса для поиска эффективного решения. В то же время когнитивная терапия помогает людям, которые застряли, исправлять ошибки в своем мышлении, делая руминацию более продуктивной. В этом контексте КПТ помогает пациентам находить и рассматривать такие альтернативы.
В процессе терапии важно задавать пациенту три вопроса при автоматических негативных мыслях:
- доказательства: какие у меня есть доказательства для этой мысли?
- альтернативы: есть ли другие объяснения данной ситуации помимо первого?
- последствия: так ли ужасны реальные последствия проблемы?
Вопрос о доказательствах побуждает пациента оценить факты и искать новые данные, а вопрос о последствиях помогает определить возможные результаты ситуации. Цель КПТ не в столько том, чтобы разрушить руминацию, сколько в том, чтобы помочь пациенту структурировать ее и рассмотреть различные объяснения своих проблем.
Пример лечения депрессии с помощью КПТ
Авторы исследования приводят реальный кейс. Пациентка обманным путем попала на лечение, предварительно изучив, как пройти отбор, чтобы избежать исключения из-за диагноза «Пограничное расстройство личности». При первой встрече она сообщила, что была серьезно травмирована в подростковом возрасте и считает себя «плохим человеком», который разрушает отношения.
Она считала, что нуждается в постоянной поддержке терапевта, чтобы контролировать свои импульсы. При этом она заявила, что является неисправимой лгуньей, и сомневалась, не будет ли это проблемой в терапии. Терапевт ответил, что это не станет препятствием, так как его задача – научить ее полезным навыкам, которые она сможет применять в жизни, независимо от правдивости ее слов. Важным было то, что ее мысли и чувства будут достаточно последовательными для обучения навыкам, необходимым для решения ее проблем.
На первых сессиях пациентка и терапевт совместно проанализировали конкурирующие теории о том, что произошло в ее жизни и как это на нее повлияло. Теория A («плохой человек») заключалась в том, что отсутствие заботы со стороны отца после того, как с ней произошло травматичное событие в подростковом возрасте, убедило ее в том, что она ничтожна и недостойна любви. В ответ на эту депрессивную схему она разработала компенсаторные стратегии: манипуляции и неискренность в отношениях, чтобы получить хоть немного привязанности, прежде чем ее неизбежно отвергнут. Она только что ушла от мужа после двух лет совместной жизни к мужчине, с которым познакомилась в интернете, хотя этот роман продлился менее недели.
Исследуя ее прошлые отношения, терапевт разработал альтернативную Теорию B («плохие стратегии»). Он рассматривал безразличие отца к ее травме, но затем подводил к тому, что она сама пришла к убеждению о своей нелюбимости и приняла решение использовать манипуляции как защитные стратегии, что и приводило к распаду ее отношений. Таким образом, целью стало выяснение, является ли проблема в ее «недостатках» как стабильной черте или в неприемлемых поведенческих стратегиях, что легче исправить.
Вскоре выяснилось, что травматическим событием, о котором она говорила, было изнасилование собутыльниками отца в их доме менее чем через год после смерти ее матери от рака. Полное безразличие отца к ее переживаниям заставило ее уйти из дома, после чего начался период неудачных романтических авантюр.
Терапия для пациентки продолжалась несколько сотен сессий на протяжении нескольких лет, частота сессий постепенно снижалась – с почти ежедневных до одного-двух раз в неделю, а затем до месячных и годовых посещений. Чтобы убедить ее заново пережить травматичное событие, изнасилование, потребовалось три месяца. В ходе этой работы она поняла, что извлекла два основных значения из своего опыта и безразличия отца: во-первых, что она стала никчемной и будет «нелюбимой», если расскажет о произошедшем, и, во-вторых, что ей было легче считать себя «плохим» человеком, который причиняет зло, вместо того чтобы осознать, что она ничего не сделала плохого, чтобы так считать.
Она начала делать различные откровения – сначала подруге, затем романтическим партнерам. Потребовалось время, чтобы она увидела, что другие не разделяют ее самоуничижительные взгляды. Опыты наблюдений и некоторые исследования, проведенные ее терапевтом, помогли ей осознать, что ее проблемы не в том, что она «подавлена», а в том, как она обращалась с партнером. Ее романтических партнеров возмущало то, как она обращалась с ними, используя манипуляции в качестве компенсаторных стратегий для сохранения отношений. Кроме того, её ожидание, что партнеры будут читать ее мысли, и неумение просить у партнеров то, что ей нужно, усугубляло отношения. Работа с убеждениями, восстановление причинно-следственных связей и поведенческие эксперименты помогли пациентке лучше (и комфортнее) справляться с самораскрытием в рамках ряда все более удовлетворительных отношений.
Все это согласуется с представлением о том, что КПТ работает «сверху вниз», при этом высшие корковые процессы преобладают над эмоциональными, идущими из нижних лимбических областей, в то время как медикаментозная терапия работает «снизу вверх» в противоположном направлении. Это также полностью соответствует адаптационному подходу, если учитывать, что энергия направляется в кору головного мозга, чтобы облегчить медленное и целенаправленное руминативное мышление второго типа. КПТ требует от пациентов тщательного логического пересмотра своих убеждений и проблем, с которыми они сталкиваются; это то, чего они не могли бы сделать, если бы их «мозг был сломан». КПТ во многом совместимо с адаптационной эволюционной перспективой.
Заключение: теория инклюзивной приспособленности и лечение депрессии
Одно из ключевых открытий в эволюционной биологии за последний век заключается в том, что организмы не созданы отбором для личного выживания и репродуктивного успеха. Их цель – максимизировать репродуктивный успех своей генетической линии (родственный отбор). Британский биолог Ричард Докинз в своей знаменитой книге «Эгоистичный ген» (1976) назвал людей «машинами для выживания» генов.
Индивиды распространяют свои гены не только через собственное размножение (прямая приспособленность), но и через размножение своих биологических родственников (косвенная приспособленность). Сумма обеих форм приспособленности называется инклюзивной, и именно она лучше всего предсказывает поведение организмов.
Эту концепцию ярко выразил эволюционный генетик Джон Б. С. Холдейн, который сказал, что не пожертвовал бы своей жизнью ради своего брата, но сделал бы это ради двух братьев или восьми кузенов. Это явление легче всего наблюдать в жизни социальных насекомых, когда лишь небольшая часть особей (королевы и самцы) размножается, а большинство трудится для передачи генов своих биологических сиблингов. Этот принцип объясняет многие важные биологические явления, такие как многоклеточность, апоптоз и эволюция социальных систем, основанных на семейных группах и родительском поведении у людей.
Однако этот подход вызывает вопросы в клинической практике, особенно касательно самоотверженности. Мы все признаем готовность родителей пожертвовать собой ради ребенка, но не всегда видим ту же генетическую мотивацию в суицидальных мыслях людей, которые считают себя обузой для своих родных. В некоторых культурных традициях, например, у инуитов, старшие люди могли уходить умирать в снега, если зима была суровой и их внукам могло не хватить пропитания. Эти «альтруистические» идеи (самоубийство — это «подарок, который преподносится» выжившим) кажутся ошибочными в современных условиях, но этот психологический механизм был отобран в прошлом наших предков в полном соответствии с концепцией инклюзивной приспособленности.
Многие из тех, кто добровольно покидает жизнь, убеждены, что их семьям будет лучше без них. Большинство страдающих от депрессии испытывают как минимум «пассивные» суицидальные мысли. Естественный отбор благоприятствует самопожертвованию тех, кто считает себя неполноценными, а также тех, кто пережил жестокое обращение в детстве (самооценка часто основывается на поведении родителей). Люди с неудачным опытом отношений также подвержены риску даже в свои репродуктивные годы.
Если у некоторых читателей вызывает отторжение слово «адаптивный» в контексте суицида и саморазрушительного поведения, это подчеркивает контринтуитивную новизну эволюционной перспективы. Это может шокировать. Однако важно видеть разницу межу тем, что «есть», и тем, что «должно быть». Например, рак – это группа клеток, стремящихся к своей инклюзивной приспособленности, но это не оправдывает его существование. Здесь, безусловно, необходимо медицинское вмешательство.
В заключение авторы исследования настоятельно призывают к клиническим интервенциям в случаях саморазрушительного поведения. Помощь пациентам в осознании эволюционных истоков таких, казалось бы, неадекватных форм поведения, как руминация и суицид, может помочь в их лечении. Не все эволюционные адаптации следует применять, если они противоречат интересам пациента. Эффективное лечение должно основываться на точной модели человеческой природы и, в частности, депрессии. Для этого необходимо различать проблемы, возникающие из-за сбоя в работе мозга, и те механизмы, которые эволюционировали для улучшения нашей приспособленности.
По материалам статьи Cognitive Behavior Therapy for Depression From an Evolutionary Perspective (Steven D. Hollon, Paul W. Andrews и J. Anderson Thomson Jr.), которая впервые была опубликована в журнале Frontiers in Psychiatry.
Обложка: «Anxiety», 2015 / © 2025 Arthur
«Моноклер» – это независимый проект. У нас нет инвесторов, рекламы, пейволлов – только идеи и знания, которыми мы делимся с вами. Ваша поддержка по-настоящему важна для нас – она укрепляет чувство ценности того, что мы делаем, и помогает нам оставаться свободными, бесплатными и открытыми для всех.
Donation