Для участников Вебинара "Пробуждение духа"

Друзья, читаю ваши отклики и понимаю: у нас с вами просто нет языка, а с ним и способов распознавания духа. Поэтому публикую главу из своего исследования о духе. Кажется, публиковал ее месяца два тому назад. Но скромно надеюсь, что вы уже все забыли, и потому вам будет полезно освежить свои представления. Повторение - мать учения. Тем более, что глава не простая и дает общее представление о развитии науки о духе.

3. Уточненная картина человека

Безусловно, школа Ю.Апресяна не была единственной в России. Многие другие языковеды, не входя в нее, вели исследования языковой картины человека. В силу этого, народные представления о том, что такое человек и как он устроен, рассматривались с разных сторон и без того механического машинного подхода, которым страдало интегральное описание Апресяна.

При этом некоторые исследователи сопоставляют русскую языковую картину с картинами других народов. Другие восстанавливают самые древние из сохранившихся народных воззрений. Третьи подходят этнографически, пытаясь понять устройство человека с точки зрения возможности воздействовать на него, как это существовало в народных знахарстве или колдовстве.

Если Ю.Апресян опирался в своих исследованиях на модную в пятидесятых-шестидесятых годах прошлого века теорию машинного перевода, другие языковеды, к примеру А.Д.Шмелев, выводят свои подходы из идей Гумбольдта, гипотезы Сепира-Уорфа и последующего языкознания.

Поскольку все эти исходные идеи поставили задачу найти подтверждение связи языка и разума, становится понятным, почему, к примеру, тот же А.Шмелев исходно разграничивает понятия русской и древнееврейской картины человека:

«…для русской языковой картины мира инструментом понимания является именно ум, а не, скажем, сердце, как для древнееврейской и арамейской картины мира (это картина мира, в соответствии с которой «органом понимания» является именно сердце, представлена в текстах на русском языке – а именно в переводах Св. Писания, например: да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем – Ис. 6,10)» (Шмелев А.Д. Русская языковая модель мира. – М.: Языки славянской культуры, 2002, с.13).

При всем уважении к Алексею Дмитриевичу Шмелеву и его заслугам перед русским языкознанием, должен отметить, что в данном отрывке он выказывает слабость, которая проявляется как ошибка доверия к переводу. Шмелев говорит о древнееврейской и арамейской картине мира, но при этом приводит не строки из Св. Писания, а их перевод на русский язык. И у него не возникает вопрос: кто решил, что в исходном тексте речь шла именно об «уразумении»? И почему переводчик подобрал именно это русское слово? Мы вынуждены исходить из доверия к переводчику, а могли бы задаться вопросом: что именно означало соответствующее слово в древнееврейском?

Для того, чтобы принять это утверждение, необходимо проделать исследование, сходное с тем, какое Ричард Онианс проделал для греческого языка, выясняя значение слов ‘фрэнес’ и ‘тюмос’, которые тоже способны на «уразумение».

Поэтому нам придется принять некоторую поправку: русский человек считает, что для древнееврейской языковой картины мира уразумение свойственно именно сердцу, потому что он воспитан на плохих переводах Библии. В современных переводах этого псалма Исайи вместо уразумения звучит и понять, и познать. Комментаторы этого места прямо говорят, что наш синодальный перевод, сделанный в соответствии со славянским, неверно передает оттенки иврита.

Это не значит, что древние евреи не приписывали способность думать или понимать сердцу, но это точно означает, что данное описание дает общую картину явления, но может быть углублено. И только тогда мы поймем, как видели устройство этих органов – сердца и ума – и предки евреев, и наши предки. Наши, потому что сердце в русской народной культуре вполне обладает и способностью к уразумению и к более высокой деятельности ума. А это значит, что различия, возможно, существуют лишь на поверхности культур.

Соответственно, и вся языковая картина духа и сердца, созданная А.Шмелевым, как и картина Апресяна, это лишь шаг к более точному описанию этих народных представлений. Поэтому, читая дальше то, что он пишет о духе, душе и сердце, я исхожу из того, что Шмелев сделал тончайшие наблюдения. Поэтому такое описание обязательно должно было быть сделано, и найденное им очень ценно. Без него исследователю не на что было бы опереться.

Но оно еще не позволяет прикладнику работать с этими органами, потому что и создавалось не прикладником!

Тем не менее, Дух русской языковой картины человека по А.Шмелеву.

«Для христианской антропологии человек имеет тройственное строение (дух – душа – тело). Для наивно-языкового сознания указанную триаду заменяют две оппозиции: дух – плоть и душа – тело. Первые члены этих оппозиций (дух и душа) указывают на нематериальное начало в человеке, а вторые члены (плоть и тело) – на материальное начало» (т.ж.с.21).

Это очень важное наблюдение, можно сказать открытие в науке о человеке. Если же мы добавим к этому взгляды православных святых, вроде Брянчанинова или Феофана Затворника, на душу, как на тонкое тело, то увидим не просто оппозицию, противопоставление, а и сопоставление: душа – это тело, а дух – это тонкое вещество души, подобное плоти тела.

Последующие утонченные наблюдения А.Шмелева подтверждают это.

«В то же время не случайно как для нематериального, так и для материального начала человека в русском языке есть не по одному, а по два слова. Так, почти нет контекстов, в которых слова дух и душа были бы взаимозаменяемы – например, можно упасть духом (но не *душою), но тяжело (легко, весело) может быть только на душе (не на *духе).

Если же в каком-то контексте можно употребить как то, так и другое слово, смысл кардинальным образом меняется – так, выражение, в душе указывает на «тайные» мысли человека (ср. Она говорила: «Как я рада, что вы зашли», - а в душе думала: «Как это неуместно!»), а выражение в духе – на хорошее настроение человека (чаще это выражение употребляется с отрицанием – не в духе)» (т.ж.).

Из подобных языковых образов рождается предположение, что душа воспринимается в рамках русской языковой картины как орган, способный быть вместилищем. Почему она и приравнивается к такому органу, как сердце.

«Дух же вообще не концептуализируется как орган. Скорее это некоторая нематериальная субстанция, которая не столько находится внутри человека, сколько окружает его и его душу, как своего рода ореол… Эта субстанция может проникать туда. Где человек отсутствует физически, и оставаться там, откуда человек уже ушел, в виде своего рода воспоминания о нем. Чтобы духу твоего здесь не было!» (т.ж.с.22-3).

Шмелев, однако, был не единственным языковедом, кто последние десятилетия занимался русской языковой картиной человека.

Источник: vk.com

Комментарии: