116. Почему наша культура сделала из страдания культ, как оно разрушает психику и в какой мере страдание необходимо для развития?

МЕНЮ


Главная страница
Поиск
Регистрация на сайте
Помощь проекту
Архив новостей

ТЕМЫ


Новости ИИРазработка ИИВнедрение ИИРабота разума и сознаниеМодель мозгаРобототехника, БПЛАТрансгуманизмОбработка текстаТеория эволюцииДополненная реальностьЖелезоКиберугрозыНаучный мирИТ индустрияРазработка ПОТеория информацииМатематикаЦифровая экономика

Авторизация



RSS


RSS новости


2022-07-27 23:20

Психология



Человеческий ум не является цельным организмом со строгой внутренней иерархией. Он состоит из множества взаимодействующих частей, которые то работают слаженно, то конкурируют друг с другом и каждый раз по-новому делят между собой территорию. По ходу дела эти части непрестанно общаются и обмениваются информацией. Иногда их беседы напоминают мирное воркование. В другие же моменты их разговор переходит в перебранку, а затем и яростную схватку.

На первых порах это было обнаружено на психологическом уровне, и здесь огромную роль для западного мира сыграли работы Ницше и Фрейда. Фрейд располагал своих пациентов на кушетке, отворачивал их лицом прочь от себя, чтобы ничего их не отвлекало, и они начинали говорить. Они делились ночными сновидениями и грёзами наяву, они рассказывали о фактах своей жизни и о домыслах по её поводу, излагали мысли и высказывали желания. Беседы ума, большая часть которых до того была едва слышна или же проходила в глубинах бессознательного, проступили наружу. Там, снаружи, их ждал Фрейд, который внимательно слушал, записывал и анализировал. Так и возник психоанализ.

Практически в то же время, в 1875 году, была открыта электрическая активность мозга. Выяснилось, что не только потребности, желания, идеи, мысли и всякого рода психические структуры способны к общению. Отдельные нервные клетки мозга также говорят друг с другом на языке электрических импульсов. Это общение клеток и делает возможным более сложные формы взаимодействия внутри психики.

Естественным образом родилась идея подслушать и расшифровать эти беседы. Некоторые осложнения возникли лишь из-за необходимости каждый раз вскрывать череп испытуемого. Впрочем, несколько десятилетий спустя эта досадная загвоздка была преодолена. В 1924 г. немецкий психиатр Ганс Бергер впервые зарегистрировал электрические сигналы мозга с поверхности головы. Фактически, он создал метод электроэнцефалографии.

Энцефалограф фиксировал электромагнитные волны на бумаге, записывал их частоту и амплитуду. Ганс Бергер же, воодушевлённый, принялся внимать тайным переговорам нервных клеток, которые они ведут в кромешной тьме черепной коробки. День за днём он слушал, слушал и слушал. И что же он услышал? К своему разочарованию, ничего особенно интересного. Улов Фрейда, рыбачившего ближе к поверхности ума, оказался намного богаче.

Но всё-таки было кое-что, что сразу же поразило Ганса Бергера. Согласно данным энцефалографа, на протяжении всего дня нервные клетки активно работают. Электрическая активность человеческого мозга никуда не пропадает в состоянии отдыха и видимого бездействия. Более того, она даже не становится значительно слабее. Сперва это вызвало большое недоверие в научном мире. Большинство коллег-учёных заподозрили Бергера в совершении ошибки в процессе измерений.

К середине 1970-ых стало окончательно ясно, что Бергер не ошибся. Был разработан куда более совершенный метод нейробиологического шпионажа – фМРТ. ФМРТ подтвердил наблюдения Бергера: мозг не знает устали. Однако чем же он занимается? Ответ на этот вопрос может получить каждый из нас без всякого фМРТ. Достаточно проявить внимание к потоку своего сознания.

Когда перед нами нет всецело поглощающей нас задачи, в уме начинается бурное голосование по поводу того, чем же нам заняться. Поступают многочисленные заявки от потребностей. Рождаются планы, надежды и опасения, высказываются гипотезы. Со дна памяти поднимаются оброненные кем-то слова, музыкальные мелодии, зрительные образы. Начинается обдумывание нерешённых вопросов жизни, а такие ведь есть всегда. Мозг использует каждую свободную минутку, чтобы столкнуть друг с другом противоречивые сценарии поведения и различные варианты понимания ситуации, а после – выявить победителя. Одновременно, ведомый силой желания, он изобретает схемы, как бы нам заполучить что-то, чего у нас нет, избежать реальной или потенциальной опасности.

В ходе бодрствования подобный вид активности мозга является доминирующим. Большую часть времени мы погружены во внутреннюю борьбу потребностей и сценариев и заняты их сознательным или же бессознательным продумыванием. В 2001 г. нейробиолог Маркус Райкле назвал его стандартным режимом (default mode). Таким образом возникло научное наименование для той постоянной фоновой деятельности под управлением лимбической системы, которую мы переживаем как мельтешение чувств, мыслей и импульсов желания в различных пластах психики.

С чисто статистической точки зрения, стандартный режим работы мозга есть норма. Это базовый уровень активности, а всё остальное является отклонением от него. Как следствие, стандартный режим был взят в качестве отправной точки, с которой учёные сравнивают поведение мозга в особых условиях и при решении конкретных задач.

В то время как энцефалограф измеряет производимые нервными клетками коры электромагнитные волны, фМРТ смотрит на мозг под совсем иным углом. Он позволяет увидеть кровенаполнение мозга – как целиком, так и отдельных его зон. Это даёт множество преимуществ. Дело в том, что чем больше крови поступает в ту или иную зону мозга, тем активнее она работает в данный момент. Повышенное кровенаполнение означает, что нервные клетки засучили рукава и затребовали для своих трудов дополнительный кислород и другие метаболические ресурсы, которые и переносятся в кровотоке.

Таким образом, с помощью фМРТ мы можем понять, какие именно зоны мозга задействованы и с какой силой они работают в различных условиях. Исследование стандартного режима работы мозга современными методами показало синхронную активность целого ряда областей. Хотя анатомически они раздельны, их функции тесно связаны, что также подтверждается густой сетью объединяющих их нервных отростков.

Дирижёр и серый кардинал стандартного режима – это наш старый знакомый, поясная кора. В поясную кору стекаются сигналы от многочисленных потребностей, после чего их запросы сравниваются с реальным положением дел. На основании этой оценки поясная кора запускает производство своего товара: импульсов влечения и отторжения.

В стандартном режиме мы в избытке генерируем всплески желания по отношению ко всему, что попадает в поле восприятия, будь то нечто перед нашими глазами, воспоминание или фантазия. Что-то из этого лимбическая система одобряет и хочет заполучить, а другое кажется ей отталкивающим, так что она предпочла бы увеличить с ним дистанцию. Вслед за каждой оценкой с позиций влечения и отторжения в нас возникает соразмерный этой оценке эмоциональный отклик.

Вторым ключевым звеном стандартного режима является медиальная префронтальная кора. Здесь наши мысли, ощущения, эмоции, воспоминания упорядочиваются и собираются вокруг единого центра – вокруг нас любимых. Медиальная префронтальная кора есть главная нейросеть самосознания малого ума. Она образует мощный гравитационный центр эго, и весь опыт стягивается к нему. Создаётся впечатление, что всё происходит по отношению к нам, что мир вращается вокруг «Я». Мы противопоставляем себя миру как добытчики и собственники и изобретаем пути расширить свою личную территорию или по крайней мере не отдать своё имущество враждебной реальности.

Ярче всего в нейросканере медиальная префронтальная кора загорается при мыслях о самих себе и при оценке отношения других к нам. Последнее совсем не удивительно. Ощущение, что мир существует по отношению к нам и попытка выяснить, каково же это отношение, обостряет чувство эго и его установку на обладание, установку на защиту и нападение.

Помимо этого, к главным нейросетям стандартного режима относятся латеральная височная кора и теменная кора (а в особенности задняя часть теменной коры). В стандартном режиме они по большей части отвечают за ассоциативное мышление. Там располагаются шестерни и жернова интеллекта, того самого механизма, который плетёт сеть из понятий и размышлений, из звуковых, визуальных и прочих ассоциаций. Повинуясь потребностям и желаниям, он создаёт образы, модели, ситуации, прослеживает и выковывает связи между явлениями жизни.

Выход из стандартного режима

Потребление энергии в стандартном режиме забирает от 60 до 80% всех ресурсов мозга [1]. Оно настолько велико, что даже очень интенсивный умственный труд увеличивает наши энергозатраты лишь на 10-15 процентов. Таким образом, бодрствующий мозг почти никогда не отдыхает. Меняются лишь виды деятельности. Мы чувствуем усталость от труда и облегчение от отдыха не из-за того, что при отдыхе мозг стал ощутимо меньше работать. Во время отдыха работа кипит почти так же, как и прежде. Различие лишь в том, что одни утомлённые работники умственного труда получили возможность снизить темпы производства, а другие заступили им на смену свежие и во всеоружии.

Стандартный режим обходится так дорого, потому что он есть привычный способ существования лимбической системы. Разворачивающиеся в ней конфликты и постоянная конкуренция отнимают невероятное количество нервных сил. Исследование угроз и возможностей, прошлого и будущего выполняют важную функцию, но всё хорошо в меру. Эволюция это поняла, потому, когда мы сосредотачиваем своё внимание на какой-то конкретной задаче, здоровый мозг автоматически сбавляет обороты стандартного режима. Лимбический гул в голове стихает, мера гармонии увеличивается, и это позволяет нам направить свои силы на стоящие перед нами проблемы.

По этой причине окунуться в работу считается таким хорошим терапевтическим средством в борьбе с психологическими кризисами. Деактивация стандартного режима приносит облегчение.

Плохо развитая способность останавливать бурный поток сознания чревата не только повышенным уровнем стресса и крайней неэффективностью. Судя по всему, аномальная активность стандартного режима является и одним из проявлений, и одной из причин целого ряда тяжёлых нарушений работы психики. В сотнях исследований была установлена связь нарушенной работы стандартного режима с шизофренией [2], аутизмом [3], эпилепсией [4] и синдромом Альцгеймера [5]. В других работах неумение управлять своим умом в стандартном режиме и различные нарушения его функционирования были ассоциированы нейробиологами с чувством повышенной тревоги [6], с синдромом дефицита внимания [7] и депрессией [8].

Стандартный режим состоит из автоматических реакций. Они навязчивы, обсессивны, компульсивны. Они принуждают, душат, создают атмосферу несвободы и насилия. Когда мы не в силах вынырнуть из водоворота реакций и тонем в своих мыслях, желаниях, эмоциях, это оказывает крайне разрушительное воздействие. Мы измучены, ослаблены, несчастны и ищем спасения. Не находя выхода, мы готовы заглушить лимбический гул чем угодно. Мы пробуем отвлечь себя от его отвлечений за счёт того, что развиваем пристрастие к психоактивным веществам или пускаемся в иные разрушительные удовольствия. Мы становимся заложниками политических идеологий, сект, эзотерического фастфуда. Мы готовы дать себя загипнотизировать и наркотизировать – что угодно, лишь бы мучительный шум внутри стих.

Не удивительно, что исследователями была обнаружена прочная связь между аномальной активностью стандартного режима и зависимостью – как наркотической, так и алкогольной [9]. Люди идут на крайности, чтобы несомая стандартным режимом смута унялась и на её месте воцарилась некоторая гармония и всегда несомая гармонией радость. При этом им уже некогда разобраться в деталях и последствиях, либо эти «тонкости» им становятся безразличны. Они не понимают, что гармония за счёт наркотизации и погружения разума в гипнотический транс будет поверхностной, временной и искусственной. За кратким послаблением последует ещё больший внутренний разлад.

Для современной науки исследование стандартного режима стало и возможностью более глубокого понимания природы ума, и перспективным диагностическим инструментом. Его нарушения являются хорошим маркером для длинного списка расстройств от тревоги и депрессии до шизофрении. С другой стороны, выправление в функционировании стандартного режима может служить показателем эффективности лечения.

Стандартный режим есть способ существования малого ума эго. Эго же невротично. Чем бы ни было занято эго в стандартном режиме, оно всегда производит страдание. Это совершенно неминуемо, потому что всё многообразие деятельности лимбической системы выстроено вокруг потребностей и желаний. А для них либо чего-то уже нет, либо чего-то ещё нет.

Желание существует в состоянии постоянной нехватки. Вечная нехватка, вечное напряжение между желаемым и действительным и рождает негативные эмоции. Ум создаёт вереницу образов, а затем автоматически выносит вердикты касательно того, чего у него нет и что ему от каждого из них нужно. После этого он незамедлительно производит импульсы влечения и отторжения, вслед за коими появляются отрицательные переживания.

Подобно удару кнута, страдание должно подстегнуть нас уменьшить зазор между желаемым и действительным. Однако мы не звери и вполне способны продолжать путь без непрерывного града из плетей и без сумбурного дребезжания мыслей. Такое «подстёгивание» лишь замедляет нас, так что в наших интересах научиться снижать активность стандартного режима. И наука, и элементарная бытовая логика свидетельствуют, что это является необходимой способностью здорового ума.

Если человек не умеет сосредотачиваться и останавливать беспорядочное кружение мыслей и чувств, то приобретение всё новых и новых неврозов становится для него неизбежным. Приобретаемые таким образом неврозы мучительны и опасны сами по себе, однако из них могут родиться и более серьёзные осложнения. Хаотическое метание ума, доведённое до крайности, превращается в нечто сродни шизофрении. При шизофренических расстройствах информационные потоки в коре перемешиваются, сон вторгается в явь, а бессознательное бесконтрольно смешивается с сознанием.

Стандартный режим состоит из микроразладов и микроневрозов. Из них появляются разлады и неврозы крупного калибра. Они же в свою очередь подготавливают почву для психотических нарушений, так как между неврозами и психозами нет непроницаемой границы. Психозами мы называем просто особо масштабные поломки высшей нервной деятельности, к наиболее тяжёлым из которых относят шизофрению и мании.

Даже если излишняя активность стандартного режима ещё не привела к критическим сбоям восприятия и поведения, она крайне утомляет. Через одно только это, через истощение нервных сил, она делает нас намного более слабыми и несчастными, чем мы могли бы быть. К сожалению, в нашей культуре существует огромное препятствие, которое мешает научиться выходить из стандартного режима. Мы так плохо очищаем свой ум от шума, упорядочиваем психическую жизнь и сосредотачиваемся, потому что из основных видов умственного шума мы сотворили своего рода культ.

Культ страдания

Излюбленным зрелищем древних греков были трагедии. Им доставляло необыкновенное наслаждение наблюдать, как неумолимый рок сминает и перемалывает персонажей на сцене. Согласно Аристотелю, эта тяга греков к трагическим сюжетам объяснялась тем, что сопереживание высвобождало скопившиеся в людях страхи, страсти и эмоции. Это опустошало их, перепахивало, примиряло. Происходил катарсис, что дословно и означает: «очищение», «исцеление» и «высвобождение».

В древнегреческой драматургии страдали все – от мала до велика. Страдали и титаны, и боги, и герои, и простые смертные, которые мыслились игрушками в руках небожителей. В сравнении с трагедией, жанр комедии считался развлечением для сброда, потехой невежественного люда.

Затем, в христианскую эпоху центральным символом Запада стал Христос и его мученическая смерть на кресте. Мученичество было объявлено идеалом, знаменем, нравственным образцом. Как в первые века существования христианства, так и впоследствии мученичество практически приравнивалось к святости. Прежде всего, страдание трактовалось как божественный приговор за первородный грех, совершенный Адамом и Евой. Одновременно страдание являлось посланным свыше испытанием и возможностью. Это была возможность доказать крепость своей веры, показать, из какого теста ты слеплен, возможностью преодолеть скверну души и вымостить себе дорогу в рай.

Христианство возникло из иудаизма, а он в свою очередь был пропитан не менее трагическим мировоззрением. Нелёгкая историческая судьба иудеев и особенности их культуры заставляли их видеть мир весьма жестоким и неприветливым местом. Страницы Ветхого Завета пропитаны кровью, болью, гибелью десятков и сотен тысяч, трагическими случайностями и ощущением неумолимости ударов судьбы. Во времена Христа мрачность иудаизма достигла высочайшей точки. Иудеи пребывали в постоянном и трепетном ожидании мессии, в ожидании избавления от этого мира и избавителя от этого мира. Чтобы мессия явился, исто верующие иудеи воспринимали великое страдание и как неизбежность, и как необходимость.

Словом, все те мощные культурные традиции, из которых и сложилось западное мировоззрение, делали из страдания культ. В эпоху Возрождения и Новое время небо немного расчистилось, но общая тенденция сохранилась. Философия, литература, музыка, изящные искусства, повседневный быт героизировали и воспевали святую боль человека, полезную и преображающую.

Сегодня мы являемся наследниками этих древних взглядов и умонастроений. Люди любуются страданием и гордятся тем, что им плохо. Они ощущают, что страдание делает их важными и привлекает к ним повышенное внимание. Это способ выделиться и заявить о себе. Страдание есть личное достижение, как орден на груди. Более того, оно может быть даже своего рода развлечением. Об этом хорошо написал Максим Горький в своей автобиографической повести «Детство»:

«Люди по нищете и скудости жизни своей вообще любят забавляться горем, играют им, как дети, и редко стыдятся быть несчастными. В бесконечных буднях и горе – праздник, и пожар – забава; на пустом лице и царапина – украшение».

Мы верим, что благодаря страданию человек становится умнее и глубже. Страдание облагораживает, делает достойным, возвышенным, утончённым. Оно даже воспринимается как долг. Поэтому люди прописывают себе страдание либо в виде исцеляющего душу наказания, либо в виде универсального средства познания и преображения. Оно делает человека человеком, позволяет ему познать себя и жизнь. Тот, кто не страдал много и до одури, кто не исходил вдоль и поперёк самую грань мучительной истерии, просто не знает жизни. Он не разбирается в её устройстве.

Сторонники волшебных свойств страдания подчеркивают, что болезненные уроки судьбы учат нас и открывают глаза. Отвращение к себе и к миру, недовольство и усталость от текущего положения вещей служат им источником мотивации. Это толкает на решительные действия. И всё это совершенная правда. Однако за ней, в прицепе, почти неслышно и незаметно, следует столь же совершенная ложь. Из этого делается вывод, что страдание – не просто способ учиться и меняться, а хороший способ учиться и меняться. Более того, подспудно полагают, что он есть наилучший и наиглавнейший, что это один из столпов нашего духовного рациона. С этим уже не стоит так поспешно соглашаться.

Два способа обучения

Большая часть живых организмов учатся автоматически. Когда они сталкиваются с негативным событием, это изменяет их поведение в сторону избегания этого события и его обстоятельств. Положительное же событие, удовлетворяющее потребности существа, наоборот, обучает нервную систему в сторону дальнейшего сближения с ним и с теми обстоятельствами, в которых оно имело место.

Применительно к млекопитающим такой тип обучения называется лимбическим, а по-простому – системой кнута и пряника. Из этой пары педагогических средств природа предпочитает кнут. Дело в том, что избежать опасности намного важнее для выживания, чем получить выгоду в виде удовлетворения той или другой потребности. Один просчёт по части избегания опасности может стоить жизни, в то время как возможностей вкусить её даров подворачивается довольного много. В силу этого отрицательные эмоции играют столь важную роль в обучении животных.

Лимбический тип обучения является неосознанным, автоматическим и однобоким. Наша культура вознесла его на пьедестал (а в первую очередь, вслед за природой, поместила туда кнут) из-за непонимания имеющейся у нас альтернативы. Чем меньше мы начинаем походить на неразумных зверей, тем меньшей становится и наша потребность стегать самих себя кнутом или же ждать, когда это сделает жизнь.

Мы можем познавать, учиться, расти и вообще двигаться вперёд по дорогам жизни без того, чтобы нас что-то лупило по бокам до крови или комичным образом трясло лакомством перед носом. Такая непрерывная эмоциональная порка есть крайне простой и звериный способ взаимодействия с жизнью. Он по-своему прекрасен и для зверя совершенно неизбежен, но вот считать его неизбежным и оптимальным для человека является большой ошибкой.

При кортикальном типе обучения мы управляем своими переменами осознанно, в опоре на руководимое разумом понимание существа дела. Кортикальный тип обучения не отменяет и не вытесняет лимбический, он лишь надстраивается поверх и берёт его под контроль. Для кортикального обучения так же нужны эмоции, в том числе отрицательные. Это сугубо нейрофизиологическая необходимость. Дофамин, норадреналин и нейромедиаторы, передающие сигналы от центров отрицательных эмоций, нужны мозгу для химических реакций. Они запускают и ускоряют образование новых связей между нервными клетками.

Тем не менее нейробиологическая правда состоит в том, что и для самого эффективного обучения достаточно лишь крайне малого числа отрицательных эмоций. Это щепотка соли с перцем, несколько капель химического реагента. В своей первой книге я назвал эту необходимую нам форму стресса творческим дискомфортом.

Творческий дискомфорт есть ощущения от больших растрат энергии, от упорного приложения сил и от сопротивления жизни нашей созидательной деятельности. Это то, что мы испытываем, когда наши душевные и телесные мышцы напряжены, когда мы ищем ответы и разгадки, когда мы преодолеваем препятствия и реализуем себя.

С физиологической точки зрения, творческий дискомфорт можно назвать стрессом. Но это не страдание в полном смысле этого слова, поскольку в случае принятия творческий дискомфорт становится приятным. Он добавляет пикантности и остроты человеческому существованию, а его отрицательный заряд крайне мал.

Творческий дискомфорт держит нас в тонусе. Без его священной и горьковато-сладкой боли жизнь была бы пресной, а полноценное взаимодействие с ней едва ли стало бы возможным. С творческим дискомфортом бороться не следует. Но вот когда мера отрицательных эмоций покидает пределы творческого дискомфорта, эти эмоции превращаются в разрушающий нас шум.

Почему страдание необходимо преодолевать

То, что происходит во внешнем мире, не способно заставить нас страдать. Страдание есть реакция на события жизни, но не сами эти события. Страдание возникает, только если ум сам решает сделать себе больно. Это значит, что строго говоря, не существует никакого негативного опыта. Есть просто опыт. Негативным его делает автоматическая реакция ума, тот ярлычок, что ложится поверх.

Всё это справедливо даже на самом грубом физиологическом уровне. Когда в нашу кожу впивается острый предмет, никакой боли это событие само по себе не рождает. В клетках болевой чувствительности у поверхности кожи возникает электрический сигнал, который эти нейроны и посылают своим товарищам в позвоночнике. Оттуда он направляется по стволу мозга до островковой доли и других центров, где происходит обработка болевой информации. Наконец, поясная кора может вынести вердикт, что и правда произошло нечто плохое. Тогда она произведёт множество импульсов отторжения. Тотчас же в нашем сознании распустится яркий бутон боли, некоторое время просуществует в свете сознания, а затем лепестками осыплется на его дно.

Однако эта автоматическая реакция может и не последовать. Как выяснил выдающийся нейробиолог Вилейанур Рамачандран, у ряда пациентов связи между поясной корой и островковой долей мозга повреждены [10]. При возникновении болевого стимула их поясная кора, что называется, и в ус не дует. Втыкание в таких людей острых предметов и другие страшные экзекуции вызывают у них весьма необычные реакции: от невозмутимого внимания до улыбки или смеха. Заявка на боль не получает одобрения.

В равной мере, когда кто-то произносит ранящие нас слова или мы переживаем личную трагедию, нам кажется, что сами эти события заряжены страданием. Но это не так. Они абсолютно нейтральны; негативной является только реакция на них. Мы всегда раним себя сами.

Когда речь идёт о физической боли, способность ума целенаправленно устранять избыточные болевые ощущения велика, но всё-таки ограничена. Эволюция позаботилось о том, чтобы столь важный и низкоуровневый процесс, как массовое разрушение тканей тела, не остался для нас незамеченным.

В случае с иными формами страдания, наши возможности поистине огромны, потому что эмоции напрямую подчинены разумному контролю и процессам восприятия. Мир постоянно формирует заявки на причинение нам страдания, и наш малый ум принимает их автоматически и в массовом порядке. Он ставит подпись, не глядя, хотя способен ответить и отказом. Его инстинктивная покорность оказывается весьма неосмотрительной.

Ранее мы сравнили страдание с индикатором, с красной лампочкой, сообщающей о расхождении мира с нашими потребностями, желаниями и планами. Такой индикатор может быть полезен, но вот что происходит, если красная лампочка постоянно мигает? Если она сияет выжигающим сетчатку светом адского пламени? Это слепит водителя и мешает ему следить за дорогой. Он теряет управление, сбивается с маршрута, попадает в аварии, а его путь превращается в настоящее мучение.

I. Усталость и слабость

Огромные объёмы энергии ума уходят на то, чтобы страдать и питать аварийную лампочку светом. А между тем, девять десятых наших отрицательных переживаний даже не выполняют своей главной функции. Они не оповещают об опасности, а лишь увеличивают совокупность проблем. Остервенелое мигание красного индикатора выводит ум из равновесия, и это особенно глупо, потому что по большей части он предупреждает о вымышленной опасности. Мы страдаем не из-за того, что происходит сейчас. Мы страдаем из-за прошлого, из-за будущего, а ещё из-за своих фантазий о них. Это не просто то, чего ещё нет, но то, чего никогда не было и не будет.

Мы переживаем из-за участков трассы, которые мы давно миновали, из-за прогноза погоды на следующую неделю, из-за своих гипотез о будущих крутых поворотах. Всё это закрывает от нас реальную дорогу перед глазами, всё это ложные срабатывания. И первое, что они рождают, это усталость.

Страдание крайне утомительно. Оно будоражит лимбическую систему, и та начинает сходить с ума. Кортикальная система пытается её успокоить и урезонить, но это расходует её ресурсы. Как следствие, от стресса как силы разума, так и возможности интеллекта идут на убыль. Взвинченные эмоции выступают физиологическим антагонистом высших форм нервной деятельности и подавляют работу соответствующих нейросетей в нашем мозге.

Многочисленные исследования показали, что повышенный стресс резко снижает способность человека к самоконтролю и качество принимаемых нами решений. Наши поступки становятся узко эгоистичными и менее справедливыми. Ослеплённые красным светом, мы перестаём видеть дальше своего носа и совершаем ошибку за ошибкой. Всё это равноценно слабости. Страдание ослабляет и за счёт того, что расходует много энергии, и за счёт того, что оглупляет. Глупость же всегда является слабостью.

Страдание не помогает нам даже перед лицом проблем и катастроф. Те силы, которые могли бы пойти на реальное взаимодействие с ситуацией, тратятся на чисто воображаемое эмоциональное сопротивление ей, на производство бросового товара в виде тонн недовольства, тревоги, терзаний, метаний, страха и отчаяния.

II. Раздражительность, злость и агрессивность

Страдание есть сигнал, что нечто идёт не по плану. Чем ярче и навязчивее его лампочка мигает, тем глубже это расхождение, тем выше опасность. По крайней мере так это воспринимают бессознательные механизмы ума. На случай угрозы у мозга припасено два общих сценария реагирования: бегство или затаивание или же активное оборонительное поведение. Это то, что называют «инстинктом бей или беги» (fight or flight response). Везде, где потенциальная угроза велика, мы склонны избегать конфликта и уклоняемся от усугубления ситуации. Но как только мы чувствуем, что наша агрессия сойдет нам с рук, стресс становится насилием. Это насилие может быть и словесным, и физическим.

Страдание так легко превращается в насилие, поскольку негативные эмоции подобны раскалённому пару, который скапливается внутри ума. Давление растёт, и он обжигает и распирает человека изнутри. По законам и физики, и психологии раскалённые клубы страдания ищут выхода. Они неизбежно вырываются наружу, чтобы ошпарить всех, кто попадётся им на пути.

Не понимая, где угроза и опасность, мы остервенело бросаемся на окружающий нас мир, мстим ему за кажущиеся нам личными атаки. Сама по себе такая месть могла бы быть разумной, если бы она била точно в цель, но боль и недовольство ослепили нас. Мы стреляем наугад и чаще всего попадаем в две мишени: в самих себя и в своих близких. Это происходит по той вполне очевидной причине, что данные цели находятся к нам ближе всего.

Актами насилия мы всегда пытаемся что-то украсть и уничтожить, например, отнять частички статуса и самоуважения другого человека, сократить его личную территорию, объём его прав и возможностей, отнять его время и энергию. Агрессия в своей сущности есть воровство, а агрессивный человек есть инстинктивный вор, своего рода клептоман. Везде, где он видит условия для кражи, он не может удержаться от воровства и…


Источник: m.vk.com

Комментарии: