Интервью Ховарда Левина о психоанализе, об аналитиках, о пациентах, и о будущем

Кто такой Говард Левин?

(Смеется.) Это очень опасный вопрос для психоаналитика, потому что это вопрос, который, когда человек находится в анализе и, возможно, даже до того, как он входит в анализ, он продолжает задавать вопросы и отвечать на них всю свою жизнь! Так что, боюсь, как и все остальное, я в стадии разработки. И сделать такого рода сводное заявление очень сложно. Итак, давайте посмотрим, какие части меня могут проявиться во время нашего разговора.

Хорошо. Итак, хочу начать с вашего воспитания, с детства. Не могли бы вы немного рассказать об этом?

Я происходил из довольно простой еврейской семьи иммигрантов из Нью-Йорка в первом поколении. Я вырос в Бруклине. Никто не получил образования. Моя мама была в семье «образованной». Она получила коммерческое образование и училась на секретаря в средней школе. Мой отец бросил школу на первом курсе, потому что ему сказали, что он слишком мал, чтобы играть в баскетбол (смеется). Но моя мать была проникнута неким среднеевропейским, восточноевропейским буржуазным чувством культуры и устремлений. Ее семья родом из Литвы. Итак, ее мать, с которой она была очень близка, хотела, чтобы она была из тех женщин, которые могут читать и играть на пианино, понимать музыку и оперу. Моя мама была не такой, но она передала мне эти ценности, и я думаю, что моя страсть к учебе и культуре исходила от нее. Мое любопытство по поводу того, что такое опера? Что такое балет? Что такое классическая музыка? Это были вещи, которых у нас никогда не было в моем доме. Мы ходили на бродвейские мюзиклы, но у нас никогда не было высокой культуры и искусства. Но это было стремление ее матери к ней, которое она так и не осознала, но передала мне, и я думаю, что всю свою жизнь я пытался подвергнуть себя этим вещам, как она хотела, чтобы я, и они во многом овладели.

Что ты за ребенок?

Что ж, дай мне посмотреть. Знаете, я всегда интересовался спортом. Все время проводил бы на детской площадке, играя в софтбол, играя в баскетбол, играя в сенсорный футбол (американский футбол). Тогда в нашем мире футбола не существовало. Я любил читать. Я стеснялся. Когда я был совсем маленьким, я волновался. Мать моей матери, с которой моя мать была очень близка, умерла, когда мне было около 20 месяцев. Гораздо позже в жизни я реконструировал тот факт, что моя мать, должно быть, была в значительной депрессии, когда ее мать умерла, и это оставило меня в некотором роде тревожным и навязчивым, когда я был очень маленьким мальчиком. Но у меня был старший брат, и он был контраргументом. Он смоделировал: Это то, что делают парни. Вы знаете, вы выходите на улицу, развлекаетесь, играете с друзьями и грубо занимаетесь тем и этим. Так что меня постепенно вытащили из этого более депрессивного образа жизни.

Как вы пришли к психоанализу?

Когда я поступил в колледж, мне посчастливилось получить полную стипендию в Колумбийском университете. У меня было намерение стать физиком. Это был 1960 год, память об атомной бомбе, создании ядерной энергии, гонке ядерных вооружений - все это были очень важные части американской культуры на тот момент. Идея стать ученым-атомщиком была невероятно увлекательной.

Но я быстро обнаружил две вещи. Во-первых, я не так хорошо разбирался в физике, как следовало бы. Думаю, я слишком о чем-то беспокоился. Во-вторых, углубление в физику и математику уводило меня все дальше и дальше от людей, и я уже имел дело с несколько депрессивной, замкнутой частью. Затем, когда я был на первом курсе, я прошел курс культурной и интеллектуальной истории, где мы читали Дарвина, Ницше, Фрейда и Джеймса. Я впервые прочитал Фрейда и подумал, что это он. Я подумал, что это была самая захватывающая вещь, с которой я когда-либо сталкивался, потому что это был способ спросить, кто такие люди, кто такие люди. Вы знаете, как вы спросили меня, кто я в начале интервью.

Я понял, что с этим вопросом также связана методология, и им можно серьезно заняться. Я также понял, что это очень глубоко связано с вопросами о том, откуда я пришел, кем мне стать и кем были другие люди? В тот момент я решил, что хочу стать психоаналитиком.

В те дни, чтобы стать психоаналитиком, нужно было поступить в медицинский институт. Итак, я оставил физику и стал студентом доврачебного факультета. В то время в Соединенных Штатах многие из отделений психиатрии главной медицинской школы были в значительной степени психоаналитическими, и, случайно, я оказался в Бостоне, в медицинской школе Тафтса, которая, вероятно, имела одно из лучших и наиболее психоаналитических отделений психиатрии во всем мире. страна. Я просто любил это.

Медицинская школа была утомительной. Это было то, с чем нужно было смириться и пройти, чтобы получить психоаналитическую подготовку. Но когда дело дошло до работы в отделении психиатрии, это был психоанализ. Я остался в Тафтсе и закончил свое психиатрическое обучение, а на третьем курсе, последнем году моей резидентуры, я поступил в Бостонский психоаналитический институт, начал свой анализ, а затем начал психоаналитическое обучение.

Какой совет вы бы дали молодым людям, которые хотят стать аналитиками?

Во-первых, я бы посоветовал им иметь настолько широкое образование в области гуманитарных наук, насколько они могут. Я думаю, как сказал Фрейд, действительно великими аналитиками, первыми аналитиками были Сократ, Шекспир, Достоевский, Гете. Такие люди. Я имею в виду, что именно здесь человеческое знание находится на высшей стадии развития и исследования.

В наши дни университеты в Соединенных Штатах стали очень технократическими в своих акцентах. Как этот курс помогает мне устроиться на работу? Нет, как этот курс помогает мне понять культуру, людей, человечность, обогатить мой разум и научить думать. Это то, чем занимаются гуманитарные науки. Итак, первое, что я хотел бы сказать, это быть широким. Будьте внимательны. Не будьте технологичны.

Другое дело, что сегодня психиатрическая и даже психологическая подготовка настолько биологична. Это классификационный и редуктивный. Так что, если вы хотите стать психоаналитиком, придется многому отучиться и изменить свои привычки. Вам нужно расширить и углубить свой образ жизни. Не с технической точки зрения, а с точки зрения общего, личного и эмоционального.

Затем есть ваш личный аналитический опыт, что является наиболее важным. Мне жаль, что в моем случае я начал свой анализ еще раньше. Но один - это тот, кто он есть, и жизнь развивается, и вы должны быть тем, кем являетесь. Я думаю, что наличие поистине аналитического опыта лечения, даже до того, как вы начнете тренироваться, может быть чрезвычайно полезным в обучении вас чему-то о психоанализе и открытии вашего разума для психоаналитического образа мышления. В терпимости к неопределенности и двусмысленности, которые, я думаю, являются ее ключевой чертой.

Каковы ваши основные интересы, ваше призвание в психоанализе?

Я думаю, что моя работа находится на перекрестке некоторых из того, что я считаю наиболее интересными и лучшими мыслителями психоанализа. Конечно, Фрейд. Но Фрейд в его наиболее радикальных и интуитивных способах мышления. Сейчас в культуре есть определенное общее место для Фрейда. О да, сны и о да, секс, Эдипов комплекс, желания и так далее, и тому подобное. Но у Фрейда были очень глубокие и постмодернистские импульсы. Эпистемологически у него был очень тонкий и изощренный образ мыслей о вещах. Неоткрытый Фрейд, Фрейд, на развитие которого у Фрейда не было достаточно времени в жизни. Намеки, по которым психоанализ начал двигаться с точки зрения передовых и текущих границ психоаналитического мышления. Итак, Фрейд, конечно, Бион, Андре Грин, некоторые французские психоаналитики, Дело не столько в содержании, которому в свое время уделялось особое внимание на моих тренировках. Вы знаете, где конфликт Эдипа? Какое желание так пугает? В равной степени, а иногда даже больше, о процессе и о том, как помочь кому-то научиться думать и использовать свой разум конструктивно и творчески. Усилить процессы психики с точки зрения регулирования аффекта и чувств с точки зрения возможности помочь кому-то думать под возрастающим давлением. Итак, речь идет о создании ума, а не просто о его раскрытии. Он приходит с совершенно другим взглядом на бессознательное. Это взгляд на бессознательное, а не только на полностью сформированное содержимое, которое неприемлемо, поскольку вызывает тревогу и поэтому должно быть скрыто. Это все еще актуально для неврозов.

Как вы думаете, есть ли в вашей жизни что-то, что оставило след, который вы связали с этим открытием психоанализа, когда вы это делаете?

Хорошо обязательно. Я думаю, что теории, к которым мы тяготеем, мы тяготеем не только из-за их интеллектуальной ценности. Но потому, что они имеют для нас эмоциональную значимость с точки зрения наших личных структур, личного опыта и личных потребностей. В концептуальном и теоретическом плане я пошел к самым ранним переживаниям, когда ум возникает, репрезентация мысли возникает. Вероятно, один из самых решающих событий в моей жизни произошел, когда мне было 20 месяцев, когда умерла мать моей матери. Я думаю, что моя мама отреагировала тяжелой депрессией, которая сильно повлияла на меня. Конечно, у меня не было сознательной памяти обо всем этом. Фактически, я знал, что моя бабушка умерла, когда я был еще на втором году жизни. Но с точки зрения переживаний, которые были бы связаны с этим и отметили бы это, такого рода воспоминания не подходили '' не существует. Лишь намного позже, после моего анализа, в моем продолжающемся самоанализе и в размышлениях о том, как я оказался там, где я был, и какие проблемы у меня были в этот переходный период и т. Д., Я начал конструировать и собирать для себя. Я предполагаю, что у моей мамы в то время был значительный депрессивный синдром отмены. Хотя ее не госпитализировали, она не оставалась в постели. Но она была там в течение значительного времени, как говорит Андре Грин в газете «Мертвая мать»: мать продолжает выполнять все необходимые функции, но ее сердце не в этом, потому что это какое-то другое горе. Если вы подумаете о том, где находится младенец в развитии в этот момент, это именно тот момент, когда мысли, психические способности и функции начинают проявляться и формироваться. Этот момент стал отправной точкой для многих моих собственных метапсихологических и концептуальных работ в психоанализе. Работа с примитивными расстройствами личности, работа с последствиями ранней травмы, работа с психосоматическими заболеваниями. Мы всегда находимся на грани отказа психической обработки и развития и необходимости найти интерсубъективный способ в рамках лечения, чтобы перезапустить эти процессы психического развития. Так что, в некотором смысле, я всегда заново открываю для себя 20-месячного ребенка, которым я был тогда (смеется). Мы всегда находимся на грани отказа психической обработки и развития и необходимости найти интерсубъективный способ в рамках лечения, чтобы перезапустить эти процессы психического развития. Так что, в некотором смысле, я всегда заново открываю для себя 20-месячного ребенка, которым я был тогда (смеется). Мы всегда находимся на грани отказа психической обработки и развития и необходимости найти интерсубъективный способ в рамках лечения, чтобы перезапустить эти процессы психического развития. Так что, в некотором смысле, я всегда заново открываю для себя 20-месячного ребенка, которым я был тогда (смеется).

Это звучит для вас как удовлетворение.

О, да. Это было лично приятно, но также и лично исцеляло, когда я мог построить осмысленное повествование и поместить так много индивидуальных переживаний, чувств и конфликтов в возможную объяснимую повествовательную историю. Именно эта согласованность придает смысл и приносит всем нам какое-то облегчение и удовлетворение. Когда мы сможем понять, как мы можем использовать свой разум таким образом, который имеет для нас смысл, и что-то объяснить, даже если вы не знаете наверняка. Бион сказал, что психический аппарат - это поздняя эволюционная адаптация, которая помогает нам переносить пребывание в мире. Вот для чего нужны умы, когда они развиваются, и вы используете их, чтобы думать.

Что вы думаете о том, что делает хорошего аналитика?

Я думаю, это связано с тем, что Бион назвал отрицательными способностями. Способность сидеть в неведении и принимать незнание. Не торопясь разбираться в вещах. Не пытаясь разобраться в вещах, чтобы снять собственное напряжение и беспокойство по поводу незнания.

Когда я вспоминаю свой опыт и опыт людей, которыми я руководил, всегда возникает необходимость понять, знать. Но должно быть утешение и облегчение, чтобы знать, что когда вы не понимаете, это означает, что вы находитесь в нужном месте. Чтобы учиться, вы должны начать с незнания, с незнания. Так что вы должны это ценить. Вот почему Джим Гротстайн назвал одну из своих книг Лучом кромешной тьмы . Фрейд также сказал, что он сосредотачивает свой ум на незнании, чтобы освободить место для чего-то нового и возникающего. Бион подхватил это и заговорил о слушании без памяти, желания и понимания.

Как вы думаете, чем может быть полезен этот анализ для людей?

Я считаю, что это чрезвычайно важно для роста ума, для увеличения способности справляться с неизбежными жизненными напряжениями: конфликтами, эксцессами, недостатками, разочарованиями.

На моем тренинге мне говорили, что психоанализ - это лучший метод лечения неврозов. Примитивные расстройства характера были более проблематичными, и Фрейд сказал, что нарциссические неврозы не так поддаются аналитическому лечению. Я думаю, что это одинаково верно и для пограничной нарциссической патологии, и для психосоматической патологии и так далее. Психоанализ, если пара аналитиков и пациента достаточно хороша, является лечением выбора. Я думаю, что мне повезло, что я смог значительно помочь некоторым из моих пациентов способами, которые, как я думаю, никогда не были бы доступны другим формам лечения. Так что я считаю, что это чрезвычайно важный терапевтический метод. В культурном отношении это очень важный взгляд на жизнь. Но для этого нужно много. Это требует обязательств, требует денег, времени, терпения, и пациенты. Но в основном это способность ждать и видеть, потому что для развития хорошего и полезного аналитического процесса требуется время.

Что касается пациентов, считаете ли вы, что пациенты или патологии менялись со временем?

Я говорил об этом сегодня за обедом с Патриком Миллером, и он говорил, что внедрение технологий, компьютеров и смартфонов в жизнь молодых людей с самого начала вызывает своего рода мгновенную реакцию, к которой люди привыкают и , операционализирует их образ жизни и их образ мышления. Больше нет места незнанию, невежеству или способности ждать. Вы знаете: «Да ладно, мой компьютер работает медленно (смеется)». Психоанализ выступает за определенные виды человеческих и гуманистических ценностей, которые могут быть отвергнуты современной культурой. Мы ведем арьергардный бой, пытаясь сохранить часть человечности нашей культуры в нашей социальной ситуации. Я думаю, что это необходимо и положительно, хотя я беспокоюсь о том, каков будет долгосрочный результат.

Что вы думаете о близости в нашей культуре, загруженной социальными сетями?

Что ж, близость - это сложный вопрос в наши дни. С одной стороны, есть своего рода общие предположения о близости, которые пришли с сексуальной революцией. Вы знаете, мы спим вместе, мы делаем то, мы делаем то. Это своего рода поверхностный эротический контакт, а не близость. Настоящая близость связана, прежде всего, с контактом с самим собой. Вы не можете быть близки с другим человеком, если не контактируете с самим собой. Что может быть более интимным, чем психоаналитические отношения? Я имею в виду настоящие психоаналитические отношения, а не выполнение психоанализа. Есть два человека, которые действительно взаимодействуют друг с другом и сами с собой, пытаясь понять самые глубокие и сокровенные части одного, самого себя. Хотя аналитик не говорит об этом пациенту, это требует взаимного взаимодействия с самыми глубокими, интимными частями самого себя. Это форма близости, которую нелегко найти. Уж точно не в нашей культуре.

Источник: www.freeassociation.pt

Комментарии: