Метафизика Суверенитета

  Ранее нами были оставлены наброски относительно общей концепции субъекта и философии сознания. Субъект, при самом общем приближении, является частным элементом тотальности Бытия, который способен отражать и организовывать Бытийные структуры в рамках своей самости, то есть сознательной деятельности. Таким образом, субъектность, равно как и фактор наличия минимального сознания не предстает для нас чем-то самоценным и Абсолютным. Однако стоит дифференцировать субъектность как минимальный артефакт сознательного и Суверенную субъектность.

В качестве опоры для рассмотрения собственной метафизики Суверенитета мы предлагаем обратиться к «суверенным» концепциям двух крайне непохожих друг на друга мыслителей – Карла Шмитта и Жоржа Батая.

Мышление Карла Шмитта нельзя назвать сугубо метафизическим, поскольку оно развертывалось в политико-правовой плоскости и было сопряжено с частными аспектами общественной жизнедеятельности. Тем не менее, концептуально-идеологический аппарат Шмитта генетически происходит из католической теологии, что увязывает его с авраамической логикой откровения. Здесь мы предлагаем провести определенную интеллектуальную «реставрацию», что означает возвращение «политической теологии» Шмитта к статусу чистой метафизики, которая изначально и лежит в ее истоках. Таким образом, обращаясь к «политической религии» децизионизма, мы временно изымаем из нее непосредственно политический компонент, обращаясь к чистому могуществу ее формы.

Для Шмитта, начало размышлений о политической теологии начинается с неокантианской констатации трансцендентности чрезвычайного субъекта, продуцирующего чрезвычайную норму. Чрезвычайным субъектом является Суверен – лицо, способное объявить чрезвычайное положение. Только суверен как анатомическая вершина органической конструкции государственного Левиафана имеет «auctoritas» для принятия правового решения. Суверен обладает теистической способностью к политизации «предельной сферы», имманентизируя ее из области крайнего случая в область властной актуализации.

Если мы нивелируем политико-правовые коннотации шмиттианского прочтения суверенитета, то мы можем увидеть следующее. Суверен предстает как Абсолютный Субъект, то есть как субъект, возвышающийся над порядком обыденности и извечного установления. Суверен по своей природе сопряжен с Предельной сферой, именно из нее он черпает свою метафизическую и, как следствие, политическую легитимацию. Предельная сфера по Шмитту – это та область, которая является трансцендентной по отношению к общему порядку сущего. Способом приближения к этой сфере является наличие метафизической воли, что и отличает фигуру Суверена.

Суверен становится собой не в силу примордиального обладания волей к Пределу, но лишь реализуя ее. Реализация запредельной воли связана с особым метафизическим событием – Чрезвычайным Положением или «Событием-Истиной» по Алену Бадью. Чрезвычайное Положение по Шмитту является имманентизацией Предела. Суверен, достигнув метафизического края, не уходит за него, но возвращается в пространство «обыденности», приобретая Власть, Право и Господство.

В политико-правовом контексте преодоление нормативности по Шмитту происходит именно за счет метафизической силы легитимного решения. Лицо, способное вынести решение, преодолевающее правопорядок обыденного регламентирования, становится Сувереном – политическим Богом, экзистирующим в эоне своего политического универсума, то есть государства. Политический Бог Шмитта – это создающий, но не созданный – «Deus creat, sed non est creatus».

Таким образом, достигший метафизического суверенитета не только становится властен над пространством обыденного, но и становится свободен от него. Эта особая метафизическая свобода сопряжена с ничем не обремененным правлением, с могуществом, имеющим свое основание в чистом акте трансцендентной имманентизации.

Концепция метафизического Суверенитета у Жоржа Батая имеет частично схожую фабулу с Карлом Шмиттом, однако также и множество корневых различий. Для Батая, Сувереном также является лицо, преодолевшее пространство обыденно-профанического. Метафизический суверенитет по Батаю добывается через выход из общего потока гомогенного и обрывочного пространства экономической и социальной жизни. Совершая акт траты, роскоши, жестокости, экстатического оргазма, субъект выбивает себя из телеологического цикла и обретает Суверенность. Батаевский суверенитет сопряжен не столько с волей к трансцендентному Пределу, сколько с волей к Инаковости, волей к преодолению указующей цепи целеполагания как такового. Жертва, в случае жертвоприношения, имеет гораздо больше суверенитета, нежели ее палач, поскольку, лишая себя физической субъектности, она обретает возможность прервать общий цикл бытийности. Палач, в свою очередь имея мнимую власть над физическим существованием жертвы, всецело подчинен телеологии действия, являясь лишь звеном в общей цепи фасцинирования мира.

Теряя свою субъектность в акте растраты и уничтожения, жертва и расточитель обретают свой метафизический суверенитет. Именно уничтожившись, Суверен становится таковым, поскольку он смог вырваться из консистенции бытийности и обрести потаенную сакральность не-субъектности.

Как указывал сам Батай: «Чистую суверенностъ я определяю как чудесное царство не-знания».

Батаевский Суверен, как и Шмиттианский, является сувереном Предельной сферы. Однако Шмиттианский Суверен хоть и является свободным от нормативных установлений, тем не менее функционирует как источник легитимной Воли. Негативная свобода и могущество Батаевского Ацефала является более полной, поскольку, вырывая себя из общего потока целеполагания, он деконструирует саму природу власти. Если Суверен Батая является без-властным (ан-архическим), то Суверен Шмитта является все-властным (пан-архическим).

Как мы можем видеть, несмотря на полярные метафизические расхождения, Карл Шмитт и Жорж Батай сходятся в том, что Суверенитет обретается через метафизическую деструкцию изначального модуса бытийствования – либо через его волевое преодоление, либо через трансгрессивное вычеркивание себя из него. Мысль о метафизической легитимации субъектности через сакральное, божественное, трансцендентное, нуминозное и все, что сопряжено с Пределом бытийности, является стержневой для любого истинно философского мышления.

В истории мысли мы можем обнаружить бесконечную вереницу мыслящих фигур, для которых обретение Суверенитета непременно сопряжено с преодолением «гнусной изначальности». Библейские пророки, платонический царь-философ, гностическая фигура пневматика, аскетические идеалы средневековья, Гегелевский господин и ницшеанский волюнтарист, Абсолютный Индивид традиционалистов, даже Декартова фигура рационального cogito, освободившегося от всех сковывающих предрассудков, и экзистенциалистские мотивы о сознающем-себя-здесь подлинном человеке связаны с обретением метафизического Суверенитета через преодоление и деструкцию изначального модуса бытийствования.

Как это ни парадоксально, но наиболее отчетливым и полным образом эта логика «легитимации Суверенитета» субъекта через трансцендентное зафиксирована в философии Мартина Хайдеггера, в которой отсутствует четкая концепция субъекта как таковая. Хайдеггер выделяет лишь «негативный» субъект – «das Man» как субъект, недостойный метафизического Суверенитета. Несмотря на некоторые интерпретационные модели, для нас «Dasein» у Хайдеггера является вне-субъективной онтологической категорией.

Для Хайдеггера, «ничто» (или скорее «некто», Niemand) является безымянной пустотой забвения. Быть «никем» не значит быть «Ничем». Упадочное «бытие-никем» является результатом забвения мысли о бытии и олицетворением безымянных масс (das Man). Европейский нигилизм для Хайдеггера, безусловно, имеет онтологическое значение, однако связь здесь основана на негации и отрицательности: нигилизм и упадок метафизики связаны не с достижением трансцендентного «Ничто» (Nichts), а с тем, что человек нового времени – «wenig wie das Man als das Niemand ein Nichts ist» - являясь пустым человеком, является скорее «никем», нежели «Ничем».

Пустота и бессмысленность «безымянного» человека современности, считающего, что техническое освоение мира является последней и конечной истиной, не выходит за пределы его «бытия» как «сущего». Существуя «никем», das Man остается существующим, поскольку только будучи «никем» и не будучи «собой» (Selbst) человек повседневности и может быть хоть кем-то. Феноменология «das Man» базируется на самоочевидном факте присутствия в сущем, за этим пребыванием-никем отсутствует трансцендентный референт, возможность всякого измерения подлинности. Тем не менее, это бытие-никем не есть небытие, а есть скорее прозябание в сущем.

Для «das Man» как «недостойного субъекта» недоступна метафизическая Суверенность. В связи с этим, экзистенциальными модусами «das Man» являются скука, дурнота и тяжесть.

Отсутствие всякого настроения, «дурнота» (Verstimmung) в значении определенной душевной пустоты по Хайдеггеру является не познанием «Ничто», но лишь зацикливанием сущего на самом себе настолько, что оно становится само себе в тягость, бытие обнаруживается как бремя (Das Sein ist als Last offenbar geworden). Таким образом, речь идет о том, что общая интенциональность как возможность к «отсыланию» становится утерянной. Сущее, не способное быть «настроенным», теряет возможность столкнуться с Бытием, поскольку оно более не имеет возможности выйти за пределы себя как данности.

В философском смысле с «дурнотой-ненастроенностью» связан и феномен скуки (Langeweile). Одержимость современного человечества состоянием скуки есть признак нигилизма современности. «Скучание» в этом смысле есть омерзение сущего от самого себя. Отсутствие интенциональной настроенности к высшему (бытийному) референту означает, однако, не «пребывание в Ничто», но именно опостылевшее пребывание сущего в самом себе, бытие сущего как «бытие-никем» и «бытие-низачем».

Для нас всё обозначенное выше имеет следующее значение. Субъективность сама по себе не является чем-то самоценным, в отличие от метафизического Суверенитета. Суверен превосходит свою субъективность, поскольку он может быть как Абсолютным Субъектом, так и (в)не-субъектом, вовсе преодолев гомогенные оковы бытийности. Постулируя концепцию Невозможного, мы обозначили, что помысел о Невозможном является «Сувереном Цели», то есть финальной точкой преодоления всех Пределов и Чертогов Бытийности. Именно поскольку Невозможного радикально «НЕТ», никакая телеология по движению к Нему не может иметь метафизическую легитимность.

В этом случае мы сталкиваемся с определенным парадоксом. С одной стороны, Вопрошание о Невозможном предстает как доступная в Бытии возможность «не-опыта» Невозможного. В то же время, учитывая тотальный характер всецелостности Бытия и его "вечную" природу, мы не можем полагать, что некое "верное" метафизическое Вопрошание может иметь Финальный характер и нерушимый Суверенитет для устранения всех Бытийных противоречий. Тем не менее, поскольку мы полагаем "подлинность" Суверенитета лишь за пресуппозицией Невозможного как единственно стоящего "вне" Бытия, подлинным метафизическим Суверенитетом для нас может обладать лишь процесс и факт Вопрошания. Суверенность и метафизическая власть субъекта, таким образом, пропорциональна его вовлеченности в Суверенитет Вопрошания о Невозможном.

Достигнутый таким образом Суверенитет нельзя назвать ни «положительным» (в Шмиттианском смысле), не «отрицательным» (в Батаевском). Как мы многократно указывали ранее, противопоставление полярных категорий (витализма и спиритического аскетизма, радикального «объектного» материализма и платонического идеализма, скептицизма и религиозной убежденности) и их включение в единую систему свидетельствует лишь о ВСЁобщном характере Бытия и его непреодолимости. Суверенитет любых оттенков есть лишь один из моментов «двойственности», которая должна быть отброшена. Предлагаемый нами Суверенитет Вопрошания базируется на включенности всех форм метафизической суверенности, однако принятия их как недостаточных. В этом смысле, учитывая включенность этих форм "недоходящих" до "правильного" Вопрошания в сам процесс Вопрошания может парадоксально и абсурдно оказаться... правильной формой Вопрошания. В этом смысле и "недохождение" до Вопрошания - форма Вопрошания, в силу того что Суверенная Цель Вопрошания вне всякой артикуляции, категоризации и логических границ.

Батай писал в одной из своих работ: «Укажу один пункт, где смех не смешон, а слезы не горьки, где совпадают между собой божественное и ужасное, поэтическое и отвратительное, эротика и смерть, крайнее богатство и тягостная нагота. И это не чистое умозрение. Под названием «теопатического» состояния этот пункт даже становился объектом имплицитного описания. Это не значит, что в теопатическом состоянии такое совпадение всегда проявляется в полном объеме, но оно может проявиться. Теопатическое состояние есть в то же время точное совпадение не-знания и неограниченного знания. Но только в том смысле, что полное не-знание как бы дает ответ, как бы является настоящим ответом на то состояние неизвестности, которое порождает, по ту сторону пользы, поиск знания».

Так, «теопатическим» является поиск трансцендентного «на ощупь», слепое и голодное взыскание высшего Предела Бытийности. Различные опыты и инварианты Суверенности в этом аспекте могут являться теопатическими, подразумевающими болезненный поиск «вне» - но все еще Бытийного. Для нас властная и тотальная Суверенность Бога или Царя Мира равнозначны Суверенности нищеты Франуциска Ассизского или Арнольда Брешианского. Суверенность Вопрошания о Невозможном в силу Невозможного характера своей Суверенной Цели предстает вне как всякой позитивно-Абсолютной суверенности, так и негативно-самоуничижительной (парадоксальным образом включая их в себя).

Гераклит, Платон, Плотин, Мухаммед, Августин, Фома, Экхарт, Бёме, Декарт, Гегель, Шеллинг, Ницше, Шпенглер, Хайдеггер, Шмитт, Юнгер, Эвола – как примеры позитивной, огненной, пылающей, жизненной, утвердительной Суверенности. Суверенности, легитимирующей себя через обращенность к трансцендентному и высшим пластам Бытийного – Богу, Жизни, Духу, Воле, Идее. Суверенность огня и триумфа.

Будда, Христос, Василид, Сенека, Франциск, Доминик, Арнольд, Пьероци, Вальдо, Кьеркегор, Шопенгауэр, Батай – как пример негативной, аскетической, жертвенной, нищей, униженной, имманентной, гетерогенной Суверенности. Суверенности, легитимирующей себя через вычеркивание из общего порядка Бытия, отрицания Воли, преодоления Жизни, Трату и Плач. Суверенность наготы, нищеты и исчезновения.

Суверенность от Вопрошания это финальная, Предельная Суверенность. Суверенность конечной Тщеты, Свободы и Забвения.

Батай писал: «Я живу чувственным опытом, а не логическими объяснениями. Мой опыт божественного столь безумен, что надо мной будут смеяться, если я вздумаю говорить о нем. Итак, передо мной тупик. В нем исчерпывает себя всякая возможность, возможное скрывается, в нем свирепствует невозможное. Посмотреть в глаза невозможному — в его выпученные, вездесущие глаза, — оказаться с ним лицом к лицу и не видеть ничего возможного — вот, на мой взгляд, опыт божественного, который подобен казни».

Суверенность от Вопрошания о Невозможном – это суверенность Казни. Вопрошающий метафизически казнит сам себя, полагая это высшим и финальным жестом. Тщета Вопрошания превосходит всякую экзистенциальную нищету. Забвение, к которому ведет истина Вопрошания, превосходит всякую онтологическую скуку, тоску и одиночество. Свобода, которую дает Суверенитет вопрошания – превыше всякой метафизической власти, могущества, авторитета и триумфа, поскольку это свобода перед лицом Вечного, Непреодолимого и ВСЁобщного Бытия.

Комментарии: