Я назвал курс «Начала античной философии», имея в виду не исторический, а логический смысл слова "начало": основоположение.

Я назвал курс «Начала античной философии», имея в виду не исторический, а логический смысл слова "начало": основоположение. Что философия занята «первыми началами и причинами», известно со времен Аристотеля по меньшей мере. Дело здесь идет о первом и последнем, о чем-то, что предполагается изначальным (априорным), об основании всего, что основательно, об аксиоматичном, о критерии самой истинности. Если так, искомое философией по сути своей должно быть единственным и окончательным. Тем не менее перед нами множество философских систем, а отношения между ними кажутся крайне далекими от сотрудничества в общем деле. — Историк может довольствоваться видимостями "школ", "традиций", "измов", философ же узнает философа, пусть и скрывающегося в прилежнейшем комментаторстве авторитетных текстов, по намерению переписать все с начала, например, изложить Учение Учителя основательней. Строго говоря, к каждому философу можно отнести слова, сказанные Шеллингом о Декарте: «Он начал с того, что порвал всякую связь с прежней философией, как бы стер губкой все, что было сделано в этой области до него, и начал строить свою систему с самого начала, будто до него вообще никто не философствовал». Этот сократический жест возвращения к незнанию, неузнаванию, непониманию, который в наши времена Э. Гуссерль назвал термином греческих скептиков "эпохэ", и есть то, что обращает мысль в философскую.

Что же тогда означает это озадачивающее множество метафизических систем и философствующих умонастроений, различия между коими принципиальны, эпохальны, даже судьбоносны? Скандальную неудачу всего предприятия или же собственно философский урок о природе, о смысле искомого ею первоначала (бытия, мысли, истины), — а тем самым и о смысле самой философии? Смысл этот теряется в расходящихся "измах" и настроениях, а обретается вполне только в собрании — неявном, возможном — их сократического диалога, в уяснении общей со-озадаченности "первым и последним", чем и жива философия в собственнейшем существе. В отличие от метафизики, устанавливающей истину-идею (принцип), философия в собственном существе есть открытие истины загадки, истины, не вмещающейся в какую бы то ни было идею истины, но и не скрывающейся в мистических потемках. Философия в собственном существе — это держание истины как открытого и насущного вопроса, бесконечная содержательность и острота которого исполнена всей экзистенциальной мощью и логической продуманностью эпохальных идей истины, задающих этот вопрос друг другу...

Феномен (лучше даже сказать, событие) истины, раскрываемый философией, одинаково далек как от метафизической доктринальности, так и от "переживательности". Ему ближе атмосфера сократического диалога, если он развертывается с нешуточным драматизмом равносильных участников. Одним из первых этот смысл истины уловил Mихаил Бахтин, изучая поэтику "полифонических романов" Достоевского. «Из самого понятия единой истины, — пишет М. Бахтин, — вовсе еще не вытекает необходимости одного и единого сознания. Вполне можно допустить и помыслить, что единая истина требует множественности сознаний, что она принципиально невместима в пределы одного сознания, что она, так сказать, по природе событийна и рождается в точке соприкосновения разных сознаний. (...) Эта форма возникает лишь там, где сознание ставится над бытием и единство бытия превращается в единство сознания». (Бахтин М. М. Собр. соч. М., 2002. Т. 6).

________

Если же мы ищем начала и высшие причины, ясно, что им необходимо быть началами и причинами некоего существа, сущего само собой. — Значит, подсказывает нам Аристотель, основания науки не могут быть предметом науки — ни научной эпистемологии, ни научной гносеологии, ни научной методологии, ни какой бы то ни было науки вообще... Тогда, как возможно это знание первоначал? Есть знатоки, которых зовут мудрецами. Мудрец не только владеет аподиктическим знанием, но и «находится в истине относительно начал»... «Как если бы мудрость, — заключает Аристотель, — была умом и эпистемой, словно главной эпистемой о том, что всего важнее». Мудрость охватывает эпистемическое знание, но и пребывает в истине относительно первоначала. То, чем или благодаря чему мудрость пребывает в истине начала, названо тут умом (????). Ум, стало быть, отличается и от эпистемы и от мудрости, он и есть само внимание к началу. В последних строках «Второй Аналитики» Аристотель говорит об этом с полной определенностью:

«Так как из состояний мышления, которыми мы пребываем в истине, одни всегда истинны, другие же допускают заблуждение, как мнение и расчет, а всегда истинны эпистема и ум, и нет другого рода точнее эпистемы, чем ум; начала же доказательств более знаемы [чем доказанное], а всякая эпистема есть [знание] вместе с "логосом" (рассуждением), — то не может быть эпистемы о началах [начала, на которых базируется аподиктический логос (логика), сами не могут быть получены таким логосом]; поскольку же кроме ума не допускается ничего более истинного, чем эпистема, тогда ум есть о началах; это видно также и из того, что начало доказательств не есть [результат] доказательства, как и начало эпистемы не эпистема; если же помимо науки не имеем никакого другого истинного, ум будет началом эпистемы». То, что Аристотель именует тут умом (????), и есть состояние мышления (???? ??? ????????), в котором оно находится, когда понимает начало.

Понимание начал, в которых всегда уже находится любое начинание, которыми определяется состоятельность (логика) поступательной мысли, само не может быть обеспечено в этой логике. К изначальному не ведут пути доказательств, рассуждений, исследований, потому что все умения рассуждать, исследовать, все технологии поиска предполагают главное — начало, научающее умениям и направляющее поиски, — уже имеющимся. Иногда поэтому говорят об интуиции (и даже попросту переводят ???? интуицией), но с интуицией дело обстоит еще хуже, чем с доказательствами. Может быть, первое иначе как схватыванием не поймаешь, но далеко не все, схватываемое нами налету, и есть то самое, первое. Не забудем, что именно доказательство указало нам на загадку начала, доказательствам —логически отчетливой и ответственной мысли — оно нужно, как нужно оно и «хищному глазомеру» художника-столяра, и вообще умелости, искусности, верности, точности. Поэтому Аристотель считает "мудрость" точнейшим знанием (Metaph. 12, 982а14).

Именно страсть (филия) к высокому художеству (софия) и увлекает в поиск начал, а так-то всякому довольно повседневных забот. Искомое начало должно быть, следовательно, критерием истинности всего, что доказывается, мерилом всего, что создается, ориентиром всего, что достигается с его помощью, поэтому каким-то образом оно должно быть точнее точного, доказанней доказанного, истиннее истинного и при этом само ни к чему далее не отсылать, ни на что не опираться. «Истинные же и первые [начала] достоверны не посредством других, а посредством самих себя, — говорит Аристотель в «Топике». — Ведь в эпистемических началах не следует искать "почему", а каждое из начал должно быть достоверным само по себе» (Arist. Top. 11, 100b 18—21). Таков парадокс первоначала.

* * *

«Мудрость [??????] в искусствах мы признаем за теми, кто безупречно точен в искусстве; так, например, Фидия мы признаем мудрым камнерезом, а Поликлета — мудрым ваятелем статуй, подразумевая под мудростью, конечно, не что иное, как добродетель [т. е. совершенство] искусства». А что же "интуиция"? Что это за умение, какое искусство, в чем критерий ее точности? Что за опыт может доставить нам начала, какие "наведения"?Откуда нам знать, не схватываем ли мы интуитивной хваткой лишь призраки наших вожделений и мечтаний? Ясно: если это интуиция, опыт, то интуиция умная, обретаемая умом, предельно опытным в деле аналитической мысли, т. е. в рассуждениях, доказательствах и опровержениях, различениях и определениях... «Поэтому к ним [первым началам] необходимо подходить, исходя каждый раз из общеизвестных (правдоподобных) понятий, а это или по существу, или преимущественно свойственно диалектике [искусству сократической беседы], ведь она, умея вести расследование, держится пути (???? ????) к началам всех ??? ??????? — путей [открывающих возможность поступать, искать, уметь — быть путем]» (ibid. 12, 1О1ЬЗ).

Пока начала действий, искусств и знаний лишь пред-положены, в знаниях, умениях и поступках нет ни верности, ни строгости, ни точности, все "эпистемы" остаются просто правдоподобными положениями. Эти-то правдоподобные, принятые большинством сведущих людей (знатоков своего дела и даже мудрецов) аксиоматические пред-положения и продумываются не-эпистемическим (не-аподиктическим) умом, ведущим свое следствие путем диалектических рассуждений, т. е. методом того самого платоновского (сократического) диалога (мудрецов) об изначальных пред-положениях (мудрости), систематизацией которого и должна была быть «Топика» Аристотеля. Так вырисовываются сфера действия и черты философского ума. Метод и логика его отличаются как от аподиктической логики Аристотель здесь просто повторяет известное платоновское определение диалектического метода в «Государстве».

Все человеческие умения и знания, замечает здесь Сократ, ограничены "мнениями" и "желаниями" людей и не касаются существа вещей. Даже те науки, что «пытаются постичь хоть что-нибудь из бытия», вроде наук о числах и фигурах, «лишь как бы сновидят о сущем, поскольку они оставляют неподвижными [неприкосновенными] предположения, которыми пользуются, и не способны дать отчет о них. У кого начало то, что он не знает, кто не знает заключение и все средние звенья из которых сплетается [умозаключение], каким ухищрением можно сделать такого рода согласие эпистемой? (...)

________

Стало быть, один только путь диалектики [путь диалога, разговора, логического спора] ведет сюда: опровергая предположения, к самому началу, чтобы утвердиться [в нем]»... Тут важны и теоретическая выясненность начал как начал доказательства, и прагматическая выясненность начал как начал мудрой жизни, и интуитивное средоточие философского ума, и диалектический спор осново-пред-полаганий (спор по последним вопросам бытия, как сказал бы M. Бахтин) как метод очищения, держания и взращивания умной интуиции, сказать точнее, изначальной загадочности бытия. Философский ум мыслит по ту сторону аподиктической (эпистемной) логики, но его вне-логичность вовсе не алогичность. Лишь развернутый мир сказуемого может навести мысль на неделимое (интуитивное, молчаливое) понимание своего (логического) подлежащего, того "субъекта", о котором вся сказка сказывается.

Первое, стало быть, понимается (выявляется) последним, но... достигнутое понимание тут же тонет и умолкает в некоем мистическом созерцании, словно мысль исходит из себя и погружается в само бытие. Там, где мысль наконец улавливает свое начало, это начало, кажется, полностью поглощает мысль и слово. Начало не может быть высказано на том языке и изложено в той логике, началом которых оно служит. Тут-то и берет слово философия.

А. В. Ахутин. Античные начала философии.

Комментарии: