Какова способность человека меняться и почему мы боимся перемен?

МЕНЮ


Искусственный интеллект
Поиск
Регистрация на сайте
Помощь проекту

ТЕМЫ


Новости ИИРазработка ИИВнедрение ИИРабота разума и сознаниеМодель мозгаРобототехника, БПЛАТрансгуманизмОбработка текстаТеория эволюцииДополненная реальностьЖелезоКиберугрозыНаучный мирИТ индустрияРазработка ПОТеория информацииМатематикаЦифровая экономика

Авторизация



RSS


RSS новости


2019-08-05 20:41

Психология

Нашему уму присуще множество врождённых ошибок восприятия и когнитивных искажений. Не какой-то злой волшебник, но сама природа в процессе эволюции вложила их туда в качестве эффективных упрощений, грубых инструментов, которые позволяют быстро разобраться в положении дел или мотивируют живое существо в нужном для его выживания направлении. Корить природу за это было бы потому несправедливо – в тех условиях, в которых проходило наше развитие на протяжении миллионов лет, не было необходимости в более совершенных способах восприятия и не существовало тех ситуаций и задач, с которыми мы сталкиваемся сегодня. Формирование сложной человеческой культуры и всё большее отдаление homo sapiens от его животных братьев и сестёр привели к тому, что многие фундаментальные свойства нашей нейробиологии оказываются препятствием для реализации высших возможностей личности и дальнейшего движения вперёд.

Об одном из них идёт речь в трактате «Дао дэ Дзын» китайского философа Лао Цзы, а именно в следующих известных словах: «Путь в тысячу ли начинается с одного шага». Не следует спешить и отмахиваться от обманчивой банальности и простоты сего наблюдения. Оно далеко не столь очевидно, как может показаться, и идёт вразрез с глубочайшей интуицией нашей психики. Для человека путь в тысячу ли начинается по крайней мере со ста шагов единовременно, путь же в десять тысяч ли, соответственно, не менее чем с тысячи. Таково следствие склонности нашего ума придавать вещам намного больше внутреннего единства, чем на то имеются основания; так действует когнитивное искажение, которое можно назвать аберрацией цельности.

Представьте, что вам требуется написать текст в один абзац, и для этого, разумеется, сперва нужно написать одно предложение, затем второе, наконец – третье; и вот всё уже почти готово. Вообразите теперь, что перед вами стоит задача написать книгу в 400 страниц. Здесь ситуация меняется. Хотя действительный процесс её создания дробится на последовательность столь же бесконечно малых действий, масштаб конечного продукта создаёт в нашем уме иллюзию. Нам кажется, что для написания книги необходимо сделать это едва ли не разом, и потому люди редко охотно берутся за долгосрочные проекты, повисающие на них грузом.

То же самое происходит в бессчётных ситуациях, когда человек хочет создать своё дело, повысить уровень образования или хотя бы изменить фигуру. Допустим, в последнем случае он сознаёт, что для этого нужно ходить в спортивный зал целый год. В действительности же ему нужно посетить лишь одну тренировку. Нет, достаточно выполнить одно упражнение – даже меньше, одно движение. А затем пойти на следующую тренировку, сосредоточив внимание не на воображаемой совокупности требуемых действий, но непосредственно перед собой, на следующем шаге. Однако то, что это целый год, что предстоит 150 таких посещений, трансформирует отношение человека к каждому отдельному шагу, и он разрастается в нашем уме, подрывая решимость.

Биологическая подоплёка аберрации цельности очевидна – средняя продолжительность жизни наших предков была столь низка, а обстоятельства так суровы, что они не могли позволить себе ввязываться в крупные проекты. Вместо того, чтобы отправляться за тысячу ли, разумно было поискать более короткие маршруты. Шансы остаться в живых для тех, кто пускался столь далеко, кто брал на себя задачи с отсроченными выгодами, были близки к нулю. В частности поэтому в нашем мозге стоит блок, который искажает восприятие и заставляет нас видеть цели тем менее достижимыми и реализуемыми, чем масштабнее они во времени и пространстве.

Ныне, однако, названное ограничение более не адекватно условиям жизни, и мы должны преодолеть этот блок, чтобы увереннее браться за большие жизненные предприятия. Секрет же их успеха состоит в последовательности, в искусстве малых шагов, в способности ясно видеть многосоставность всякой задачи, распадающейся на череду бесконечно малых усилий. Цельность этих длительных путешествий обманчива; с практической точки зрения, «тысяча ли» из изречения Лао-цзы существует не иначе как в воображении. Что есть на самом деле, так это один шаг, стоящая перед нами проблема, куда поставить ногу дальше. Если сфокусироваться именно на нём, на цепочке отдельных действий, выстроенных в верном направлении, становится возможным преодолеть дистанции, казавшиеся доселе невозможными. Вернейшая гарантия успешности – это вкладывать себя в нечто целое изо дня в день, по малой капле, это развернутая во времени последовательность, неразрывно сопряженная с умением видеть не ложную монолитность амбициозных проектов, но их дробность.

Стоить человеку окинуть взглядом собственную жизнь и начать каждый день решать по крошечной проблеме, улучшать нечто, что он сам знает, к этому взывает, пускай и на некую десятую долю процента, накопительный эффект превзойдет все ожидания. Если суммировать эти мизерные, но упорные усилия, не трудно понять, что через год, два, три, через пять лет он тогда оказывается в кардинально иной, нежели прежде, ситуации. Преодоление аберрации цельности требует развития прикладной математики – умения делить, складывать и умножать, в том числе упускаемое нами впустую время. Допустим, вы сливаете по водосточной трубе каждый день по полчаса на то, что и не приносит никакой пользы, и даже не доставляет подлинного удовольствия. Это 3,5 часа в неделю, 15 часов в месяц, 180 часов в год – то есть 7,5 суток целенаправленного труда в год, поистине колоссальный объём времени. Может быть, вы делаете за час то, что по зрелом размышлении стоило бы выполнять в два раза быстрее. Может быть, таких моментов много. Какие астрономические цифры образовываются в итоге, если посмотреть на положение вещей в разрезе нескольких лет?

Не следует, впрочем, понимать это в духе призыва к рабочему фанатизму и роботизации себя. Время отдыха и развлечения, так же как и время труда, требует умения распоряжаться им разумнее. Наконец, требуется подзаполнить зияющие промежутки между ними, в которых могло бы поместиться много ценного. Всякий, кто вносит эти изменения, непременно замечает на себе их благотворность, и достигаемая таким образом упорядоченность и сознательность жизни вовсе не уподобляет нас автоматам, а напротив, делает более людьми.

Желая раскрыть потенциал собственной продуктивности, нам никуда не деться от необходимости бороться с иллюзией цельности, анализировать время, дробить на части стоящие перед нами задачи, не пугаясь их суммарной величины и последовательно уделять внимание каждому шагу. Иное название такой последовательности есть дисциплина, и как неоднократно подчеркивали великие мыслители и выразительнее всего Ницше, неверно думать, будто она ограничивает нашу свободу. Подлинная свобода – это не свобода «от», но свобода «для», не свобода гниения и прозябания, а свобода движения вперёд и роста. Всякое средство её добывания, и в первую очередь самоограничение, есть путь к ней, а не препятствие. Дисциплинированная жизнь является потому стократ более свободной, чем импульсивное, неограниченное и разболтанное существование, поскольку в ней, желая цели, мы демонстрируем свободную решимость желать и средств к её достижению.

До сих пор речь шла о власти аберрации цельности над внешними объектами нашего опыта. Человек, однако, не менее склонен наделять чрезмерной цельностью и самого себя, ревностно охраняя это ложное единство и зачастую препятствуя даже положительным изменениям. Эволюционно-психологические резоны страха перед переменами понятны. Наши предки жили тяжело и недолго, из-за слаборазвитой коры мозга они не обладали достаточной способностью обучаться и приспосабливаться к трансформациям окружающей среды. Это означало, что всякая существенная перемена, даже если она потенциально могла быть к лучшему, всё же несла в себе гораздо больше рисков, чем уже освоенные образ жизни и среда. Она вносила разлад, сбивала уже имеющиеся датчики и инстинктивные шаблоны поведения – из этого редко выходило что-то хорошее. Подобное положение вещей сделало весьма полезной аберрацию трансформации, то есть когнитивное искажение, из-за которого мы относимся к переменам с опасливым предубеждением. Но то, что было справедливо для жившего более 2 миллионов лет назад homo habilis с массой мозга в 400 г. или homo erectus с мозгом в 600 г., уже не верно для существ с мозгом почти в полтора килограмма и порядка 16 миллиардами нейронов в коре. Мы можем обучаться и приспосабливаться в сотни раз эффективнее, и доставшийся нам в наследство чрезмерный страх перед переменами уже не в наших интересах. Мы не только в состоянии, но и должны претерпевать постоянные и глубокие метаморфозы в течение всей жизни.

Та точка зрения, что человек практически не способен меняться и наша личность в основных чертах статична, не выдерживает критики в свете современного научного знания. Конечно, генетические факторы играют определяющую и первостепенную роль в том, кем мы являемся, и властно очерчивают наши возможности. Вместе с тем они оставляют значимый зазор для нейропластичности мозга, для его способности к преобразованию структуры, которая много выше, чем это принято было думать. Отдельные части человеческого мозга способны не только выполнять отведенные им эволюцией функции, но и брать на себя новые, по мере необходимости перестраивая принцип собственной работы. Пожалуй, самой шокирующей и крайней иллюстрацией нейропластичности является проводимая в раннем возрасте операция по удалению половины мозга, целого полушария, что иногда делается как экстренная мера при энцефалите. В этом случае возможно не только сохранение жизни, но и переназначение нейронных путей мозга с взятием другим полушарием существенных функций на себя. Именно такова была ситуация американки Кэмерон Мот (Cameron Mott), у которой в возрасте трёх лет было удалено правое полушарие. Сейчас она является совершенно полноценным человеком, ходила в обычную школу, любит математику и фактически ничем не отличается от других людей.

Наше сознательное усилие по изменению жизни и влияние среды запускают перенастройку нейронных путей в мозге, вследствие чего меняются привычки, способности, вкусы, образ жизни, даже черты характера. Более того, перемена жизненной ситуации оказывает влияние на человека на самом глубинном уровне, на уровне ДНК, а именно активирует спящие гены. Дело в том, что порядка 90% нашей ДНК является некодирующей и в действительности никак не участвует в нашей жизни. Из оставшихся 10% работают тоже далеко не все гены – многие пребывают в спящем, молчащем состоянии, ожидая, пока их час пробьет, и активируясь лишь в соответствующих обстоятельствах, каковые мы для них можем создать.

В древнегреческой мифологии сохранилась история о Протее, божестве непостоянства и переменчивости водной стихии, могущем принимать любое обличие по собственному желанию и непрестанно преображающемся. Человек вовсе не чужд протеевой природы, и было бы ошибкой недооценивать нашу способность к метаморфозам, поразительное умение менять свою жизнь как к худшему, так и к лучшему своими решениями. Мы не должны сопротивляться метаморфозам, ибо в любом случае существуем растянутыми по полотну времени и никогда не представляем собой то, чем были некогда в прошлом, ибо его больше нет и тщетна попытка за него уцепиться. Прошлое, однако, не кануло вовсе – оно сохраняется в нас в свёрнутом и трансформированном виде, под действием того, что немецкий философ Гегель называл «снятие» (Aufhebung) – одновременное отрицание и сохранение в преодолённой форме.

Мы не являемся также своим настоящим, так как оно мимолётно и мгновенно ускользает из пытающихся удержать его рук. Человек, следовательно, представляет собой плоть от плоти древнегреческого Протея – он никогда не тождествен себе ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем, но есть сама проходящая сквозь время способность к трансформациям. Мы часто столь неохотно принимаем названный факт, поскольку ощущаем, что постоянная трансформация есть постоянная же смерть, утрата опытов, любовей, обыкновений, людей, локаций и обстоятельств. Вернее было бы всё же сказать, что это постоянное рождение – возможность проживать множество жизней вместо одной, возможность сбрасывать с себя подобно змее кожу прошлого и вместе с тем сохранять пережитое в «снятом» виде, в смысле, который вкладывал в это понятие Гегель. Когда человек освобождается от когнитивных искажений, освобождается от страха перемен и учится последовательности и искусству малых шагов, он делает колоссальный рывок вперёд. Тогда со временем падающие одна за другой капли его труда сложатся воедино и могут наполнить собой океаны.


Источник: m.vk.com

Комментарии: