Ханна Сигал ввела гениальное в своей простоте различие между символом и символическим равенством.

Ханна Сигал ввела гениальное в своей простоте различие между символом и символическим равенством. Работая в одно и то же время с психотиками и художниками, переживающими творческий кризис, она обратила внимание на общую им черту – трудности в формировании и использовании символов. Дальнейшие размышления над темой привели ее к сближению семиотической формулы Ч. Морриса «символ-символизируемая вещь-человек» с теорией депрессивной позиции М. Кляйн. Любой символ указывает на объект, а также – на его отсутствие. Процесс символизации прямым образом зависит от способности выносить отсутствие объекта (а значит, связан со скорбью, разлукой, депрессией…), а с другой стороны, может эту способность укрепить. Последнее – основной дар символической деятельности, от детской игры до высокого искусства.

Идею Сигал подхватили многие аналитики, прежде всего, из круга других последователей Кляйн. Р. Мани-Керл и У. Бион предложили более комплексные модели развития «психических элементов» от наиболее примитивных до наиболее сложных и абстрактных форм. По сути, они стали развитием и разработкой теории Сигал. Так же общепринятым стало представление о нарушении способности к образованию символов у психотиков. Пациент Сигал, неспособный играть на скрипке из-за приравнивания этого акта к публичной мастурбации, зажил вечной жизнью в работах о психотическом мышлении.

Однако, как и всякая изящная формулировка, идея Сигал начинает несколько расплываться при более пристальном рассмотрении. Действительно ли великое искусство только и целиком символично? Не воздействует ли оно на нас прямо и непосредственно – от цвета и фактуры полотен титанов Возрождения до шокирующих перфомансов современных художников-акционистов? «Я поднимаю слово «стул» и разбиваю им окно», - слова поэта или шизофреника? И не правы ли те, кто считает, что парадоксальное соприсутствие символической отдельности и ощутимой конкретности составляет самую суть подлинного эстетического переживания? (Отчасти, Сигал признала правоту этих комментаторов, ссылаясь в одном из поздних интервью на Эдриана Стоукса, указавшего ей на значение примитивного опыта в восприятии искусства. Через Стоукса это было отсылкой к концепции Дональда Мельтцера, которого по определенным причинам Сигал в этой время вряд ли хотела упоминать.)

https://www.facebook.com/psychoanalystromanov/posts/1790149634367714?__xts__[0]=68.ARDpnxC0gFYQG1k-MU7S_gAwjuvoAaKJ1qyRyBB7qyVidhiPAL_PsS4EQ0A2pb9722uSjs37TMJ1EIoR8_eapd4vCve0_d5oGsSX13hzbe-s8T3oZ1IyzMUf--F0eUXlDhXcM858-GDHjyX6pjjBJs8PW_2YkqNkBVBzOvSlDEXhNM1OgGJc5myakKbR9KALy2dWE3koZCi46_SOFzd0Rg-QWr16nGYSNROtU4aIYnqmuXJt0ELsUx-0YUwAO1xj755dzmNyUlW6GhGpgQhBTbvGULOBv68ZGFeLMxIvvQWNOfetF9RJBIqyxY2dmhxtUkAodLBBI2p8Z9dOZyP6ozPJoSgG&__tn__=

Если снова обратиться к психотическому мышлению – действительно ли в нем нет символизма? Как заметил в недавней лекции на школе ЕПИ Антуан Настази, психотическая негация, «нет» миру отсылает к началу мышления как такового – фрейдовскому отрицанию, прерывающему власть принципа удовольствия. Не стоит ли в этом месте вспомнить чуть более сложную формулу Фрейда: психотик обращается со словами, как с вещами, а с вещами – как со словами?

Но необязательно обращаться к психиатрическим или художественным примерам, чтобы проиллюстрировать такого рода спутанность и парадоксальность. Повседневная жизнь полна примеров соприсутствия конкретного и символического, «психотической» веры в единство и восстановления раздельности. Как писал Э. Бренман о любви: «Я разделяю тот взгляд, что мы вынуждены проходить эти процессы от безумия к здравому рассудку; например, приведем аналогию из жизни: если бы молодой человек делал предложение реалистически и говорил «Я переоцениваю тебя как любовный объект», это было бы хоть и верным, но безумным. Мы считаем правильным, что сначала он идеализирует» (Бренман, Восстановление хорошего объектного отношения).

Сходным образом размышлял Мельтцер, развивая идею одновременности депрессивной и параноидно-шизоидной и осцилляций между ними: «Я думаю, что Мелани Кляйн ошибалась, полагая, будто параноидно-шизоидная позиция в объектных отношениях предшествует депрессивной позиции. Этот предрассудок-преконцепция окрашивает ее язык и искажает ее мысли, посвященные процессам развития. … Он обладает как бы линейной структурой обладания и утраты, а не сложным образом, способным собрать вместе прошлое и будущее в непосредственность опыта настоящего. … Трагический элемент в эстетическом переживании состоит не в мимолетности, но в загадочном характере объекта: «Веселье, чьи уста всегда твердят / Свое “прощай”». Что это – правдивый объект, который всегда напоминает любящему о мимолетности, или терзающий, как La Belle Dame? Эстетический конфликт отличается от романтических мучений вот в каком отношении: его центральное переживание боли состоит в неопределенности, что склоняет к неверию и граничит с подозрением. Любящий беззащитен, как Отелло перед нашептыванием Яго, но его спасает стремление к знанию…» (Мельтцер, Эстетический конфликт).

Введенное Сигал противопоставление символа и символического равенства, безусловно, содержит в себе зерно истины. Однако порой оно выглядит подкупающей, но слишком упрощенной формулой для описания сложного переплетения спутанности, раздельности, метафоричности и конкретности в человеческой душевной жизни. В конце концов, сама Кляйн объясняла кризис символической активности своего маленького пациента Дика страхом перед всемогуществом своих деструктивных фантазий («нет» миру) – и конкретность здесь была скорее следствием. Сегодня можно найти больше, чем две интерпретации такого рода поведения. Важнейшей функцией символа Сигал полагала налаживание нашей коммуникации с самими собой, с собственным бессознательным (Р. Бриттон отводит эту роль метафоре), и стоит поблагодарить великую ученицу Кляйн за то что у нас появилось больше вопросов, а значит – символов и метафор для описания и понимания собственных душ.

Источник: Психоанализ и мир.

Источник: www.facebook.com

Комментарии: