Сознание: думать, чувствовать, знать.

Отрывок из книги натуралистки Сай Монтгомери «Душа осьминога. Тайны сознания удивительного существа».~45 минут. Спасибо @alpinanonfiction за предоставленный материал.

Я попадаю в лазурные воды Парадизо, где, к своему ужасу, камнем иду ко дну. Пару минут назад я намеренно сделала кувырок спиной назад с борта лодки и плюхнулась в бирюзовые волны.

Наша шестиметровая лодка «Опуноху» слишком мала для того, чтобы делать «гигантский шаг», поэтому мне сказали сесть на край спиной к воде, чтобы акваланг свисал за борт, прижать подбородок к груди и, придерживая маску и регулятор одной рукой, а шланги спереди — другой, откинуться назад — маневр, который, как написано в некоторых учебниках по дайвингу, может привести к «небольшой дезориентации». Это мое первое после Косумеля погружение, и я справилась с кувырком довольно успешно.

Я быстро выравниваю положение и подаю своим товарищам сигнал, что все в порядке. Мы беремся за якорный трос «Опуноху» и, перебирая руками, опускаемся на глубину шесть метров. Все идет прекрасно… пока я случайно не спускаю воздух из своего жилета-компенсатора. Меня мгновенно переворачивает спиной вниз в положение лежащей на панцире черепахи, и я тону, как топор, глядя, как стремительно удаляется белое днище нашей лодки. Все происходит, как в страшном сне.

К счастью, мой напарник Кит Элленбоген, бывший инструктор по дайвингу и известный подводный фотограф, хватает меня за руку и останавливает мое падение. Он сразу понял, что случилось. В большинстве стран в аквалангах используются небольшие и легкие алюминиевые цилиндры, но на острове Муреа, который формально до сих пор является частью Франции, дайверы хранят верность традициям: как и в первом акваланге, изобретенном в 1943 году их соотечественниками Жак-Ивом Кусто и Эмилем Ганьяном, баллоны сделаны из прочной, но гораздо более тяжелой стали. И хотя мой новый жилет-компенсатор утяжелен только шестью килограммами дополнительного веса — это меньше, чем на Карибском море, где было почти восемь, но все же слишком много для миниатюрной женщины со стальным аквалангом.

Пока Кит крепко держит меня за руку, я стараюсь выправить свое положение. Я благодарна ему, но в то же время сгораю от стыда. На протяжении двадцатичасового путешествия из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, затем на Таити и, наконец, на пароме до Муреа мы с нетерпением предвкушали тот момент, когда после долгих месяцев ожидания погрузимся в лазурные воды Французской Полинезии и отправимся обследовать тропические рифы в поисках осьминогов. И вот, когда мы это сделали, Кит — стипендиат программы Фулбрайта, обычно ныряющий с напарниками уровня Филиппа Кусто, — вынужден тащить меня за собой, как санки в гору

Мы плывем в то место, где днем раньше Кит, по его словам, пережил «один из самых захватывающих моментов в своей жизни».

Пока Кит нырял, я с остальной командой плавала с трубкой на мелководье, пытаясь заниматься научными наблюдениями. Дженнифер Мэтер, руководитель нашей экспедиции, проводит свои исследования на небольших глубинах, где не требуются акваланги. Обычно на мелководье можно встреть много диких осьминогов, но на Муреа возникли проблемы.

Причина не в нехватке знаний. Дженнифер Мэтер — одна из ведущих в мире специалистов в области осьминожьего интеллекта. Если набрать в Google запрос «интеллект осьминогов», то ее исследования окажутся в числе наиболее часто цитируемых. Кроме Дженнифер в нашу группу входит 51-летний Дэвид Шеель, с которым я познакомилась на симпозиуме в Сиэтле. Дэвид девятнадцать лет занимается изучением гигантских осьминогов в холодных мутных водах Аляски и изобрел первый эффективный способ отслеживания этих головоногих с помощью телеметрии: для этого в жаберной щели осьминога прокалывается отверстие, как дырочка для сережки в мочке уха, и в нем фиксируется крошечный GPS-маячок. Еще один член нашей команды — 37-летняя бразильская исследовательница Татьяна Лейте, защитившая под руководством Дженнифер докторскую диссертацию по осьминогам. Недавно она открыла и дала имя новому виду осьминогов, обитающих у побережья бразильского острова Норонья, и в настоящее время описывает еще пять новых видов. Спустя пару дней к нашей экспедиции присоединилась 29-летняя Кили Лэнгфорд — хотя и не ученый, но лектор-просветитель из Аквариума Ванкувера, где ее ценят за энциклопедические знания морской жизни, острую наблюдательность и превосходные дайверские навыки.

Но несмотря на целую команду экспертов, первые три дня мы проплавали по мелководью, так и не встретив ни одного осьминога.

Даже по осьминожьим меркам объект нашего исследования — Octopus cyanea, или синий осьминог — является выдающимся мастером маскировки. Поскольку он активен в дневное время, он владеет искусством камуфляжа лучше всех остальных осьминогов в мире: исследовательница Хизер Илитало-Уорд из Гавайского университета сообщает, что у этого вида самое большое количество пигментных клеток, и к тому же он один из самых умных. У побережья Гавайев синие осьминоги часто носят с собой половинки скорлупы кокосовых орехов. Во время передвижения скорлупа выполняет функцию доспеха, защищая осьминогов снизу от нападения хищников, скрывающихся в песке. В перевернутом виде скорлупа служит отличным временным убежищем в тех местах, где на дне нет подходящих укрытий.

Кит не ожидал встретить осьминога в первое же погружение. Но он его встретил.

Вместе с профессиональным дайвером ФранкомЛеруврёром они проплыли на лодке первый желоб, начинающийся сразу у дайвинг-центра французской научно-исследовательской станции CRIOBE, где мы остановились. Через 20 минут они бросили якорь у барьерного рифа к востоку от залива Опуноху. Хотя 42-летний Кит ныряет с аквалангом с шестнадцати лет и совершал погружения по всему миру, он никогда не видел и не фотографировал дикого осьминога. Но острые глаза Франка сразу заметили две пустые раковины морского гребешка — остатки осьминожьей трапезы. В нескольких сантиметрах от раковин они обнаружили отверстие, из которого виднелись два сиреневых кружочка на белесом фоне, каждый сантиметра по три в диаметре. Над кружочками, словно корона, высилась арка, которая впоследствии оказалась рукой, испещренной присосками. Кружочки же, как выяснилось, были выпуклыми глазами, наблюдающими за ними. Кит успел сделать несколько фотографий, прежде чем осьминог исчез в темноте логова.

На следующий день Кит и Франк вернулись на это место, и, к радости Кита, сразу встретили вчерашнего осьминога. На этот раз тот не был таким застенчивым. Он спокойно плавал вокруг отрезка рифа метров пятнадцать длиной, непрерывно меняя цвета и рисунки. «Он словно знакомил меня с местностью, — сказал мне Кит. — Он ничего не боялся и, кажется, пребывал в игривом настроении».

Мои друзья — философ Питер Годфри-Смит и еще один австралийский дайвер, Мэтью Лоуренс, — обнаружили в трех часах езды к югу от Сиднея место, которое они назвали Октополисом (от слов octopus — осьминог, и polis — город). Здесь на небольшом участке на глубине около восемнадцати метров живут целых одиннадцать осьминогов вида Octopus tetricus на расстоянии одного-двух метров друг от друга. Это довольно крупные животные с размахом рук около метра и проницательными грустными белыми глазами, из-за которых они получили прозвище «печальные осьминоги». Мэтью рассказал: «Когда мы ныряли в этом месте, два раза осьминоги хватали меня за руку и тянули к своему логову метрах в пяти, словно приглашая в гости». Однажды осьминог взял его за руку и совершил с ним «большой тур» вокруг Октополиса, длившийся минут десять-двенадцать. После этого осьминог залез на Мэтью и тщательно обследовал его своими присосками: он показал человеческому гостю окрестности, теперь же настала его очередь удовлетворить любопытство. Мэтью сказал мне, что все осьминоги, которых он встречал, были «очень любопытными, без всякой агрессии». Поскольку Мэтью регулярно посещает Октополис, он уверен, что местные осьминоги его узнают и, возможно, даже с нетерпением ожидают его визитов. Он часто приносит им игрушки — пустые бутылки, пластмассовые пасхальные яйца, раскручивающиеся на две половинки, подводные видеокамеры GoPro, которые они с интересом разбирают на части и иногда даже затаскивают в свои логова.

К изумлению Кита, через несколько минут к первому осьминогу присоединился второй. Кит никак не мог решить, кого из них фотографировать: как выбрать более фотогеничную модель, если они оба постоянно меняют цвет и форму?

Кит решил сохранить верность своему первому приятелю, который в тот момент медленно полз по большому камню. Пока Кит его снимал, второй осьминог забрался на высокий соседний камень, поднялся в полный рост на выпрямленных руках, будто встал на цыпочки, и даже подался немного вперед, с живым интересом наблюдая за происходящим. «Я много лет фотографирую под водой животных — акул, черепах, рыб, но впервые в жизни за мной наблюдали с таким неприкрытым любопытством, — сказал мне Кит. — Он был похож на человека, который смотрит на фотосессию известной фотомодели или следит за игрой профессионального футболиста. Разумеется, рыбы всегда тебя замечают и следят за тем, что ты делаешь. Но они смотрят на тебя краем глаза. Этот же осьминог открыто и осознанно наблюдал за моими действиями и пытался научиться чему-то новому. Это был невероятный опыт!»

Возможно, первый осьминог узнал Кита, поэтому во время второй встречи подпустил его к себе так близко и провел в его компании целых полчаса. Может быть, при третьей встрече животное будет чувствовать себя еще увереннее? А второй осьминог? Приплывет ли он? Может быть, в этом месте живет еще больше их сородичей? Это могло бы заинтересовать нашу исследовательскую команду.

Мы с Китом проплываем два глубоких желоба, идущих параллельно пляжу. Кристально чистая вода дает отличный обзор во всех направлениях. Дно под нами усеяно обломками кораллов — следами разрушения рифов. До 1980-х годов полинезийские рифы были относительно нетронутыми, но в 1980 и 1981 годах случилось нашествие морских звезд — пожирателей кораллов; в 1982 году и еще раз в 1991 году на остров впервые после 1906 года обрушились сильнейшие ураганы и циклоны, которые сломали ветвящиеся кораллы и уничтожили остальные интенсивными потоками сточных ливневых вод. Молодые кораллы уже начали реколонизировать эту область у побережья Муреа, сделав ее ценной живой лабораторией для исследователей, изучающих восстановление рифов. Кроме того, местный подводный ландшафт с его изобилием щелей и укрытий, кажется, специально создан для осьминогов.

Мы опускаемся на глубину 21 метра и направляемся к осьминожьему логову. Держась за твердую руку Кита и освоившись с новым снаряжением, я начинаю наслаждаться свободным парением в лазурной толще воды и разворачивающимся вокруг меня парадом чудес. Кит указывает мне на косяк желтоперых барабулек. Усики этих рыбок снабжены хеморецепторами, благодаря которым они могут ощущать вкус и запах добычи, прячущейся среди кораллов и в песке. Сейчас эти 30-сантиметровые рыбки покрыты неоновыми желтыми полосами на атласно-белом фоне, но, как и осьминоги, они могут менять свой окрас. Из-за этой особенности их средиземноморским родственникам была отведена незавидная роль на пиршествах в Древнем Риме: барабулек убивали прямо на глазах у гостей, и те любовались чудесным изменением их окраса с желтого на пурпурный и затем на бледно-розовый во время агонии. Также вокруг нас снуют рыбы-бабочки размером с чайное блюдце, покрытые вертикальными лимонными и черными полосами. Они плавают парами, которые сохраняют на протяжении всей своей жизни (эти рыбы могут жить до семи лет и дольше). Под нами изумрудно-бирюзовые рыбы-попугаи неспешно общипывают водоросли с кораллов своими «клювами», которые в действительности представляют собой ряды тесно упакованных зубов. Эти рыбы спят в коконах из собственной слизи, которая выделяется изо рта и постепенно обволакивает их тело. Этот слизистый спальный мешок защищает их от паразитов и хищников. Рыбы-попугаи являются последовательными гермафродитами: все они рождаются самками, а потом превращаются в самцов.

Само существование таких животных говорит нам о том, что в этом мире возможно все.

Кит легко находит осьминожье логово. Раковины морского гребешка лежат на том же месте, где их бросил осьминог. Но самого хозяина нет дома. Мы тщательно обследуем окрестности в радиусе 30 метров, но здесь столько щелей и отверстий, в которых осьминог мог бы раствориться, как масло на горячем хлебе, что наше занятие кажется бесполезным. Возможно, осьминог уплыл на охоту, и есть шанс, что, если он неподалеку, мы на него наткнемся.

Мы плаваем неподалеку в компании рыб фантастических форм и расцветок с названиями как у мультяшных персонажей, своими развевающимися плавниками и гламурным блеском напоминающих мне бродвейских примадонн. Кит жестом указывает вдаль и отплывает сделать фотографии. Осторожно, чтобы не перевернуться, я поднимаю голову и вижу своего напарника в окружении восьми спокойных черноперых рифовых акул 120 сантиметров в длину. Освещенные солнечными лучами, пробивающимися сквозь толщу воды, эти грациозные морские создания окружены ореолом света, словно нимбом.

Мы возвращаемся на поверхность в приподнятом настроении. Но я все равно испытываю разочарование: прошел еще один драгоценный день, а я так и не увидела осьминога. Я думаю о том, какие важные события я пропустила: в день моего отъезда на Муреа Марион и Дейв сочетались браком. А сегодня состоялось официальное открытие обновленного Гигантского Океанского аквариума с его красочными коралловыми скульптурами и сотнями новых рыб. Я скучаю по моим друзьям, как людям, так и животным, с которыми я так сблизилась этой весной, особенно после того, через что мы прошли вместе.

Это походило на волшебство: даже внутри стен океанариума с его искусственным приглушенным освещением, вдали от источника естественного света, в стеклянных аквариумах с фильтрованной водой животные чувствовали приход весны. Хотя некоторые рыбы, особенно тропических пород, размножаются круглый год, с марта по апрель в аквариумах наступает всплеск половой активности.

Самец семотилуса — самого крупного представителя семейства карповых, обитающего на северо-востоке Северной Америки, — начал демонстрировать перед самками свои таланты. Перенося во рту мелкие камешки, он построил на дне аквариума каменную горку и украсил ее веточкой водорослей, которую он сорвал и воткнул посередине. Такое поведение похоже на поведение самцов австралийских шалашников, которые, вместо того чтобы красоваться перед самками ярким оперением, строят для них большие, ярко украшенные скульптуры из веток. Семотилусы же широко распространены в реках c быстрым течением и в прозрачных озерах, за их изощренными брачными ритуалами редко можно наблюдать в дикой природе.

В галерее Холодных Морей самец пинагора наконец-то добился своего. Одна из двух самок стала похожей на раздутый шар, набитый яйцами. Она в любой день может отложить сотни оранжевых икринок — благо будущий отец уже подготовил место. Он оплодотворит их, а потом будет усердно охранять, пока не выведутся мальки.

В соседнем аквариуме самка морского черта выпустила еще одну ленту с икрой.

— Если я когда-нибудь выйду замуж, — мечтательно говорит Анна мне и Биллу, — я закажу себе точно такую же фату!
— Только не такую склизкую? — предполагаю я.
— Будь на то воля Анны, она бы и платье сделала из слизи! — смеется Билл.

Однажды утром я становлюсь свидетелем исторического события в Пресноводной галерее. Брендан одной рукой аккуратно удерживает за губу пятисантиметровую цихлиду из озера Виктория, а другой нежно нажимает ей на живот — и из ее рта вдруг вылетает двадцать три крошечных малька размером с гуппи! Оказывается, эта рыба вынашивает оплодотворенную икру во рту. Этот вид настолько редок, объясняет мне Скотт, что даже не получил латинского названия. В дикой природе эти рыбы практически вымерли, и он не знает ни одного случая, чтобы они давали потомство в неволе. «Возможно, мы только что утроили мировую популяцию этих цихлид», — говорит Скотт.

Эта весенняя атмосфера любви, изысканных ухаживаний и рождения новой жизни наполняет меня восторгом. Не то чтобы мне не хватало впечатлений — встречи с Октавией всегда наполняют меня эмоциями. Мне нравится даже само предвкушение этих встреч: я никогда не поднимаюсь к ее аквариуму на лифте, а предпочитаю неспешно проходить по лестнице мимо пингвиньего бассейна, полного ярких тропических рыб, мимо аквариума с суринамскими жабами (которых Скотт научил вылезать из укрытий и демонстрировать себя публике), мимо анаконды и электрического угря, мимо экспозиций «Затопленные леса Амазонки», «Острова Шолс», «Гавань Истпорт», мимо аквариума с удильщиком и его волшебной вуалью, мимо леса бархатисто-зеленых актиний, омываемых искусственным прибоем… и наконец подходить к заветной цели моего путешествия.

Но однажды утром, как раз перед моим отъездом на Муреа, я прихожу к Октавии и с ужасом обнаруживаю, что ее левый глаз раздулся до размеров апельсина.

Сначала я говорю себе, что я могла ошибиться. Возможно, это была иллюзия, созданная преломлением света в воде. Я включаю фонарик. Но глаз Октавии по-прежнему остается разбухшим и мутным настолько, что я не вижу щели ее зрачка.

— Вот вы где, — встречает меня Уилсон. Он специально ждал меня, чтобы покормить обоих осьминогов.
— Посмотрите на это! — в слезах говорю я, слишком расстроенная, чтобы поздороваться. — Что с ее глазом?
— Это плохо, — отвечает он. — Нужно сообщить Биллу.

Билл заглядывает в аквариум к Октавии. Она слегка поворачивается, и мы, к своему ужасу, видим, что другой ее глаз тоже опухший и мутный, хотя и в меньшей степени.

— В понедельник у нее были нормальные глаза, — обеспокоенно говорит Билл.

Затем Октавия начинает двигаться. Присоска за присоской, она отлепляется от потолка и стен логова, демонстрируя нам свои драгоценные гроздья яиц. Наконец, всего несколько присосок остаются в контакте с яйцами. Другие семь рук бесцельно шарят по дну.

Ее действия нас озадачили. Морская звезда восседает на своем обычном месте, как можно дальше от осьминожьего логова. Яйцам никто не угрожает. На дне нет еды. Она словно бродит по своему жилищу безо всякой цели.

«Может быть, она ослепла», — предполагаю я. Но зрение для осьминогов не так уж важно. В ходе экспериментов ослепленные животные прекрасно ориентировались с помощью осязания и вкуса. Возможно, у нее что-то болит? (Хотя повара, бросающие живых лобстеров в кипящую воду, утверждают, что их попытки выпрыгнуть из воды объясняются не более чем рефлексами, они ошибаются. Беспозвоночные чувствуют боль. Креветки, на усики которых попадает уксусная кислота, пытаются очистить от нее пострадавшие органы с помощью сложных продолжительных движений, интенсивность которых снижается при применении анестетика. Если ударить краба, он будет долго тереть пострадавшее место. Эволюционный биолог Робин Крук из Центра медицинских наук Техасского университета обнаружила, что осьминоги также трут больное место, а, если попытаться прикоснуться к области рядом с раной, стараются уплыть или даже выпускают чернила.)

— Что с ней, Билл? — беспомощно спрашиваю я.
Он несколько минут смотрит на старого осьминога. Ее движения беспокойны и дезориентированы. Ее мантия пульсирует, словно все ее тело охвачено сильной головной болью.
— Это увядание, — грустно отвечает он.

От старости ткани Октавии просто распадаются. Прошлым воскресеньем я встретила свою соседку, которой исполнилось девяносто два года. Она стала худой, немощной и невероятно дряхлой. Ее нежная кожа напомнила мне легко рвущийся пергаментный лист. Она уверяла, что только что видела на лужайке слона. Казалось, ее тело и душа разлагаются, как упавший на землю фрукт.

— Когда осьминоги достигают финального этапа своей жизни, они могут бесцельно блуждать по аквариуму и покрываются белыми пятнами, — говорит Билл. — Но я никогда не видел, чтобы с их глазами происходило что-то подобное.

Меня снова охватывает паника, как тем вечером в августе прошлого года, когда тело Октавии раздулось, как огромная опухоль. Тогда мы с Уилсоном подумали, что она умирает. Но сейчас, кажется, этот страшный момент действительно настал.

— Мы можем ей как-то помочь? — спрашиваю я. Но лекарства от старости не существует — ни для людей, ни для осьминогов.
— Это естественный процесс, когда жизнь живого существа подходит к концу, — говорит Билл. — Но витринный аквариум — не всегда подходящее для этого место…

Как сделать последние дни Октавии более комфортными? Может быть, переселить ее в бывшую бочку Кали? В дикой природе самки осьминогов, ухаживающие за яйцами, часто замуровывают свои логова камнями. Небольшая темная бочка больше похожа на уютное, безопасное логово, чем аквариум в зале для посетителей с его довольно-таки ярким освещением и огромной прозрачной витриной.

Переселение Октавии также освободило бы место для молодой Кармы. Она уже переросла бочку, как в свое время Кали, хотя бедняжка и не оставила своих попыток из нее выбраться. Когда мы стучим ладонью по воде, она быстро поднимается на поверхность, чтобы поприветствовать нас, вся красивого красновато-коричневого цвета. Она съедает угощение, после чего опускается на дно бочки и становится белой. Она по-прежнему остается милым и нежным осьминогом, но мы считаем, что для здоровья ей нужно больше двигаться.

Уилсон убежден, что Октавию и Карму нужно поменять местами. Криста и Эндрю в ужасе от этой мысли. Парадоксально, что молодые люди больше озабочены благополучием старого осьминога, а пожилой Уилсон — молодого. «Как можно забрать у нее ее яйца?» — говорит Криста. «Она этого не переживет. Переселение убьет ее», — считает Эндрю.

«Но именно так мы поступаем со старыми людьми, страдающими деменцией, — замечаю я. — Когда у них начинается старческий маразм, мы стараемся изолировать их от мира». Уилсон смеется, хотя в его смехе слышна печаль. «Я никогда не задумывался об этом, — говорит он, — но это действительно так». Большой мир становится слишком опасным для людей с деменцией. Многие чувствуют себя более комфортно в небольшом ограниченном пространстве. А как насчет осьминогов?

В конце своей жизни Октавия имеет право на тишину и покой. Карма тоже заслуживает лучшей доли. Но, в отличие от Кармы, Октавия — наш старый друг. Она прибыла в океанариум весной 2011 года уже взрослым осьминогом, который хорошо знал, что такое выживание в настоящем океане, был превосходным охотником и отлично владел искусством маскировки — такого уровня не видел ни Билл, ни Уилсон. Поначалу застенчивая, она постепенно открылась нам и завоевала нашу искреннюю любовь, обогатив наши жизни. Я вспоминаю ее первый контакт со мной, когда она едва не затянула меня к себе в аквариум; ее первую встречу с Лиз, когда они, едва соприкоснувшись кончиками рук, вдруг отпрянули друг от друга; ее ловкое похищение ведерка с рыбой на глазах у пяти человек. Октавия помогла Анне преодолеть боль от потери близкой подруги. Каждого из нас связывала с Октавией своя история: теплые воспоминания, эмоции, переживания. Поделившись с нами своей удивительной жизнью, Октавия заслужила комфорт и уважение в ее финале.

Все мы измучены неопределенностью. Природа не дает никаких подсказок, поскольку она сама в таких ситуациях не знает жалости. В дикой природе Октавия была бы уже мертва. Даже если бы она прожила достаточно долго для того, чтобы отложить яйца и вывести потомство, последние дни своей жизни она провела бы, одиноко блуждая по океанским глубинам, умирая от голода и не осознавая происходящего, пока в конце концов не пошла бы на корм хищнику или морским звездам, как Оливка у побережья Сиэтла.

Мы, люди, изменили естественный ход ее жизни, когда забрали Октавию из океана. Из-за вмешательства человека Октавия лишилась возможности встретить самца, который оплодотворил бы ее яйца. Поэтому, несмотря на истовую заботу о яйцах, она так и не смогла увидеть, как из ее яиц вылупится потомство. Но мы кормили и защищали ее, а также обеспечили ее жильем, максимально похожим на морское дно, с теми же обитателями. Мы дали ей возможность взаимодействовать с людьми, играть и разгадывать загадки. Мы оберегали ее от голода, страха и боли. В дикой природе она буквально каждый час каждого дня сталкивалась бы с риском лишиться части тела от острых зубов хищника, как это случилось с Кармой, или быть разорванной в клочья и съеденной заживо.

После откладки яиц Октавия потеряла интерес к общению с нами, но она по-прежнему принимает от нас еду. Правда, по-своему. Например, недавно Уилсон предложил ей трех кальмаров. Первого она схватила левой передней рукой и бросила на дно, где его жадно поглотила оранжевая морская звезда. Второго кальмара Уилсон засунул ей прямо в рот, но она, немного помедлив, отпустила и его. Третьего кальмара она также бросила на дно.

Как Октавия воспримет переселение? Возможно, в тесной пустой бочке она будет чувствовать себя более спокойно и безопасно, поскольку ее не будет смущать слишком большое пространство и изобилие внешних раздражителей? Или же она будет бороться из последних сил, чтобы защитить свои яйца? Может быть, в отсутствие каких-либо признаков того, что эти яйца живые, она начала забывать о них? Мы не знали. Мы даже не знали, могла ли она переехать в принципе.

Билл также мучился выбором. Любое решение будет тягостным.

— Не волнуйся, мы найдем осьминогов, — слышу я голос Дженнифер в первый вечер после приезда на Муреа. — Я не знаю сколько. И я не знаю, насколько хороши будут данные. Но мы их найдем. В нашей команде есть отличные ищейки. У них настоящий нюх на осьминогов.

Мы лежим на кроватях под густой вуалью из москитных сеток в нашей общей комнате на научной станции CRIOBE. И хотя я не сказала ни слова, Дженнифер знает, о чем я думаю. Полевые исследования непредсказуемы по своей природе. Я знаю это на собственном опыте. Во время экспедиции в Монголию, куда мы отправились изучать снежных барсов, мы не увидели ни одного из них, а за четыре поездки в мангровый лес Сундарбан в Индии я встретила всего одного тигра. Интересующие вас объекты вовсе не жаждут попасться вам на глаза. Тем не менее вы можете получить массу полезных данных. Например, в Монголии мы собрали экскременты снежного барса для анализа ДНК, а в Индии я изучила множество следов тигров и записала массу местных историй. Но на Муреа нам нужны осьминоги во плоти: для нашего исследования необходимо, чтобы они прошли личностный тест.

Разработанный Дженнифер тест содержит девятнадцать параметров для оценки такой личностной характеристики осьминогов, как робость / смелость. Мы должны взять с собой специальный карандаш и пластиковую дайверскую доску и записывать, как животное реагирует в различных ситуациях. Что делает осьминог, когда вы приближаетесь к нему? Скрывается, меняет цвет, выпускает чернила или пытается исследовать вас? Что происходит, когда вы осторожно касаетесь осьминога карандашом? Он пулей вылетает из своего убежища? Уплывает? Хватает карандаш щупальцами? Направляет на незваного гостя воронку? Просто наблюдает?

Вторая цель нашего исследования — проверить три гипотезы о питании осьминогов. Бихевиорист-эколог Дэвид считает, что осьминоги предпочитают больших крабов, но в их отсутствие расширяют свое меню. Татьяна, морской эколог, предполагает, что чем в более сложных условиях живут осьминоги, тем более разнообразного рациона они придерживаются. А Дженнифер хочет проверить гипотезу о том, что питание осьминогов зависит от их личностных качеств. Как и смелые люди, отважные осьминоги являются «искателями гастрономических приключений» — они готовы рисковать во время охоты и пробовать незнакомую еду. Чтобы выяснить это, мы будем собирать и изучать остатки осьминожьих трапез вокруг их жилищ.

Свой личностный тест Дженнифер разрабатывала на протяжении многих лет, несмотря на скептическое отношение своих коллег. Сейчас ей шестьдесят девять, и она начинала свою научную карьеру в те времена, когда мало кто верил в то, что животные обладают личностью, а женщины способны на важные научные открытия. В Брандейском университете она изучала сенсорно-двигательную координацию у людей и написала докторскую диссертацию на тему движения глаз; позже занялась изучением движения глаз у людей с шизофренией. Но Дженнифер всегда была очарована головоногими. В конце концов она добилась того, чтобы в цокольном этаже факультета психологии Брандейского университета построили аквариумы для атлантических карликовых осьминогов (Octopus joubini), и принялась изучать их поведение: вела каталог движений и отмечала, как животные используют пространство.

«Со временем я начала задавать более глубокие вопросы — не только “Что делают осьминоги?”, но и “Почему они это делают?”: я снова вернулась к психологии, — рассказывает мне Дженнифер, когда в окно нашей комнаты начинают пробиваться рассветные лучи солнца, освещая облака над поросшим джунглями вулканом, и слышится кукареканье петухов. — Конечно, речь идет не о том, чтобы найти у осьминогов Эдипов комплекс — Фрейд тут не поможет! Но я считаю, что у животных, как и у людей, есть врожденный темперамент, который определяет их мировосприятие, их способ взаимодействия с окружающим миром и формирует их личность. Никто больше не занимается тем, чем занимаюсь я. Может, мое исследование и странно, зато оно уникально».

Хотя поначалу исследования Дженнифер игнорировали или не принимали всерьез, сегодня ее работа пользуется всеобщим признанием. На нее ссылаются когнитивные нейробиологи, нейрофармакологи, нейрофизиологи, нейроанатомы и специалисты по вычислительной нейробиологии, в том числе известная международная группа ученых, собравшихся в Кембриджском университете в 2012 году и составивших историческую «Кембриджскую декларацию о сознании». Ее подписали многие светила науки, в том числе физик Стивен Хокинг. Церемония подписания была увековечена программой «60 минут» по CBS. В декларации утверждается, что «люди не уникальны во владении неврологическими субстратами, генерирующими сознание» и что «сознание присуще всем млекопитающим, всем птицам и многим другим животным, в частности осьминогам» (курсив мой).

Никто не знает осьминогов лучше Дженнифер. Если она говорит, что мы их встретим, значит, так оно и будет.

Утром мы отправляемся на одну из исследовательских площадок, которую разведали накануне. Это мелководье с пологим, уходящим в глубину дном, которое заканчивается крутым обрывом. Здесь много живых и мертвых кораллов, а твердое дно испещрено многочисленными расщелинами. Пока остальные члены нашей команды плавают по мелководью, мы с Дэвидом скрываемся на глубине. Дэвид почти сразу находит следы осьминога: горку из раковин огненного морского гребешка с двумя крупными клешнями краба сверху. Горка сложена аккуратно, как грязная посуда в раковине после обеда. «А вот и логово. Но осьминога не видно, — говорит Дэвид. — Мне кажется, это многообещающее место».

Я чувствую себя так, будто выиграла в лотерею. Дженнифер предпочитает плавать на глубине метр-полтора, но мне не нравится мелководье. Там на каждом повороте рискуешь оцарапать губы, подбородок и лоб о кусты коричневых колючих водорослей турбинарии украшенной (Turbinaria ornata) или ободрать соски об острые зазубренные скелеты мертвых кораллов. Кроме того, я боюсь повредить и так немногочисленные молодые живые кораллы, или раздавить морской огурец, или, не дай бог, наколоться на высокие ядовитые иглы одного из морских ежей, которыми буквально усеяно дно, или на смертельно опасные шипы бородавчатки, которая так сливается с песком, что ее невозможно различить на дне. (Яд бородавчатки способен убить человека, но сначала он вызывает настолько нестерпимую боль, что жертвы умоляют врачей ампутировать пострадавшую часть тела.)

Зато плавание на глубине — чистый восторг. Вокруг снуют рыбы с радужными полосами, сияющими глазами, пламенными оранжевыми брюшками, черными масками и пятнами, как на картинах Джексона Поллока. Под нами проплывает черепаха биссе, загребая воду своими кожистыми передними ластами, похожими на крылья. Слева скользят несколько черноперых акул, невесомых, как рассеянный свет. Под нами — дно, усеянное синими и желтыми живыми кораллами и бесчисленными расщелинами, идеально подходящими для осьминогов.

Дэвид учит меня фридайвингу. Вы задерживаете дыхание, ныряете, чтобы обследовать потенциальное логово, а затем поднимаетесь к поверхности и выдуваете из трубки для снорклинга воду, как выпускающий фонтан кит. Дэвид нашел уже больше десяти кучек с остатками осьминожьих перекусов и так много раковин, панцирей и клешней, что в конце концов перестал собирать их в ведерко с крышкой, прикрепленное к его водолазному поясу. Осматривая расщелины между кораллами с помощью водонепроницаемого фонарика, Дэвид находит следы пребывания осьминогов повсюду: аккуратно уложенные горками раковины с водруженными поверх крабовыми клешнями, словно ложки, торчащие в пиале. «Никто из животных больше не делает такие горки, — говорит он. — Возможно, осьминоги просто уплыли на охоту». К полудню мы нашли не меньше трех осьминожьих жилищ, но все они пусты.

В какой-то момент мы замечаем, что все небо затянуло темными тучами и надвигается буря. Нехотя мы возвращаемся к берегу, чтобы присоединиться к остальным. Еще издалека мы видим, как они машут нам рукой. Мы плывем быстрее. «Я наблюдаю за осьминогом!» — радостно объявляет Дженнифер, вынув трубку изо рта, и снова погружает лицо в воду.

К тому моменту, как я обнаруживаю под водой своего героя, тот уже спрятался в пещере, так что снаружи видна только небольшая дуга голубоватой руки с несколькими белыми присосками. Но есть и хорошая новость: это уже второй осьминог за день. Первого увидела Татьяна, причем на десятой минуте своей вылазки. Осьминог охотился: он притаился в неглубокой лощине, распластав в стороны руки и перепонки, а его кожа переливалась всеми оттенками синезеленого. Стоило ему заметить человека, сначала его голова, а потом и руки стали коричневыми, и он незамедлительно проскользнул в расщелину.

Тучи обрушивают на нас проливной дождь; поверхность моря шипит, как жир на раскаленной сковороде. Поскольку может ударить молния и находиться в воде опасно, мы решаем вернуться в CRIOBE. Татьяна садится в воду на глубину около тридцати сантиметров, чтобы снять ласты, и Дэвид опускает лицо в воду, чтобы бросить последний взгляд. И вдруг, прямо рядом с ней он замечает большой камень, кучу раковин и щупальце третьего осьминога, высовывающееся из расщелины.

Следующие несколько дней мы исследуем другие места, но почти не видим осьминогов. К концу первой недели мы находим шесть животных на трех разных участках. Мы идентифицировали сотни горок с останками их добычи и собрали большое количество данных об их среде обитания. Я очень привязалась к своим новым друзьям, чувствую огромную благодарность за успех нашей экспедиции и хочу ее как-то выразить. Поэтому в воскресенье, когда наша команда берет выходной и все отправляются осматривать достопримечательности и наблюдать за птицами, мы с Китом едем в осьминожью церковь.

В деревне Папетойя, всего в нескольких минутах езды от научного центра CRIOBE, когда-то находился храм, посвященный осьминогам — духам-хранителям этого места. Мореплаватели и рыбаки Муреа считали это сверхъестественно сильное и изменчивое существо своим божественным покровителем, чьи многочисленные простирающиеся во все стороны руки представлялись им символом единства и мира. Сегодня это здание занимает протестантская церковь. В самой старой церкви на Муреа, построенной еще в 1827 году, по-прежнему чтят осьминогов. Ее восьмиугольное здание приютилось в тени горы Ротуи, чьи очертания, по мнению местных жителей, напоминают осьминожий профиль.

Церковь заполнило около 120 прихожан, среди которых мы с Китомоказываемся единственными иностранцами. Мы скромно устраиваемся на последних рядах. Почти у всех присутствующих есть татуировки; на многих женщинах — искусно сделанные шляпы из бамбука и живых цветов. На шее у священника висит длинная, до пояса, гирлянда из зеленых листьев, желтых гибискусов, белых франжипанов и красных и розовых бугенвиллий, а на головах у хористок красуются венки из цветов и листьев. Когда хор начинает петь, меня поражает глубина и звучность их голосов — это похоже на пение русалок, доносящееся из морской пучины. Фасад церкви выходит на океан, и через открытые окна дует ласковый морской бриз. «Мне кажется, будто я попал в Атлантиду», — шепчет Кит.

Служба ведется на таитянском языке, поэтому я не понимаю ни слова. Но я понимаю всю силу религиозного поклонения и важность приобщения к тайне, будь то в церкви или во время погружения на коралловом рифе. Тайна, за которой приходят сюда прихожане, на самом деле ничем не отличается от той, которую я ищу в общении с Афиной, Октавией, Кали и Кармой. Она ничем не отличается от тайны, которую мы ищем во всех наших отношениях, в наших самых сокровенных переживаниях и размышлениях. Мы стремимся понять тайну души.

Но что такое душа? Некоторые говорят, что это наша самость, наше «Я», которое живет в теле; без души тело — как лампочка без электричества. Это больше, чем просто двигатель жизни, говорят другие; это то, что дает жизни смысл и цель. Душа — это отпечаток Бога.

Третьи утверждают, что душа — это самая сокровенная внутренняя сущность, которая дарует нам наши чувства, разум, эмоции, желания, волю, личность и индивидуальность. Четвертые называют душу «вселившимся духом, наблюдающим за рождением и смертью разума, за течением жизни». Возможно, все эти определения верны. Или все они ошибочны. Но одно для меня ясно как день: если у меня есть душа — а я убеждена, что она у меня есть, — она есть и у осьминогов.

В этой церкви нет распятий и крестов — только резные изображения рыб и лодок, которые даруют мне чувство свободы и всепрощения. Священник нараспев читает проповедь, и я, качаясь на волнах мелодичного таитянского языка, переношусь на Острова Гилберта, где бог-осьминог На-Кика, сын первых живых существ, своими восемью сильными руками поднял острова со дна Тихого океана; на побережье Британской Колумбии и Аляски, где коренное население верит, что осьминог управляет погодой, а также обладает властью над болезнями и здоровьем; на Гавайи, где древние мифы утверждают, что наша нынешняя Вселенная — это остаток более древнего макрокосма, единственным выжившим представителем которого является осьминог, сумевший проскользнуть в узкую щель между мирами. Для мореплавателей и людей, живущих на берегу моря по всему миру, осьминог со своей сверхъестественной способностью к трансформации и непревзойденной гибкостью — это тот, кто соединяет море и сушу, небеса и землю, прошлое и настоящее, людей и животных. Сидя в этой восьмиугольной церкви, через распахнутое окно которой виднеется лазурный океан, я забываю о том, что я — член научной экспедиции и внимаю окружению, пропитанному тайной и благословением. И начинаю молиться.

Я молюсь за успех нашей экспедиции. Я молюсь о том, чтобы мы увидели под водой много осьминогов, а не просто несколько присосок, высовывающихся из-под камня. Я молюсь за моего мужа, мою собаку, моих друзей в Америке; я молюсь даже за Гигантский Океанский аквариум — пожалуйста, Господи, пусть он не будет протекать! И я молюсь за души осьминогов, которых я знала: живых и тех, кто уже умер, но которых я никогда не забуду.

После моего отъезда состояние левого глаза Октавии стало еще хуже. Правый тоже оставался мутным. Для стареющего осьминога, теряющего рассудок, просторный аквариум, полный других морских животных и острых поверхностей, о которые можно пораниться, становился все более опасным местом. А в четверг утром обнаружилось еще одно обстоятельство, которое заставило Билла серьезно задуматься.

Примерно в 10 утра его внимание привлекло какое-то движение в бочке Кармы. Не открывая крышку, он заглянул внутрь и увидел необычную картину: Карма висела вниз головой у поверхности воды, так что был отчетливо виден ее черный клюв, и усердно пережевывала пластиковую сетку, покрывающую крышку изнутри.

Карма уже перегрызла несколько новых кабельных стяжек, с помощью которых сетка крепится к крышке. Когда Билл увидел это, он понял, почему ему пришлось заменить несколько стяжек после смерти Кали. Он думал, они просто износились. Но, по всей видимости, Кали, как и Карма, систематически перегрызала их в попытке к бегству.

«Меня это сильно обеспокоило, — впоследствии рассказал мне Билл. — На тот момент я все еще не хотел переселять Октавию». Он боялся, что не сумеет поймать ее в просторном аквариуме или может случайно ее поранить. Прежде ему никогда не приходилось переселять такого крупного осьминога. «Но Карма и Октавия не оставили мне выбора».

Весь остаток четверга Билл провел за переселением рыб: он переместил нескольких красных морских окуней из экспозиции «Гавань Истпорт» в аквариум «Риф Боулдер», чтобы освободить пространство для азиатских корюшек, живших в аквариуме в служебной зоне, а их освободившийся аквариум решил отдать недавно прибывшим из Японии морским звездам. Затем он отнес двух маленьких красных морских окуней, двух морских слизней (липарисов) и одну полосатую морскую собачку из служебной зоны в экспозицию «Гавань Истпорт», а в их аквариум запустил новичка — маленького красного осьминога размером с мою ладонь. Билл решил, что попробует поменять Октавию и Карму местами после того, как океанариум закроется для посетителей, поскольку не был уверен в успехе этого предприятия.

К счастью, ему согласился помочь дежуривший в тот день волонтер Даршан Пател, крепкий 29-летний парень. Они вместе вынули 190-литровую бочку Кармы из отстойника и поставили на пол. Пока Даршан следил за ситуацией за стеклом, Билл открыл крышку на аквариуме Октавии и с помощью большого сачка с металлической ручкой и мягкой сетью попытался поймать осьминога. Только завидев сети, Октавия вжалась в угол, и Билл, как ни старался, не смог до нее дотянуться. Тогда ребята поменялись местами: Даршан поднялся по стремянке, чтобы последить за Октавией и не дать ей сбежать из открытого аквариума, а Билл спустился в зал для посетителей, чтобы оценить обстановку.

Чтобы обеспечить себе больше пространства для маневров, Биллу нужно было снять часть крышки, прикрученной к люку аквариума. Даршан надел болотные сапоги, чтобы спуститься в воду и помогать Биллу снизу. Мутные глаза Октавии внимательно следили за их действиями.

При росте 178 сантиметров вода доходила Даршану до пояса, стоило ему наклониться, и холодная вода залилась ему в сапоги. Едва они открыли крышку, как Октавия переместилась к заднему стеклу, отделяющему ее аквариум от секции с угревидными зубатками. Билл действовал сачком сверху, а Даршан помогал ему другой сетью и одной свободной рукой. «Мы пытались аккуратно направить ее в сачок, — сказал мне Билл, — но она все время от нас ускользала. Даже когда нам удавалось поймать четыре ее руки, остальными четырьмя она хваталась за камни и ни за что не хотела их отпускать. Когда Даршан ее почти поймал, она засунула половину тела и две руки в расщелину и отказалась выходить». «Я не ожидал, что старый осьминог может быть таким сильным! — сказал Даршан. — Отдаю должное суперсиле ее присосок. Когда она прилеплялась ими к камням, ее невозможно было оторвать!»

Промучившись, они поняли, что их усилия тщетны. Поэтому, пока Даршан, промокший и замерший, ждал в воде, карауля Октавию, Билл быстро переоделся в гидрокостюм. Они молились, чтобы Октавия не решила сбежать из аквариума.

Даршан прижался к стене, и Билл спустился в тесный аквариум. Оба внимательно смотрели под ноги, чтобы не наступить на двух морских звезд и актиний на дне. Безглазая морская звезда-подсолнух внимательно наблюдала за происходящим со своего привычного места напротив логова Октавии. Почти двухметровый Билл согнулся вдвое, и, хотя он не мог увидеть Октавию, спрятавшуюся под каменным навесом, он смог дотянуться до ее присосок. Осторожно прикасаясь к ней пальцами, он начал мягко подталкивать ее в сторону сети.

К изумлению Даршана, почувствовав прикосновения руки Билла, Октавия залезла в сачок с первого раза. Она не трогала его кожу больше десяти месяцев. Все это время она висела под потолком логова, поэтому даже не видела, кто протягивал ей еду на конце длинных щипцов. Однако реакция Октавии на прикосновения Билла свидетельствовала о двух замечательных аспектах ее отношения к своему смотрителю: она не только его помнила, но и доверяла ему.

Неудивительно, что дикие осьминоги на рифах Муреа не жаждут выбираться из нор, чтобы пообщаться с нами. Даже самые смелые — те, кто отважно хватал наши карандаши, — хорошо знают, что мир — опасное место для беспозвоночных, лишенных защитной оболочки. Обследуя побережье Муреа, мы встретили немало мурен и акул, которые любят поживиться осьминожьей плотью. Но есть опасность и похуже: обследуя один перспективный участок, мы никак не могли понять, почему на нем нет ни одного осьминога — пока не узнали о том, что перед нами здесь прошлись рыбаки.

Таким образом, до моего отъезда остается всего три дня, а все, что я видела, — то, как искусно осьминоги прячутся. Когда мы возвращаемся на первую площадку, чтобы проверить обнаруженное нами логово, его хозяин показывает нам лишь несколько присосок.

Но вдруг мы замечаем, что в паре сотен метров от нас Дэвид энергично машет нам рукой. Мы с Кили медленно плывем к нему на метровой глубине, стараясь не задеть животами остатки мертвых кораллов, и высматриваем на дне осьминожьи логова, а также острые ядовитые шипы морских ежей и каменных рыб. Когда мы подплываем к Дэну, он указывает нам пальцем на неровный, поросший водорослями массивный камень сантиметрах в тридцати от нас. Я никак не могу разглядеть в нем логово.

Пока не замечаю, что у камня есть глаза.

Сложив руки кольцами под массивным телом, осьминог на тридцать сантиметров возвышается над своим логовом. Его красноватое бугристое тело размером чуть больше двадцати сантиметров нависает над входом в логово, как большой нос. Из-за маскировки «звездное небо» его глаза почти не видны, зато различима отделяющая их белая полоса, как у моей бордер-колли. Я вижу, как вращается его перламутровое глазное яблоко с поперечной щелью зрачка и направляется на нас. Примерно минуту осьминог остается практически неподвижным; высокие папиллы на его коже мягко колышутся в воде, как водоросли. Наконец он начинает шевелиться. Вытащив из-под тела одну руку, он вставляет ее кончик в жаберное отверстие — как человек, у которого что-то зачесалось.

Мы с Дэвидом так загипнотизированы этим зрелищем, что даже не замечаем, как Кили уплывает в другое место. Вдруг мы слышим из-под воды ее глухой голос: «У меня еще один! Он охотится!»

Дэвид остается со своим осьминогом, а я плыву к Кили на несколько метров вперед. И снова я не могу разглядеть животное с первого взгляда. В конце концов моему мозгу удается обработать поток зрительной информации, и осьминог материализуется перед моими глазами. Этот намного меньше, чем у Дэвида, всего пятнадцать сантиметров, хотя он и вытянулся во весь рост. Его коричневое в белую крапинку тело покрыто зубцеобразными папиллами — вокруг глаз они настолько высокие, что напоминают хохолок у птиц. Если бы мне показали только верхнюю часть его головы и спросили, что это за животное, я бы уверенно сказала, это малая ушастая сова.

Но эта иллюзия длится недолго. Прямо у нас на глазах осьминог превращается в шелковый шарф, в бьющееся сердце, в скользящую улитку, в покрытый водорослями камень — и исчезает в расщелине, как вода в сливном отверстии.

Я поднимаю голову из воды и кричу Дэвиду: — Наш осьминог охотится! — Мой тоже! — отвечает он.

Теперь мы с Кили присоединяемся к Дэвиду, чтобы понаблюдать за его осьминогом. Тот ползет по песчаному дну на загнутых руках. Вот он поворачивает налево и расправляет щупальца, как цветок. Они очень длинные — размах больше метра, — но мы замечаем последствия какого-то драматичного события в его жизни: три его левые руки укорочены почти наполовину. Вероятно, как и Карма, этот осьминог вырвался из зубов хищника. Раны зажили, но конечности еще не начали отрастать. Меня охватывает восхищение этим животными, но в тоже время находится место и для сочувствия. Несомненно, этот смелый осьминог помнит, как недавно находился в объятиях смерти, но не прячется от нас. Он ползет по дну, позволяя нам следовать за собой в нескольких метрах, и, кажется, испытывает к нам ничуть не меньший интерес, чем мы к нему. Как и мы, он хочет знать: кто мы такие? Его пытливый ум берет верх над осторожностью: осьминог вдруг останавливается, поворачивается и протягивает неповрежденную третью правую руку к моей руке, чтобы ощупать неопреновую перчатку.

Я замечаю, что присоски на этой руке идут до самого кончика. Значит, это самка — бесстрашная одноногая пиратка и отважная искательница приключений, совсем как Кали.

Мы, как маленькая смешанная стая, следуем за своим главарем по морскому дну. Краем глаза она за нами наблюдает. Внезапно на ее руках появляются три ряда длинных светлых полос, а фоновый цвет ее кожи меняется с красного на темно-коричневый. Потом она вдруг вся вспыхивает белым — Дженнифер наблюдала такое поведение у осьминогов, когда те хотели вспугнуть затаившуюся добычу. Но поблизости нет ни крабов, ни рыб. Этот маскарад предназначен для нас. Возможно, она проводит личностный тест, аналог нашего теста с карандашом, чтобы посмотреть, как мы поведем себя в этой ситуации. Но мы ничего не делаем и продолжаем наблюдать. Я надеюсь, что наша реакция ее не разочаровала.

После первого теста следует второй: она разглаживает кожу, окрашивается в желто-коричневый цвет — и резко бросается в сторону. Мы кидаемся вслед за ней. Через несколько метров она садится на дно, меняет окрас на шоколадный, снова покрывается высокими папиллами и, как ни в чем не бывало, продолжает ползти дальше. Мне кажется, что она проводит нам экскурсию по окрестностям, как тот осьминог, о котором рассказывал Кит и Мэтью в своем Октополисе, — эдакий странный, психоделический тур, во время которого наш проводник все время меняет цвета и формы. В какой-то момент она даже создает два новых глаза: по бокам ее мантии вдруг появляются два синих кольца диаметром больше шести сантиметров. Это так называемые «глазки», цель которых — отвлечь внимание хищника от настоящих глаз, подать сигнал, что его заметили, а также создать видимость того, что животное гораздо крупнее, чем есть на самом деле. Возможно, у этой маскировки есть и другие предназначения. Затем пиратка позирует перед подводной камерой Дэвида: она залезает на обломки кораллов и шарит руками в расщелинах в поисках добычи, как человек, ищущий в кармане ключи.

Время перестало для нас существовать. Никто из нас троих не смог бы сказать, сколько времени мы провели в компании осьминога в этой теплой, как парное молоко, воде — пять минут или час. Потом мы узнали, что наша встреча длилась почти полчаса. В конце концов Дэвид предлагает нам завершить наблюдение, чтобы своим присутствием не мешать животному охотиться.

После этой встречи осьминоги словно распахнули перед нами двери в свой таинственный мир. В следующие два дня мы увидели на том же участке еще трех осьминогов. В общей сложности на пяти участках наша команда насчитала восемнадцать особей, собрала 244 раковины и панциря и 106 различных останков животных рядом с осьминожьими логовами, а также идентифицировала 41 вид животных, которые входят в рацион местных осьминогов. Наше исследование обеспечило достаточно данных для того, чтобы Дженнифер, Дэвид и Татьяна благополучно засели за них на несколько месяцев.

Но для меня главным подарком этой экспедиции стала наша совместная прогулка с дерзкой пираткой с откушенными руками. Дэвид полностью согласен с тем, что нам несказанно повезло. «Это был лучший контакт с осьминогом за всю мою жизнь», — торжественно заявил он. Согласитесь, эти слова много значат из уст человека, который вот уже девятнадцать лет изучает осьминогов в дикой природе и неволе.

Итак, моя мечта поплавать с диким осьминогом в океане наконец-то сбылась. Но самый драгоценный опыт от общения с этими удивительными животными все еще ждал меня впереди. Им стала для меня одна из последних встреч с Октавией в конце апреля, на закате ее жизни.

После переселения в бочку Октавия стала очень спокойной. Она не искала яйца. И не пыталась перегрызть сетку. Карма также была в восторге от нового жилища. Поначалу она робела и не хотела вылезать из бочки, так что Биллу пришлось вытягивать ее оттуда за руку. Но оказавшись в просторном аквариуме, она немедленно принялась его изучать. Она стала багровой от возбуждения, а ее щупальца и перепонки трепетали, как знамя на ветру.

Билл принял правильное решение. Хотя неустанная забота о яйцах на протяжении многих месяцев была для Октавии значимым, полным смысла ритуалом, в какой-то момент это перестало приносить ей удовлетворение. Дикий осьминог, заботящийся об оплодотворенных яйцах, или птица, высиживающая яйца в гнезде, вознаграждаются сигналами о том, что их яйца живы и эмбрионы успешно развиваются. Матери-птицы обмениваются со своими птенцами щебетом и писком, когда те еще находятся в яйце; матери-осьминоги видят темные глазки детенышей и чувствуют, как они двигаются внутри яиц. Но у Октавии не было такой обратной связи. Возможно, сам вид яиц побуждал ее заботиться о них подобно тому, как мать-орангутан продолжает заботиться о мертвом детеныше и даже вычесывать его еще много дней после его смерти или как некоторые собаки отказываются покидать тело умершего любимого человека. Возможно, теперь, когда ее яиц больше нет, над Октавией перестала довлеть необходимость исполнять обязанность, которую она все больше считала бессмысленной, и она наконец-то, могла отдохнуть.

Переселение Октавии в бочку стало неожиданным подарком и для всех нас. С июня, когда она отложила яйца, мы все были уверены в том, что никогда больше к ней не прикоснемся. Она будет охранять яйца до конца своей жизни и совершенно про нас забудет. Но, может быть, теперь в отсутствии яиц, она вспомнит нас и приплывет попрощаться?

Когда мы с Уилсоном приезжаем в океанариум в следующую среду, я узнаю, что все это время Октавия почти не двигалась. Она сидит на одном и том же месте в бочке, спрятав опухший левый глаз под двумя руками. Все последние недели ее аппетит неуклонно снижался, хотя Билл и пытается соблазнить ее разными деликатесами: в пятницу он угостил ее живым крабом с удаленными клешнями, чтобы он не мог ее поранить. В воскресенье она съела несколько креветок, но в понедельник и вторник отказалась от еды.

Впервые я страшусь встречи со своим старым другом. Все эти месяцы я видела ее только через стекло, при слабом освещении. Теперь же впервые за год я снова смогу увидеть ее вблизи. Я боюсь увидеть ее мутные распухшие глаза, ее истонченную, разрушающуюся кожу. Я боюсь увидеть ее дряхлой, инертной и печальной.

Но я все равно мечтаю об этой встрече. Мы не прикасались друг к другу с июня прошлого года, когда она отложила яйца. Я не знаю, узнавала ли она мой образ, когда я наблюдала за ней через стекло аквариума, или же она не различала его в бесконечной череде незнакомых лиц. Понимала ли Октавия, что та, кто наблюдала за ее заботой о потомстве, и та, что за много месяцев до этого кормила и гладила ее, — один и тот же человек?

Криста и Брендан ждут, когда мы с Уилсоном открутим крышку. Октавия, свернув руки в змеиные кольца, спокойно сидит на дне. Она окрашена в коричневато-бордовый цвет. Мы не видим ее опухшего левого глаза, а правый чудесным образом кажется совершенно нормальным, и его широкий зрачок внимательно смотрит на нас. Уилсон начинает водить по воде кальмаром, пытаясь соблазнить Октавию его вкусом и ароматом. Через двадцать секунд она всплывает, зависает недалеко от поверхности и переворачивается головой вниз, показывая нам свои перламутровые присоски. Уилсон погружает руку в холодную воду и кладет кальмара на крупные присоски возле ее рта. Она принимает подношение. Мы все опускаем руки в воду, предлагая Октавии поздороваться с нами. Вспомнит ли она нас?

Октавия всплывает выше, и на поверхности появляются сотни ее присосок. Осторожно, сначала несколькими из них, она трогает руку Уилсона; потом охватывает ее смелее. Она медленно высовывает из воды вторую руку и обвивает его запястье, как бордовая виноградная лоза. Кончик щупальца взбирается по его руке все выше и выше, достигая предплечья.

— Она узнала вас! — восклицает Криста. — Уилсон, она вас помнит!
Затем, продолжая держать руку Уилсона двумя щупальцами, Октавия обхватывает одним щупальцем мою правую руку и еще двумя — левую. Я чувствую себя так, будто оказалась в объятиях старого друга; нежное прикосновение ее присосок похоже на поцелуй.

— Когда я услышал, что она узнала Билла, я с трудом в это поверил, — говорит Уилсон. — Но сейчас у меня нет никаких сомнений… она нас помнит!

Октавия обхватывает руку Кристы. Она держит нас, ощупывает, пробует на вкус, вспоминает, и все это продолжается минут пять.

— Интересно, что она чувствует? — шепчу я. — Она настоящая старая леди, — ласково говорит Уилсон, словно эти слова содержат ответ на мой вопрос.

Уилсон вырос в традиционной культуре, где, в отличие от нашей, почитают старость. В своей книге «Старый путь» моя подруга Лиз рассказывает, что бушмены при приближении льва обращаются к нему почтительным словом n!a, что означает «старый», — это же слово они используют, когда говорят о богах. Слово «леди» также несет в себе глубокий смысл, хотя и нечасто применяется в отношении осьминогов: Октавия ведет себя как истинная леди — воспитанно и тактично. Несмотря на то что каждое движение дается ей с трудом, она поднимается на поверхность приветствовать своих старых друзей.

В благоговейной тишине она держит нас за руки пять минут или, может быть, десять. Кто знает? Мы вступили в Реку времени осьминогов. Повиснув вниз головой и продолжая держать наши руки, Октавия позволяет нам гладить себя по белоснежным присоскам. Она осторожно выдувает струю воды из воронки, так что на поверхности видна только легкая рябь. Это совсем не похоже на те яростные поливания ледяной водой, к которым мы привыкли.

Ее руки настолько расслаблены, что мы можем видеть кончик ее клюва, как черный пестик в середине раскрытого цветка.

— Она такая спокойная и нежная, — негромко говорит Уилсон.
И потом он делает то, чего я никогда не видела раньше. Он осторожно, но совершенно умышленно протягивает палец к ее рту.
— Я бы не стал этого делать! — предупреждает Брендан, который был с нами в тот день, когда Кали укусила Анну. Он также был рядом, когда меня укусила арована, и помог мне перевязать рану. Хотя сам Брендан крепкий парень и не боится боли, он не любит смотреть, как страдают другие люди. Но Уилсон не относится к числу искателей острых ощущений, как наши интерны и волонтеры, добровольно засовывающие руку в аквариум к электрическому угрю.
— Она не укусит, — успокаивает он Брендана.

Подушечкой указательного пальца он мягко гладит клюв Октавии — такой уровень интимности и доверия между человеком и осьминогом кажется просто невероятным.

Наконец Октавия опускается на дно, продолжая смотреть на нас здоровым глазом. Как, наверное, она устала за свою насыщенную событиями жизнь — жизнь между двумя мирами. Она познала хватку дикой природы с ее борьбой и выживанием; она постигла все тонкостимаскировки, научилась общаться с людьми, узнавать вкус нашей кожи и отличать наши лица одно от другого; она инстинктивно вспомнила, как ее предки сплетали яйца в шнуры. Она служила послом всего осьминожьего рода в человеческом мире, помогая десяткам тысяч посетителей океанариума преодолеть отвращение к головоногим и проникнуться к ним искренним восхищением. Ее жизнь была настоящей одиссеей.

Я наклоняюсь над бочкой и смотрю на нее с трепетом и благодарностью. Из моих глаз текут слезы и капают в воду. Человеческие слезы, вызванные сильными эмоциями, по своему химическому составу отличаются от слез, вызванных раздражением глаз; слезы радости и печали содержат гормон пролактин, который вырабатывается у мужчин и женщин во время секса, припадков и сновидений, а также у женщин во время беременности и кормления грудью. Рыбы также вырабатывают пролактин. И осьминоги тоже. Как знать, может, Октавия ощутит вкус моих эмоций. Когда она отдыхает, ее коричневая кожа покрывается бледными мраморными полосами.

— Какая она красивая, — благоговейно вздыхает Брендан.
Прежде он никогда не видел ее так близко, только через стекло аквариума. Даже в конце своей жизни Октавия остается прекрасной, и, если бы не ее раздувшийся левый глаз и белые пятна, предвещающие скорый конец, она выглядела бы совершенно здоровой.
— Да, она красивая старая леди, — подтверждаю я.

Мы, люди и осьминог, смотрим друг на друга еще несколько долгих минут. А потом, к нашему удивлению, она снова всплывает к нам. На дне бочки мы замечаем брошенного кальмара, которого дал ей Уилсон. Оказывается, вовсе не голод заставил ее подняться к нам на поверхность и в первый, и во второй раз.

Почему она это сделала? По-моему, это очевидно: она хотела поприветствовать нас, увидеть вблизи наши лица, снова ощутить нашу кожу, чего она не делала десять долгих месяцев. Она знала, что она больна и слаба. Меньше чем через четыре недели, субботним майским утром Билл найдет ее мертвой на дне бочки — бледную, худую и неподвижную. Но в тот день, вопреки всему, Октавия дала нам понять, что она не только узнала и помнит нас, но и хочет приобщиться к нашему миру снова.

Когда Гигантский Океанский аквариум впервые наполнили морской водой из гавани, он превратился в огромную нефритовую колонну, мерцающую таинственным зеленоватым светом. Включили освещение — и его воды засверкали драгоценными переливами новых коралловых скульптур и яркими нарядами сотен новых рыб. Первыми в аквариум поселили самых маленьких рыб, чтобы те могли спокойно найти себе безопасные жилища и освоиться на новом месте, прежде чем у них появятся более крупные и хищные соседи, которым, впрочем, до них никогда не было дела. Императрица Миртл снова воцарилась на троне. Вернувшись на свою экспозицию, пингвины заняли точно те же места, что они отвоевали себе одиннадцать месяцев назад, и наполнили первый этаж океанариума оживленным гомоном.

Публичное открытие преображенного Гигантского Океанского океанариума состоялось 1 июля и стало настоящим праздником — как и свадьба Марион и Дейва. В своем напутствии новобрачным Скотт так много говорил о работе Марион с анакондами, что один из гостей в шутку заметил: «Это лучшая змеиная свадьба, на которой мне доводилось бывать». Уилсон устроил для своей жены праздник: ее отпустили из дома престарелых, чтобы она могла посетить вечеринку по случаю дня рождения их внучки Софи. Хотя Дебби была в инвалидной коляске, она всех узнала и наслаждалась праздником. В конце лета в просветительском отделе океанариума освободилась постоянная должность, и Криста успешно прошла отбор из пятидесяти кандидатов. В июле и августе Аквариум Новой Англии посетило 430 тысяч человек, что стало рекордом за 44-летнюю историю его существования.

В одну из сентябрьских сред я приезжаю в океанариум и застаю Карму за развлечением публики. Она энергично ползает по витринному стеклу, демонстрируя людям свои большие белоснежные присоски, и краем глаза наблюдает за их реакцией.

— О-о-о! Осьмино-о-о-г! — кричит маленькая девочка с двумя светлыми косичками и огромными розовыми бантами.
— Вот это да! Круто! — восклицает подросток в кожаной куртке.
— Дети, смотрите! — громко говорит учительница своему классу, прибывшему на экскурсию. — Какой гигант!

Я мчусь наверх, чтобы присоединиться к Уилсону, и мы вместе открываем крышку аквариума. Раскрасневшись, Карма мгновенно поднимается на поверхность, чтобы нас поприветствовать. В зале видны вспышки фотоаппаратов. Она переворачивается вниз головой и охотно принимает шесть мойв. Собрав все шесть рыбешек в кучку, она начинает глотать их одну за другой — что, впрочем, не мешает ей с нами играть. Она вытягивает из воды щупальца и присасывается к нашим рукам с такой силой, что на коже остаются красноватые засосы.

Нам интересно, неужели она действительно съела все шесть мойв? Мы спускаемся в зал, чтобы посмотреть, не упало ли у нее что-то на дно.

— Это вы только что были там, с осьминогом? — с трепетом спрашивает маленький мальчик, будто мы были замечены на обеде с президентом. Мы с гордостью киваем.
— А он вас знает? — недоверчиво спрашивает мужчина средних лет с усами.
— Конечно, — отвечаем мы. — Возможно, осьминог знает нас лучше, чем мы его.

Меня по-прежнему мучает масса вопросов. Что происходит в голове у Кармы — или в скоплениях нейронов на ее руках — когда она нас видит? Начинают ли три ее сердца биться быстрее, когда она замечает Билла, Уилсона, Кристу, Анну или меня? Скучает ли она по нам? Грустит без нас? Что такое грусть для осьминога — или для любого другого живого существа, если на то пошло? Что Карма чувствует, когда втискивает свое большое тело в крошечное логово? Каков для нее вкус мойвы?

Я не знаю ответов на эти вопросы и не знаю, что я значу для Кармы. Но я знаю, что она, Октавия и Кали значат для меня. Они раз и навсегда изменили мою жизнь. Я полюбила их, и моя любовь будет длиться вечно, потому что они сделали мне драгоценный подарок: помогли мне глубже понять, что значит мыслить, чувствовать, знать.

Источник: m.vk.com

Комментарии: