Эволюция разума

МЕНЮ


Искусственный интеллект
Поиск
Регистрация на сайте
Помощь проекту

ТЕМЫ


Новости ИИРазработка ИИВнедрение ИИРабота разума и сознаниеМодель мозгаРобототехника, БПЛАТрансгуманизмОбработка текстаТеория эволюцииДополненная реальностьЖелезоКиберугрозыНаучный мирИТ индустрияРазработка ПОТеория информацииМатематикаЦифровая экономика

Авторизация



RSS


RSS новости


Эволюция разума

Итак, мы должны рассмотреть сценарий того, каким образом мог возникнуть мозг, давший человеку тот разум, которым мы обладаем. И здесь существуют две серьезные альтернативы. Первая — это произошло в результате серии генетических изменений, приведших к новым модификациям, которые могли оказаться «взрывными». Это серия мутаций, процесс. Мы все говорим о некоем толчке, когда могло произойти что-то одно, изменившее свойство мозга, нервной системы, и оказавшееся эволюционно адаптивным. Однако впоследствии на эту «взрывную мутацию» могли наслаиваться многие изменения, и то, что мы видим сегодня, уже не та одна мутация, которую мы, может быть, могли бы найти, а тысячи, которые выстроились вдоль нее.

Это сценарий номер один, и он рассматривается весьма серьезно.

Но есть и другой, согласно которому все началось с неких модификаций адаптивности, пластичности мозга, который, попадая в несколько иную эволюционную нишу, начинал реализовывать новые возможности. Если это происходило в измененных условиях в ряду поколений, то могли начать накапливаться генетические вариации, делающие развитие в данном направлении все более и более легким. Накапливаясь, подобные вариации и привели к формированию человеческого мозга в его нынешнем виде. Такой сценарий исключает наличие начального «ключевого гена», вызвавшего толчок.

Если первый сценарий мы можем назвать «генетическим», поскольку в начале процесса лежат генетические изменения, то второй — эпигенетический. Кстати, именно его многие генетики и эволюционисты все больше и больше начинают рассматривать в качестве сценария эволюции. Эти теории одним из первых в мире развил замечательный русский эволюционист И.И. Шмальгаузен, который говорил, что эволюция начинается вовсе не с изменений генотипа, а наоборот, — это изменение фенотипа, которое постепенно фиксируется, оформляется в изменение генотипа.

Что же говорят экспериментальные данные по поводу данных двух сценариев? В августе позапрошлого года были опубликованы результаты исследования, которое заключалось в сравнении геномов человека и шимпанзе. Ученые пытались найти участки ДНК, где за 5 млн лет произошли сильные изменения, которые и отделяют нас от шимпанзе. И таких участков, где темпы изменений были существенно выше, чем в среднем по геному, оказалось 49. Причем, на некоторых из них изменения происходили в 70 раз быстрее, чем в среднем по геному!

Участки разбросаны по всему геному, и дальше встал вопрос: какие функции они выполняют? В результате детальных исследований выделили ген, который претерпел наиболее значительные изменения. Это ген HAR1, кодирующий небольшой участок, маленькую РНК, но в нем содержалось 118 (!) различий между человеком и шимпанзе. А между, например, шимпанзе и птицами (цыпленком) расхождений оказалось всего два.

Ген этот существует давно. Он есть у птиц, у млекопитающих, но именно на пути от шимпанзе к человеку в нем произошло больше всего изменений.

Дальше специалисты задались вопросом: а каковы функции данного гена? И оказалось, что это ген, который работает в коре головного мозга с седьмой по девятнадцатую неделю развития зародыша, когда закладываются верхние слои коры головного мозга, определяющие горизонтальные связи. Всегда считалось, что это наиболее поздно возникшие эволюционные слои, которые сильно отличают кору головного мозга человека от мозга других приматов. Оказалось, что этот ген каким-то образом (пока до конца не понятно, каким) связан с регуляцией работы других генов. Он кодирует короткую регуляторную молекулу РНК, которая может регулировать работу других.

Итак, сегодня уже доказано, что существуют участки, отличающие геном человека от генома шимпанзе по самым высоким темпам эволюции. И самым быстрым в эволюционирующих структурах оказался участок, который связан с работой гена в коре головного мозга (а не просто в мозге) и с развитием этого мозга и тех участков, которые могут отличать действительно поздние стадии эволюции, разные у человека и шимпанзе. Функции данного гена возникли очень давно, что, кстати, является очень сильным аргументом против любых упрощений, как, например, с открытием того же «гена языка». О нем начали говорить, только когда он был открыт у человека, но оказалось, что он есть у мышей, у птиц, хуже того — он есть у крокодилов!

Вообще, создается такое впечатление, что вся эволюция направлена на нейропуть, на развитие мозга. Это могло быть вызвано тем, что среда требовала нагрузки на нервную систему. Мутации происходят во всех генах, ответственных за те или иные функции в разных органах, не только в мозге. Просто естественный отбор дает большую нагрузку (с точки зрения адаптации) на те функции, что связаны с поведением, — там давление серьезнее, там происходит более активное накопление адаптивных мутаций.

Нервная система «толкает» нас в такие условия (и позволяет адаптироваться к ним), которые влекут за собой появление новых морфологических признаков. Например, если изменение поведения приводит к смене видов пищи, то постепенно меняется строение тела и т. д. То есть мозг может ускорять и морфологическую эволюцию.

Итак, одна из структур мозга вдруг начинает усложняться в результате неких генетических изменений, которые могут накапливаться из-за того, что организм, популяция попали в другие условия, куда их пластичный мозг дальше начинает вести и эволюцию генома. Это как раз и есть второй, эпигенетический, сценарий.

Здесь приходит в голову интересная параллель из знаменитой книги профессора антропологии Калифорнийского университета Терренса Дикона «Символический вид». Он пишет там, что не язык приспособился к мозгу, а напротив, мозг приспособился к языку. Книга Дикона — это, в частности, одно из первых изложений гипотезы о том, что не генетические изменения (даже если мы их сегодня видим) лежали в основе появления языка, а наоборот. Кажется, что вообще в процессе эволюции часто очень трудно отделить причину от следствия, потому что идет речь об эволюции системы, которая многомерно движется. Но, с другой стороны, ведь существовала объективная реальность, и мы хотим ее познать. Она не может быть одновременно и такой, и другой — это две разные парадигмы. Может быть, в каких-то ситуациях больше работают одни принципы, в других — другие.

Но одну вещь мы можем сказать точно, исходя из последних исследований: любые неэволюционные сценарии появления человека и человеческого разума на том массиве данных, которым мы сегодня располагаем, просто не реалистичны. Все-таки ответ надо искать в рамках современной, синтетической теории эволюции. И второе: количество сходств на генетическом, морфологическом, функциональном уровне, когда исчезают грани между свойствами, уникальными для человека и других животных, сегодня таково, что главной в XXI в. становится тайна человеческих мозга и разума. Эта загадка, наверное, будет одной из главных в науке, но у нее должно быть эволюционное решение.

Память — внутренняя и внешняя

Помимо собственно мозга, разума, человека отличает от других животных еще одно уникальное свойство, а именно — так называемая выносная память, способность вынести накопленные знания за пределы индивидуального мозга. Именно благодаря этому произошла культурная и социальная эволюция, которая идет невероятными темпами и привела к значительному изменению численности человечества. Ведь если мерить по биологической шкале, то наша культурная эволюция занимает ничтожное время, какую-то миллисекунду — и при этом такая потрясающая эффективность! Данный процесс выходит за рамки традиционного генетического отбора, закрепляющего наследственные признаки в поколениях.

Связано это еще и с тем, что наш мозг чрезвычайно пластичен. И каждое следующее поколение, рождаясь, взаимодействует не только со своими родителями, но и с социумом, с накопленной внешней памятью, историей, опытом и готово благодаря пластичности мозга усваивать все это. И здесь будет уместно вернуться назад к так называемому «гену языка». Мы коснулись двух вопросов: во-первых, был ли какой-то толчок, который привел к возникновению языка, и было ли это связано с геном, а во-вторых, если да, то языка ли? Почему, скажем, не памяти? При исследованиях функции данного гена оказалось, что у пациентов, страдающих нарушениями речи, повреждены и определенные формы памяти — а именно, так называемой «рабочей памяти». Это удержание в памяти оперативной информации, произошедших только что событий, целей и мотивов действий — т. е. вещей, которые зависят от передних отделов головного мозга, от лобных долей, связанных с целеполаганием и вероятностным прогнозированием.

Как все-таки работает эта система, управляющая, в частности, языком как одним из самых главных проявлений сознания? Там фигурируют и память, и та картина мира, который вас окружает и, главное, — то, как вы контактируете с ним, используете внешнюю память и сами вкладываете в эту память собственную информацию и собственные ощущения. То, что называется общественным сознанием как плодом сознания человека. И здесь мы должны были бы предостеречь против простых решений — что все это возникло в результате единичных генетических изменений, или же что в основе этих сложных процессов лежат отдельные гены. То, что дефекты какого-то гена могут избирательно привести к нарушению речи, понимания, усвоения языка, еще ни о чем не говорит. Возьмите простую механическую систему, например дерево со многими корнями и кроной. Если вы подрубите один из корней, то можете увидеть, как сохнут какие-то из ветвей. Но будет ли это означать, что данные ветви выросли именно из того самого корня?

Привел ли именно ген HAR1 к тому чуду, с которым сталкиваемся мы, когда видим, как маленький ребенок умудряется овладеть своим первым языком? Это поразительная вещь, потому что его ведь никто никогда не учит! Малыш не знает, в какой языковой среде он родится: в японской, в молдавской, в русской или другой. У него действительно есть генетические механизмы, но осознание необходимости существования этих механизмов и ожидание открытия одного ответственного за это гена разделяет большое пространство. Определенно, у мозга есть способность «писать» алгоритм данного языка. Ведь мозг ребенка должен создать некий «виртуальный учебник», причем самостоятельно, поскольку ему никто никогда ничего не объясняет. Как он умудряется это делать — со всей структурой, всеми рекурсивными правилами, грамматикой, эмоциональными коннотациями — да еще и за минимальное время, т. е. годам к трем, хотя за этим и стоит огромный период эволюции?

Интересно, что существует контроль над экспрессией генов, которые уже сделали свою работу, когда человек был маленьким, и его мозг только формировался, а потом эти гены должны замолчать, потому что сыграли свою роль. Но в зависимости от определенных условий гены могут начать работать вновь, уже во взрослом состоянии. Подобно барону Мюнхгаузену, мы сами себя вытягиваем за волосы из болота в том смысле, что наш мозг — орган, в котором развитие никогда не прекращается. То, с чем мы сталкиваемся через наш опыт, постоянно провоцирует изменение работы генов и маленькие эпизоды морфогенеза, развивающие наш мозг. Когнитивные процессы стимулируют генетические процессы — совершенно неожиданный и просто потрясающий факт! Но здесь нет ничего похожего на лысенковщину, хотя некоторые используют метафору «социальное (культурное) наследование».

Нейронная сеть усложняется в зависимости от того, чем мозг занят — это известно давно. Естественно, что образуются новые более сложные связи, и никаких чудес тут нет. Но тот факт, что в этот процесс включаются гены, все-таки обладает новизной, хотя и здесь нет ничего странного, если рассуждать с позиций клеточной биологии. И, тем не менее, это звучит весьма оптимистично и в каком-то смысле нравоучительно: человек должен постоянно помнить — от того, чем занят его мозг, зависит судьба мозга.

Концептуальный мост

Подытоживая, можно сказать, что мы касались разных уровней происхождения, развития и работы мозга и сознания, но загадка разума будет решена только тогда, когда мы последовательно пройдем их все. Во многом особенности человеческого разума зависят от функциональной анатомии мозга, но эта анатомия создавалась постепенно, и мы должны понять законы развития мозга, законы эволюции, связанные с генами, должны выстроить непрерывный концептуальный (не упрощенческий) мост, который поможет воспроизвести единую картину. Не случайно поэтому многие выдающиеся ученые говорят, что в XXI в. проблемы биологии разума и биологии мозга займут то место, которое в XX в. занимали проблемы биологии гена и биологии наследственности.

Для существ человеческого типа характерна такая возможность переработки информации, поэтому если мы вообще хотим что-нибудь знать о мире, мы должны прежде всего выяснить, как функционирует то, чем мы это познаем, — мозг и сознание.

В одной английской энциклопедии сказано, что сознание — вещь наиболее очевидная и наименее понятная в деятельности человеческого мозга. Мы все это понимаем, но все-таки пока не пытаемся дать определение. Мы старались заглянуть за эту границу, пользуясь современными достижениями генетики, психонейролингвистики и понять, как работает наше сознание, как функционирует язык, и как мы понимаем себя и других. Это, по существу, самое интересное, что есть в человеке — самопознание нашего разума.

Комментарии: